печально-угрюмое и бесцветное в её облике: мертвенно-бледное совершенно бескровное лицо, опущенные вниз глаза, напряжённо поджатые губы, тусклые жиденькие тонкие волосы, даже в её одежде, как это обычно полагалось детям, не было ярких цветов, словно она вышла из мрачного тёмного подземелья, обесцветившего и покрывшего серой пылью не только её кожу, но и одеяние, и лишившее её жизненной энергии молодого организма и здорового любопытства. Серая бесплотная тень. Даже утреннее солнце не оживило её, не заставило высоко поднять голову, она испуганно смотрела на этот солнечный, но чужой и пугающий мир.
– Привет, медицина, - пожал Константин Витальевич Богданову руку.
– Приветствую. Вот познакомьтесь, - хотел торжественно представить Андрей Сергеевич Сашу, но девочки рядом с собой не обнаружил.
Он обернулся. Девочка стояла позади него метрах в пяти на последней ступеньке и хмуро и настороженно разглядывала из-под своей длинной чёлки Константина Витальевича.
– Саша, подойди, пожалуйста, - позвал её Богданов.
Но Саша даже не пошевелилась, все так же с опаской поглядывая на Константина Витальевича, когда же Андрей Сергеевич подойдя к ней, хотел было взять её за руку, чтобы подвести к отцу, она резко вырвалась и испуганно зашептала: «Это не он!».
– Как не он? - опешил Андрей Сергеевич. - Почему не он?
Андрей Сергеевич присел перед ней на корточки, стал что-то тихо ей говорить, девочка мотала головой, повторяя с отчаяньем и испугом близким к панике: «Нет, не он, это не он». Константин Витальевич не долго наблюдал за этой сценой и сел в машину. В зеркало заднего вида он видел, как девочка упиралась, когда Богданов пытался всё-таки взять её за руку, одёргивалась, даже пыталась вернуться в здание вокзала, сделав шаг по ступеньке вверх, напряженно вслушивалась в то, что он ей говорил и мотала головой, продолжая повторять: «Это не он». «Ну, этого ещё не хватало, - подумал раздраженно Константин Витальевич. - Она, наверно, не в себе». Наконец, они о чём-то договорились, и Андрей Сергеевич повёл девочку к машине. Оба сели на заднее сиденье. Ехали молча. Константин Витальевич был крайне недоволен поведением девочки, Андрей Сергеевич это отчётливо читал в его глазах, когда встречался с ним взглядом в зеркале заднего вида. Богданов и до этого опасался, что девочка не вызовет никакого интереса и сочувствия у Константина Витальевича, а уж тем более симпатию, он уже во время их поездки в поезде убедился в странности её характера. В купе вагона она тут же забилась в угол и боялась оттуда выйти, боялась сделать лишнее движение, сказать лишнее слово, от предложенного чая отказалась, замотав отрицательно головой, все попытки разговорить её не увенчались успехом, она или отмалчивалась, или полушёпотом односложно отвечала «да», «нет», зачастую просто кивком головы, при этом смотрела не на собеседника, а куда-то в сторону или в пол. Ко всему этому она не терпела никаких прикосновений к себе и резко одёрнулась и отстранилась, стоило ему просто машинально помочь ей взобраться по высоким ступенькам вагона при посадке в поезд, когда же они выходили из здания вокзала и Андрей Сергеевич хотел взять девочку за руку, она её тут же выдернула. Ну, просто маленький дикий волчонок. Конечно, Богданов был очень удручён, что так неудачно прошло знакомство Константина Витальевича с дочерью, и она произвела очень невыгодное для себя впечатление, а уж зная суровый нрав Константина Витальевича и его строго-командирское отношение к детям, он понимал, что Саше придётся не легко, к тому же её наверняка ждёт враждебный приём со стороны Ольги Станиславовны.
– Что ты про документы говорил? - вдруг спросил Константин Витальевич Андрея Сергеевича.
– Я не успел Сашины документы забрать. Но если ты позвонишь директору детского дома, я думаю, они поторопятся и вышлют их.
– Хорошо, позвоню, - сдержанно промолвил Константин Витальевич и больше вопросов не задавал.
Джип свернул в переулок и остановился у чугунной ограды. Водитель и пассажиры вышли из машины и прошли через калитку сквозь изумрудную зелень сада к особняку, фасад которого был украшен горельефными мордами причудливых фантастических зверей и птиц. Какая-то женщина в ярко-красном платье в белый горошек, вульгарно и ярко накрашенная, вдруг выскочила откуда-то со стороны кустов и бросилась к ним: «Константин Витальевич, Константин Витальевич, я хочу с вами поговорить, вы должны меня выслушать».
– Нам не о чём разговаривать, - холодно произнес Константин Витальевич, не останавливаясь.
– Как же так? Что же это делается? Что же будет с моим мужем?
– Пойдет под трибунал, - спокойно ответил Константин Витальевич, задержавшись на миг перед входной дверью и, взявшись за кольцо львиной морды, открыл её и пропустил вперед Андрея с девочкой.
– Боже мой! Что же я буду делать? А дети? А как же я? - жалобно запричитала женщина, но они уже вошли в прохладный просторный, но довольно мрачный холл, и закрывшаяся за ними массивная дверь заглушила её стенания и погасила тот поток солнечного света, который хлынул в дверной проём вслед за вошедшими, на миг высветив из полумрака чёрно-белые клетки мраморного пола, широкую парадную лестницу, покрытую тёмно-бардовым ковром, чёрные мраморные колонны и массивную из тёмной бронзы люстру на цепях.
Сердце у девочки сжалось от жалости к этой женщине, которая о чём-то так отчаянно просила, от жалости к себе, от тревожного страха перед этим беспощадным и свирепым, окаменевшим в своём холодном гневе человеком, который, как уверял Андрей Сергеевич, был её отцом, она старалась не приближаться к нему и держалась поближе пусть и к пугающе чужому, но всё-таки доброжелательному Андрею Сергеевичу. Девочку пугало всё: пугали эти сказочные, но свирепо-хмурые морды животных и птиц на фасаде старинного особняка, которые пристально смотрели на неё сверху и даже провожали взглядом своих пустых каменных глазниц, пугал мрак и холод вестибюля, пугала неизвестность. Она была уверена, что они идут в музей или в какое-то казённое учреждение, куда её, наверно, сдадут. Когда они вошли в просторную прихожую квартиры, она увидела огромное сложное пространство длинного широкого коридора со множеством дверей и с длинным бесконечным рядом готических резных книжных шкафов из ореха вдоль стены, массивные напольные вазоны с пышными букетами из сухоцветов, мягкие пуфики с изогнутыми ножками, большой старинный сундук из Кощеева царства в прихожей, и это колючее ощущение казённости усилилось, в таких помещениях не живут, здесь собирают и хранят предметы старины. Девочка плотно прижимала к себе куклу-клоуна и испуганно оглядывалась. Хотелось плакать.
Откуда-то выкатился с визгливо-пронзительным лаем маленький белый пушистый комок - померанский шпиц, любимая собачонка Ольги Станиславовны Лара, но завидев Константина Витальевича она трусливо удрала. Из кабинета вышел Цезарь, степенно неторопливо цокая когтями по паркету, он приблизился, приветственно помахал хвостом хозяину и протянул нос к незнакомому человеческому существу. Саша попятилась от собаки и спряталась за Андрея Сергеевича. Из ванны вышла Жанна, из гостиной появился Олег, и даже повар Захар и помощница повара Арина выглянули из столовой в коридор, чтобы посмотреть на нового жильца, о котором было столько в последнее время разговоров. Жанна, узнав, что к ней в комнату подселяют какую-то непонятного происхождения дочь Константина Витальевича, подняла шум, разумеется в отсутствие отца (при нём не посмела бы), и долго спорила с матерью: «Почему ко мне? Уберите вы её куда-нибудь. Ну, поговори с папой. Пусть в кладовке живёт». «Ты же знаешь, с отцом спорить бесполезно», - резонно отвечала Ольга Станиславовна, которая давно не имела ни малейшего влияния на мужа и тем более не могла изменить его волевые решения.
– Цезарь, свои, - Константин Витальевич отвёл морду овчарки, которую она протягивала к испуганной Саше, чтобы всё-таки ознакомится с новым запахом. - Потом познакомишься. Саша, снимай ботинки. Андрей, помоги ей. Что вы тут столпились? Быстро все разошлись. Олег, иди сюда. Проводи девочку в её комнату.
Из коридора все лишние тут же исчезли, а Олег вялой ленивой походкой направился к Саше, оглядел её, чуть скривив рот, и сказал «Ну, пошли». Из гостиной в это время вышла, скорее величаво выплыла жена Константина Витальевича, зло-надменная, холодная, с царственной осанкой и очень красивая в длинном тёмно-синем с тяжёлой драпировкой платье и с высокой прической из роскошных густых тяжёлых волос более уместной для торжественных случаев. Она резко с гримасой брезгливости отстранилась от проходящей мимо неё девочки, чтобы она не дай бог не коснулась даже края её платья, презрительно взглянула сверху вниз на это бессмысленное бестолковое создание, выразительно посмотрела на мужа, развернулась и величественно удалилась.
Олег провёл Сашу в комнату, махнул небрежно рукой: «Вот твоя кровать» и тут же ушёл. Саша робко и осторожно присела на край кровати. Не успела она оглядеться, как в комнату вспорхнула Жанна. Подбоченившись, она остановилась напротив девочки, окинула высокомерным взглядом это совершенно чужеродное, словно случайно по какому-то недоразумению попавшее в такую роскошную квартиру серое существо, как нелепый грубый мазок чёрной гуашью на нежной акварельной картине, и объявила повелительным низким тоном королевы, воображая себя на сцене: «Вот что, чудо-юдо, здесь только твоя кровать и этот комод, остальное не трогать. На ковер не наступать, это граница, её пересекать нельзя. Ясно?». Ответа не последовало, и Жанна, нахмурившись, внимательно пригляделась к этой странной, жалкой и запуганной девочке, которая застыв в своей напряжённой и возможно неудобной позе, несколько настораживая своей неестественной неподвижностью. Одной тонкой ручонкой девочка прижимала к себе какую-то поблекшую, под стать своей хозяйке, тряпичную куклу, другая рука со скрюченными пальцами лежала на коленке, ступни её ног были вывернуты внутрь, а пальцы на ногах поджаты, неотрывный бессмысленный взгляд её был устремлён куда-то вниз в узоры ковра.
– Э, алё, ты хоть понимаешь, что я говорю? - строго нахмурилась Жанна. - Ты может сумасшедшая? Она ещё и сумасшедшая. У тебя справка-то есть? Может ты больная?
Губы у девочки дрогнули, и её лицо, и без до того имевшее печальный вид, приняло совсем скорбное выражение и исказилось плаксивой гримасой. Жанна самодовольно хмыкнула и вышла. Почти сразу же после её ухода зашел мальчик со словами: «Ну и где оно? Где этот музейный экспонат? Ого, вот это пугало». Мальчик был очень красивым, лет одиннадцати, с такими же как у Жанны ореховыми глазами. Он долго беззастенчиво рассматривал Сашу, и наконец спросил:
– Тебя как зовут?
– Саша, - прошептала девочка, смущаясь его пристального взгляда и опуская глаза.
– Ты мальчик?
– Нет.
– А-а, значит, отец не будет тебя бить, - неожиданно заявил мальчик, и губы его растянулись в ехидной улыбке, когда Саша испуганно вскинула на него глаза.
Довольный произведенный эффектом, он запустил руки в карманы и приподнялся на мысках. Саше хотелось исчезнуть, провалиться
