Пацифист.
Лукин сидел на кухне у телевизора. Телевизор ещё работал. На экране какие-то люди размахивали кулаками и спорили, кто прав, а кто виноват в украинской войне. Лукин сидел в самом центре событий, в полуразрушенном Донецке и не мог понять, к чему это пустое сотрясение эфира.
О какой вине или правоте можно говорить по отношению к тому, что находится за пределом человеческого вообще? Военный преступник, это тот, кто отдал неверный приказ и подставил своих. Военный преступник, это тот, кто целил во вражескую миномётную батарею, а попал в жилой дом. Этот человек, - преступник, но он продолжает оставаться человеком и меру его ответственности следует мерить человеческими мерками. Какими мерками мерить существо, которое, наводит гаубицу на человеческое поселение? Это – нелюдь, бес, инопланетный мутант. Человек может убить человека на поле боя, из ревности, за деньги. Человек не может угробить под обломками «хрущёвки» полтора десятка обывателей, вместе с их детьми, старухами и убогим имуществом, - за просто так. Так может бес. Человеческие мерки неприменимы к группе мутантов с трезубцами, которые гогочут, глядя, как семья пытается поднять плиту перекрытия, придавившую мужа и отца, хлопают в ладоши и кричат, - давай, давай!
Лукин вовсе не был противником насилия в принципе, хотя судьба и уберегла его от человекоубийства. Большую часть жизни он провёл в милицейском спецназе, уголовном розыске и в различных охранных организациях, что отнюдь не располагало к мягкотелости. Но противником войны он был. Война плодит мутантов. Понятия о чести и мужестве на войне, - это мусор. Война, - это беспредел, который заражает и тех, кто генетически не расположен мутировать. Бандитские войны были в тысячу раз человечнее, чем войны флагов. Война, - это дерьмо. Лукин точно знал это, потому, что сидел в этом дерьме по уши. Если бы он мог, то написал бы эти слова дерьмом на небесах, чтобы и Бог увидел и унюхал. Бог сделал небеса и землю такими, каковы они есть. Дерьмово сделал. Но, Ему удалось сделать Лукина пацифистом.
Лукин выключил бормочущий чушь телевизор, взял кошёлку и пошёл на базар, где ещё можно было поторговаться. Он ходил от лотка к лотку, перебирая одной рукой картошку, которая теперь стоила, как авокадо, а другой, - деньги в кармане, смотреть на них не хотелось. Он и так знал сколько, - мало.
Вдруг рядом грохнула автоматная очередь. Лукин упал. Послышались вскрики, посыпались овощи и фрукты, заметались люди. Ещё очередь. Ещё. Ещё.
Лукин знал, что в городе орудуют, так называемые, - «диверсионные группы», а по сути дела, - террористы, которые разрушали гражданскую инфраструктуру и стреляли на улицах во всё, что движется, чтобы посеять панику.
Теперь он увидел.
Прямо перед его носом, в россыпи мелких яблок, торчали подошвы чьих-то кроссовок. Он поднял взгляд. Выше кроссовок находилась задница в джинсах и спина, обтянутая кожаной курткой. Спина тряслась. Согнувшись на коленях за ящиками, человек палил из АКСа длинными очередями в мечущуюся толпу.
Лукин достал из кармана нож, без щелчка открыл его и воткнул в человеческую спину под левой лопаткой.
