представителях силовых структур города заключалось воплощение бед людей, которыми когда-то были зараженные.
Ослепляющая злоба подчиняла рассудок бешенного, делая неотличимым от буйнопомешанного психопата, заключенного в плен болезненных галлюцинаций. Навязчивая жажда мести и воздаяния по заслугам обрывалась лишь с жизнью, которой зараженные не дорожили: кидались на пули с торжествующим хохотом, выбрасывались из окон и балконов, крепко вцепившись в верещащую жертву; порой бешенные спонтанно находили изощренные формы убийства.
До прибытия вооруженных сил, бешенные становились адептами беспринципного холокоста, в котором люди, не поддавшиеся заражению, действительно, были лишь добычей. И даже военным очень дорогой ценой обходились операции по зачистке. И самым ужасным, предвещающим потерю целой группы солдат, становилось обнаружение на месте происшествия вида зараженных, названных «быками» – бракованных чьи белки глаз залила кровь, застлав видимое красной пеленой ярости. Столкновение с ними требовало немедленной смены тактики боя. Быки, ступившие дальше границы безумия, были способны в одиночку остановить состав метро на полном ходу, оторвать башню танка или опрокинуть БТР, зажать в руках гранату и не получить увечий от взрыва, вызывая слабость в руках и ногах даже у матерых вояк. Быки пили кровь из оторванных рук жертв, словно из кубков, тут же их поедая. Только тотальное истребление всех бешеных в очаге эпидемии останавливало кровопролитие.
Солдаты, чудом возвращавшиеся живыми из столкновения с бешеными, отправлялись на лечение ПТСР. Изувеченные морально, они с криком просыпались от кошмаров, снова и снова участвуя в событиях, когда обезумевшие соратники обращали дула автоматов вглубь отряда, или поднимали над головой гранату без чеки и, смеясь, уходили с этого света, прихватывая боевых товарищей. Каждый выстрел по гражданским рвал нить связи с рассудком. С первой минуты офицеры понимали, что командование запихивало их в мясорубку.
Каждым день частота вспышек бешенства росла с ужасающей прогрессией, наталкивая на убеждения, что человечество обречено. Оборонительный ресурс стран таял на глазах, уносился длинными списками погибших. А кошмар продолжал набирать обороты, порождая новую классификацию одержимых – «подстрекателей», провокаторов, которые раздували очаг заражения и наблюдали за результатами издалека.
И не было достоверных знаний, о мотивах, предпосылках и вакцине от глобальной эпидемии. Ученые и хирурги пачкали себя кровью бешенных почти как солдаты, не получая при этом никаких результатов, и тихо сходя с ума от отчаяния.
Люди боялись покидать квартиры, даже когда узнавали о том, что заточение провоцирует бешенство не хуже давки в толпе. Порой в ночи слышались вопли соседей, убиваемых озверевшим членом их же семейства. Тех, кто решался уехать и спрятаться за городской чертой, на дорогах поджидали автомобилисты-камикадзе. Когда нога вдавливала педаль газа и машина пускалась на таран, эти бешеные напрочь забывали о смерти. Крепко сжимая руль, они сутулились, прицеливаясь капотом, злобно скрипя зубами и глядя исподлобья на тех, кто вынудил их взбелениться.
Тех беглецам, которым случай или боги помогали выбраться из мегаполиса, встречали дымящиеся остовы их же загородных домов. И не бешеные были тому виной, а деревенские жители или дачники, финишировавшие первыми в марафоне эвакуации; они без состраданий жгли чужие пристанища, не желая соседства с потенциальными зараженными.
Чтобы пережить шквал злобы, взрывной волной атомной бомбы сметающий человечность и здравомыслие, требовался колоссальный иммунитет и выдержка: безропотная вера, готовность биться до последнего вздоха и не забывать истинные ценности, повторяемые душой. Ученые-медики не поспевали с разъяснениями, и люди сделали выводы из собственных наблюдений: не теряют связь с рассудком те, кто вырос в добром окружении, или же когда-то схлестнуться со злобой в одиночестве и одержал победу, взяв ненависть под узды. Те кто, не отчаялись и те, кому было что защищать – обрели надежду и способ противостоять катастрофе. Людям была дана магия.
Повсеместно вспыхивало бешенство, но теперь очаг заражения порождал не только безумцев, но и героев. Каждому избранному, рискнувшему встать против врага, даровалась магические способности, воплощающие в реальность духовные силы.
Бешеные ненавидели магов, но подсознательно боялись, как дикий зверь огня; затравленно пятились, утрачивая сокрушительный напор. Их жертвы обрели способность творить магические сферы большой разрушительной мощи, созидать зачарованные орудия и лекарства из подручных средств, перекидываться свирепыми животными или призывать в поддержку силы природы. Так происходило деление магии на четыре ветви: Наполнение, Созидание, Перевоплощение и Веление.
Безотказно исполняя волю избранного, магия оставалась необъяснимой. Одни считали, что души предков вручили потомкам ключ к спасению, другие приписали это явление высшим существам, которые провели отсев, дабы оставить на Земле только избранных, третьи назвали магию закономерной физикоэнергитической реакцией противодействия бешенству.
Два года прошли в ожесточенных схватках: избранные объединялись и оттесняли бешеных, впервые повергая зараженных в бегство и отбивая, превращая города в крепости. Заново формирующиеся княжества тут же объединялись, истребляя бешеных.
Но покой не настал, даже когда катастрофа показалась миновавшей. Магия и бешенство, пересекающиеся с научным опытом медицины, психологии, физики и прочих сфер, не имели точного обоснования. Багаж открытий, накопленный человечеством, не давал возможности получить хоть сколько-то определенные ответы о происхождении, механизмах протекания и последствиях. Вся совокупность знаний человечества была неспособной постичь природу аномальных явлений.
И многие маги, поспешно забывающие о бешенстве, оказались морально не готовыми к жизни со сверхспособностями. Другие из их числа имели собственное представление о модели устройства нового мира, где магия должна занять прочные позиции.
Сплоченных войной раскололо мирное время.
Большинство настаивало на поголовном разоружении. Но как изъять магию из человека?
Второе чудо той эпохи – пришествие Акима. Прозванной Святым из-за рьяной веры в православное христианство, он принес миру пятую ветвь волшебства – Магию Печати, коей оказалось подвластным подавлять чары в человеке.
Общество, почищенное огнем апокалипсиса, получило шанс вернуться к временам, предшествовавшим беде.
Аким не устраивал проповеди, наоборот, нерешительный и забитый, с большим рвением он жаждал оставаться в стороне. Вместо него говорил преподобный Константин, который был ярым сторонником отказа от магии, настойчивым и бескомпромиссным оратором, требующим немедленных действий «ибо в промедлении – вторая кара».
Многих людей не пришлось уговаривать – они были готовы дать согласие за всех. Не всем такой финал пришел по нраву. Пятая часть населения объединенной страны не пожелала расставаться с магией, объявив ее даром, призванным сделать человека более совершенным и стать подспорьем в познании людской природы. Утверждали, что без магии не минуемо повторение катастрофы в будущем, что технократический путь эволюции человека – беда для планеты, а, следовательно, и для человечества.
Наперекор шли возражения о необходимости совместно восстанавливать производство, спасаясь от голодного мора, что магия, в первую очередь, – оружие. Оружие весьма своевольное и дурманящее. Что с ним не достичь глобализации и космополитации. Что магия – семя раздора. И этом – оказались правы.
Три года дебатов, неминуемо сокращающих запасы продовольствия, закончились войной между сторонниками Константина и адептами магии. Как и обещал преподобный – настала вторая кара.
Словно крещение на Руси, всех тех, кто рьяно возжелал освобождения, и тех, кто по разным причинам не мог от него отказаться, Аким обратил в обычных людей, после чего бесследно исчез. Технократы, назвавшие себя горожанами, утратили связь с исключительными способностями, сшиваясь в фанатичное сообщество, жаждущее вернуть прежние времена. Магов попросили убраться подальше от городов, что, по сути, те и собирались сделать. Однако такое бесчеловечное отношение к героям, будто к изгоям, нанесло сильное оскорбление. Поняв, что горожане вознамерились снова ступить на Путь саморазрушения, они объявили им священную войну.
Возобновились убийства. Словно злой рок решил испытать в чем большая сила: в ружьях ли, в бешенстве или в магии? Бешенные доказали неэффективность оружия, а маги – ущербность бешенства. Техника с магией шли на равных, с обеих сторон отнимая сил поровну. Один маг стоил пятерых солдат, но и запечатавших магию было в пять раз больше магов.
Теряя связь со здравым смыслом, люди заигрались в войнушку. Потребовался год, чтобы рассудок вновь прояснился, и воюющие стороны заключили мир, разделив владения: города и долы.
Там, где остатки строений, – укрепленных за время милитаризации в многокорпусные бастионы, – были чьими-то родными домами – обосновались горожане. Там, где простор степей раскидывался за виднокрай; там, где плоскогорья возвышались над равнинами; там, где дремучие леса скопили немалые силы природы – разрозненными общинами осели маги, сплочаясь с близкими и верными людьми в малые веси – селения.
Человечество, племя людское, на две части разладилось непримиримым валом. Две истины развели человечество разными дорогами. Может оное – не меньший вред от катастрофы?..
* * *
Желудь, тот самым, что сорвался с ветки перед «словом» Лешего, только теперь коснулся земли. Прошла всего секунда, за которую промелькнули года. Будто прозвучало лишь слово.
Назидательный урок увенчался всеобщим озарением, да таким, что бракованные синхронно захлопали изумленными глазами, пробуждаясь от глубокого транса, в котором голос подсознания каждому поведал историю теми образами и определениями, которые предельно понятны внимавшему знания. Малость напуганные звенящей тишиной в голове, они поглядывают друг на друга, будто заново узнавая лесную поляну и сотоварищей. Постепенно, взгляды сходятся на девятилетней Нине.
– Не тревожьтесь, она узрела все иначе, – ответил Леший на невысказанный вопрос: – Каждый из вас увидел прошлое в том окрасе, на кой склонен ум. Но суть едина для всех.
Ученики продолжают молчать, глаза надолго замирают в прострации, словно мозг продолжил спать после пробуждения тела. Мысли легки и непринужденны, наряду с тем зыбучи, подобно сновидениям. Леший отошел к дубу и оперся на посох, выжидая и не торопя бракованных на выходе из расширенного состояния восприятия; старец с доброй улыбкой наблюдает, как некоторые начинают с интересом рассматривать свои ладони, пальцы на руках, словно видя их по-новому. Рыжеволосая девушка, что перед «словом» держала в руках пластиковый прямоугольник коммуникатора, принялась искать его в траве у ног. Она хмыкнула, внезапно поймав себя на мысли, что участь ее телефона поджидала
