Подумавши, Студентымы так сказал:
- Думаю, что поведано нам о процедуре, ведомой лишь Басык-Гурею. Мыслю, что чрез нее производит он свое бессмертие и могущество и, коли действия, тобою, жрец, описанные, были бы доступны разумению, то общественная польза и благоденствие каждого были бы обеспечены на века.
- А я, - молвил Бляхамуха, - вижу тут несомненный рецепт некоего яства, сходного с тем, что готовит старая Чулканиха из щавеля и зеленого чеснока, собранных на луговине возле Карамана. Ох, как же идет брага под эту закуску! Вот только что такое померанцы?
Тогда поднял старый жрец непутевых соплеменников и повел их к свету, предварительно спрятав скрижаль, а попутно поучал:
- От того ты, Студентымы, тощ и худосочен, что видишь в жизни только пользу, а видеть надо радость, ибо польза условна – что одному в прок, то другому – смерть, а радость хоть и преходяща, зато и бодрит тело, и оживляет дух, и соединяет и то, и другое в гармонии. А потому ешь не сколько надо, а сколько хочется, спи не в меру, а досыта, а коли есть нечего – так радуйся, что завтра еда покажется слаще, жена – толще. Гляди на солнце щурясь, а на тучи – полным взором, работай так, чтобы к вечеру рваться в землянку, а утром тянуло на работу, пой песни, коли тянет, и молчи, когда молчится – и станешь тучен, как Бляхамуха, и даже втрое справнее.
И так оно и сталось.
Сказание о Влаге нечестивого познания
В те далекие времена, когда время было совсем новым и еще ползало на четвереньках, пуская пузыри и гуля, когда каждый житель Елдым-Бобо мог доподлинно указать место в прощальном овраге, где упокоился прародитель Садам, когда женщины еще не подрезали уздечку носа, потому что у них была одна ноздря, правил своим народом вождь по имени Курсак, а Верховным жрецом был старец Бузулук.
Был Курсак молод и горяч и хотел прославиться в веках справедливостью и милосердием своего правления, а пуще того жаждал так обустроить Елдым-Бобо, чтобы впредь не было ни нужды, ни горестей.
Бузулук же был преклонен годами и искал одного лишь покоя, поскольку полагал, что мудрость земную постиг сполна, и лишь одно оставалось для него непонятным: куда девается свет, когда наступает ночь, и отчего бабы брюхатеют.
Вот однажды, когда зимняя стужа загнала елдым-бобойцев в землянки к очагам, пришел Вождь к Верховному жрецу, чтобы потешиться мудрой неспешной беседой и гороховой брагой под треск соломы, сгорающей в очаге. Долго сидели они, уговорив здоровенную сухую тыкву браги и перебрав все темы, обычные для мужчин во все времена: и о том, будет ли обилен суслик в следующем году; и про то, что прежде девки были краше, а нравственность выше, но радеть о благонравии – все одно что садиться на рыбий хребет; и о мироустройстве: отчего земля никуда не падает, коли на ней такая тьма народу? – и о многом другом. А под конец беседы посетовал вождь Курсак, что мудрость земную превзошел, но не нашел утешения, ибо не узрел в ней окончательности, а потому не может с легким сердцем готовиться к походу в Прощальный овраг. А Бузулук в ответ признался, что и сам бы не прочь найти такой источник мудрости, который позволил бы из всяких бед выбирать меньшую и в любом суде быть справедливейшим. И открылся Вождю старый Жрец, что, раз мудрость, доставшаяся от Басык-Гурея, усвоена до последней крохи, то подумывает он о том, чтобы идти на поклон к врагу рода человеческого, к Злому суслику, дабы от него напитаться тем холодным знанием, от которого в пресыщении сам устремляет человек стопы свои в Прощальный овраг.
Вождь же, поначалу ужаснувшийся от такого кощунства, поразмыслил и сказал, что ради народа своего готов он и живот положить и лишиться в посмертии места близ Басык-Гурея, но все ж рассчитывает, что чистота помыслов будет ему засчитана и в верхние сады его пропустят, пусть и не сразу.
Тогда порешили они, что каждый будет на сон грядущий нечестиво молиться Злому суслику, а сны свои будут запоминать, чтобы обрести искомую мудрость.
И сделалось так, как придумано, а в третью ночь увидел Жрец во сне, что надобно собрать удивительный снаряд, Аппаратом именуемый, из двух больших чаш из обожженной глины и сосуда из тыквы, а Вождю приснилось, что чашу мельче следует водрузить на глубокую, в глубокую же налить два полных бурдюка гороховой браги, а поверху пустить сосуд из тыквы; в верхнюю же чашу насыпать колотого льда. И, разведя под чашами огонь, сутки творить премерзкие молитвы Злому суслику, и тогда от соединения жара и холода в тыквенном чреве зародится сама собой Влага Нечестивого Познания.
Укрывшись в землянке Вождя (ибо не решились нечестивцы творить злодеяние в храме), собрали они Аппарат над очагом, и питали огонь сухим камышом и кизяками, и носили с Карамана колотый лед, и совершали ужасные обряды, сами страшась своего святотатства. А когда красная заря высветила восток, завершили они бдения и подняли верхнюю чашу, и достали из зловонной горячей жижи, в которую обратилась брага, тыкву, наполненную Нечестивой Влагой.
В тот же день испили они из тыквы, и познали такие истины, которые добропорядочный человек и представить себе не может, и бесновались, и пели ужасные песни про то, как шумит камыш и гнутся кусты ольхи близ Карамана, и про то, что в саду не слышно шорохов и все до утра почило, и даже звали какую-то красотку кататься при луне. И, не умещаясь в головах, вызвали эти истины жуткую боль и жажду, кою Вождь и Верховный жрец утолили все той же брагой.
Так прошло три дня, и добропорядочные елдым-бобойцы, выходя из землянок по нужде, видели, что над жилищем Вождя курился вонючий дым и слышали, как из-под земли доносилось жуткое завывание. И уходили добрые люди в великом страхе и смущении, полагая, что настали последние времена.
Между тем, кончилась Влага Нечестивого познания, опустел последний бурдюк с брагой, сгорела последняя вязанка сухого камыша. Тогда собрал Жрец народ Едлым-Бобо на площади перед храмом Басык-Гурея, а Вождь сказал такие слова:
- О, добрый мой народ!
Мы с Верховным жрецом, пребывая в непрестанном радении о всеобщем благополучии, преисполнились новой мудрости и обзавелись всемогущим Аппаратом. Скоро всякий наш гражданин сумеет припасть к источнику животворящей влаги, скоро все мы будем веселыми, мудрыми и здоровыми. Пока же ввожу я всеобщий подоходный налог на содержание Аппарата. С каждой землянки принесите к храму по два бурдюка браги, по рогоже гороховой муки, по кулю сухой черемухи, по пять вязок камыша и по десятку кизяков.
Народ возликовал, ибо зимние ночи длинны и время кажется застывшим в неодолимой скуке, и сказки все давно уже рассказаны, и даже теплые жены опостылели хуже горькой полыни. Вскорости выросли близ землянки Вождя гора из топлива, штабель из бурдюков, холм из гороховой муки да сушеной черемухи.
И снова по ночам слышались дикие песни и хохот и стлался над заснеженной улицей вонючий пар. Прошло еще сколько-то времени – и из числа храмовых служек набрал Жрец истопников и бдельщиков при Аппарате, а Вождь призвал молодых девок, чтобы творить брагу и услаждать слух песней про А-юю, а взор – танцами в непотребном виде.
В скором времени и истопники, и плясальщицы-брагодельницы отведали Влаги познания, и по утрам половина Елдым-Бобо маялась от головной боли, жажды и рези в глазах. Тут подошла весна, и вдруг выяснилось, что сеять нечего: семенной горох съеден Аппаратом!
А в степи просыпались суслики – костлявые, исхудавшие за зиму, такие, которых сроду никто не ел – и немедля разбегались, напуганные вонью и страшными песнями.
И снова собрался народ на сход возле храма Басык-Гурея, и требовал Вождь гороховой муки и черемухи – но истощились закрома, и стояли люди хмурые, потупив взоры и не зная, где взять для кормления Аппарата.
Тут вышла вперед старая Чувылиха, такая древняя, что многие полагали, что она еще самого Саддама тетешкала, хоть того и не может быть, и сказала: «Это что же вы, винопийцы проклятые, алкаши позорные, по миру нас пустить хотите? Есть у меня в заначке рогожа гороха, только шиш вы получите, а не горох. Я раньше вас родилась и позже в Овраг уйду, а вас утащит Злой Суслик в свою нору, и будет кусать за пальцы на ногах!»
И, повернувшись к правителям, задрала Чувылиха подол и приняла позу покорного неуважения.
Тут и остальной народ расшумелся и стал обиды, учиненные Вождем и Жрецом, перечислять, а больше всех старались те, кому не досталось испить Влаги познания.
Напрасно увещевали людей Вождь и Жрец, обещая в скором будущем благие перемены, ибо пустой живот – лучший проводник скорых революций. Тут же повязали правителей лыковыми веревками и постановили отвести позже в Прощальный овраг, а Аппарат заставить служить народу денно и нощно, пока не просветлеют рассудки, и лишь по общественному оздоровлению, когда закончится посевная и придет пора свадеб, выбрать нового вождя, а прежних правителей до той поры заключить в бесхозной землянке.
День и ночь горел огонь под круглыми сосудами, и сливали в бездонное чрево Аппарата и спитой отстой от черемухового взвара, и перебродившие семена степных трав, откопанные в брошенных сусличьих норах, и вовсе непотребные ингредиенты. Кое-как кормились от реки, наскоро вытаскивая за усы обитателей из рачьих нор; копали горькие корешки и съедали, наскоро ополоснув в Карамане; отрывали сорочьим птенцам головы и харчили вместе с костями и перьями. Шло время, и хотя иные говорили, что пришло просветление и снизошла невиданная мудрость, лучше не становилось. А скоро и вовсе стало худо, когда кого-то надоумил Злой суслик раздеться донага и бегать по зарослям цветущей конопли, а потом обломком перловицы соскабливать пыльцу с грязью с тела, чтобы положить эту грязь на раскаленный в костре камень и вдыхать зловонный дым.
Осенью собрались жители Елдым-Бобо, чтобы избрать нового вождя. И стали иные судить да рядить: не нужно ли избрать его не пожизненно, а на три года, чтобы не фордыбачил? А другие говорили, что жить нужно по древним, еще Саддамом заповедованным правилам, и коли избирался вождь пожизненно – то так быть должно и впредь. Спорили они спорили, пока не стали хватать друг друга за грудки, и называть друг друга обидно, и плеваться жеваной черемухой, а иные даже и подрались чуть не до крови. Так и не выбрали в Елдым-Бобо вождя, отчего дела в селении пришли в полный упадок. Никто не мел улицу и сор заполнил ее целиком. Храм Басык-Гурея остался не обновленным, старая глина на фасаде растрескалась и повисла безобразно. Никто не делил землю близ Карамана, и из-за земельных раздоров лучшие огороды остались бесхозными; разрушились
(Елдым-бобойцы "забегали" в Хоришкино, и А-Ю-Ю (я пишу по-старому имя) все плакала: "Хым-хым-хым"... )
Из первородного хаоса...