Затем утащенную тайком от матери вилку прикрепить к шесту — острога готова. Переворачивай камни и бей притаившегося пескаря, а, если повезёт, то и налима. Вода, правда, ледяная, долго не поохотишься, но не беда. На очереди морошка, смородина, малина. А далее: кувырканье в стогах на сенобазе, пока сторож не видит, потом пробежка по цветущему иван-чаю, покуда не станешь серо-голубым от пыльцы, как инопланетянин. А в обед — в воду: минутное купание и пробкой из ледяной воды под солнышко и к костру, чтобы мошка не съела — прячься в дым. На тонкой веточке жарится пойманная рыбка, а на закуску — ворованная с огорода любителя-овощевода дяди Витаса репа. День заканчивался в библиотеке, где работала моя мама. Там, за круглой печью-голландкой, большой кожаный диван и масса интересных книг, оставленных специально для меня. А вечером опять к ребятам: футбол, выбивалы, бадминтон, чиж, прятки... Благо Полярный день бесконечный. Пока вышедшие за детьми матери наговорятся, пока спохватятся, зачем вышли из дома, дети набегались. Усевшись рядком на скамейке, слушают и рассказывают друг другу страшные-престрашные истории, конец которых всегда был один: «Саша, пора! Серёжа, марш домой! Танюша, пора спать...» И вновь утро! Запах хвои, вкус морошки, блеск заснеженных вершин Урала, шорох листвы, шум перекатов... Моя Родина.
Я пил чай с наслаждением, Виктор равнодушно, часто дуя в алюминиевую кружку. Все его движения показывали неимоверную усталость.
- Всё, идём, браток, провожу тебя туда и обратно.
Снежная равнина больно ударила по глазам отражённым светом яркого солнца. Наконец-то кончилась Полярная ночь, и зима поворачивала на весну. Напротив Витиного крыльца чернела громадина ТЭЦ, высоченные, всегда дымящие трубы которой сегодня стояли покрытые снежными шапками.
