Вероятно, подвинув кровать к окну, он решил проследить, куда мы направимся.
Выехав за ворота и проехав метров сто, я потушил свет, и аккуратно развернувшись при свете луны, вернулся в своё прежнее укрытие за дом, и правильно сделал!
Ирина вновь начала задавать вопросы, но я оборвал её, повторив - Потом! А, сейчас, посиди молча.
Потрогав место ранения, я почувствовал - вся моя рука в крови, а я всё больше и больше слабел.
- Ирина, давай поменяемся местами. Садись за руль. Только дверкой не хлопай – услышат!
- Зачем, я так устала…
- Садись!
- Ты опять кричишь на меня! Я ведь могу обидеться.
- Не нужно обижаться, нам некогда обижаться… я больше не буду…
- Ты и раньше говорил, что не будешь, - опять возмутилась она и не сдвинулась с места.
- Я же сказал - не буду, - переборов на мгновение боль в плече, пообещал я, иди, садись за руль, пожалуйста.
Мы поменялись местами.
* * *
От постепенно покидающей моё тело крови и нестерпимой боли у меня начала кружиться голова. Пока я не потерял сознание и окончательно не вырубился, я попросил Ирину посидеть некоторое время тихо, не включать свет и не хлопать дверками, и ехать, только когда я скажу.
Прижав рану лацканом плаща, я прикрыл глаза и стараясь, силой воли, что ли, не провалиться в бездну боли и хоть немного утишить её..
Через полчаса на территорию ворвался джип и двое, выскочив почти на ходу, бросились в дом.
Или Серый из погреба вызвал их по сотовой связи, или Козлов, вяло подумал я. Я не проверял их на наличие мобильных телефонов и не знал, есть они у них, или нет, но предполагал, что в наш-то просвещённый век, они не могли здесь находиться без связи. Мои поступки совершались по какому-то наитию. И, когда я, вернее, когда Козлов надвигал стол на крышку погреба и когда он пристёгивал себя к спинке кровати, я совершенно не думал о какой-то там связи по телефону или через Мобилу. Я делал то, что делал…
Минут через пять, уже четверо, загрузились в машину и она, выбрасывая снег из-под колёс, рванула в погоню за нами. Но меня на той дороге не было, я был здесь, рядом, всего в сорока-пятидесяти метрах от них! Когда свет от мощных фар джипа, пропал вдали, я попросил Ирину, выехать из-за дома и на максимальной скорости, мчаться в противоположную сторону… домой.
Весь путь, от лагеря до дома, я сидел, боясь пошевелиться, и молил Бога, чтобы мы добрались домой поскорее. Ирина загнала машину в гараж и, хлопнув дверкой, пошла к крыльцу.
Всё-таки обиделась, понял я.
Превозмогая разрывающую плечо боль и головокружение, от которого становилось темно в глазах и всё плыло, я осторожно, держась за стену и, еле переставляя ноги от слабости, пошёл вслед за ней. Но далеко от гаража я уйти не смог. Голова закружилась так сильно, что я упал и больше уже не смог подняться. Вероятно, я всё-таки отключился.
Пришёл я в себя уже в комнате, на кровати. Рядом сидела Ирина, из её глаз двумя ручейками катились слёзы и падали мне на грудь. Вероятно, они и привели меня в чувство.
- Миленький, родной мой, - шептала она, - что же ты сразу не сказал, что ранен. – Я бесчувственная стерва! Я могла бы сразу догадаться, ещё там, что с тобой не всё в порядке, а я, эгоистка, только о себе и думаю. Прости меня, дуру безмозглую… Я сейчас вызову скорую помощь…
- Нельзя.
- Поче-му-у?
Это «Поче-му-у?» я уже не услышал, потому, что опять провалился в беспамятство.
Сколько времени я провалялся в таком состоянии, я не знаю, но пришёл я в себя от звона посуды на кухне. В комнате было светло от солнечных лучей, золотящих стены и пол. Вероятно, Ирина что-то готовила. Мне было лучше, но голова продолжала кружиться, и я был так слаб, что не мог даже пошевелить рукой.
Ирина, наверное, что-то почувствовала, потому что не прошло и секунды, как она оказалась рядом со мной.
- Ты проснулся, милый?
Чуть кивнув головой, я прикрыл глаза, подтверждая.
- Я тебя не очень измучила, дорогой, когда приводила тебя в порядок?
- Какой порядок? - не поняв её, прошептал я.
- Представляешь, я тебя сама лечила! Даже сумела раздеть тебя. Ты, когда больной, такой тяжёлый, такой тяжёлый, просто ужас…
Опустив взгляд, я посмотрел на себя. Правду она говорит, признал я её слова, увидев своё голое тело с нашлёпкой на ране.
… Я тебя сначала раздела, продолжала она рассказывать, ты прости, может я делала не так аккуратно, как в больнице, но ты же всё равно был без сознания… потом, я промыла твою рану кипячёной водой, протёрла спиртом, – тебе не очень было больно, дорогой?
В её, чуть ли не детской непосредственности при рассказе о том, что она делала и как, было столько радости и чувства гордости за себя – весь её вид говорил - видишь, я какая! – что я улыбнулся.
- Ты мне не веришь?
- Что ты! Верю, - прошептал я.
… Потом нашла шёлковые нитки и иголку, промыла в спирте и зашила тебе рану, - похвасталась она, - а уж потом, смазала всё зелёнкой и залепила пластырем.
Я слушал её и удивлялся её смелости. Она, трусиха вообще, к тому же, до ужаса боящаяся крови и любых ранений, сделала то, на что я, молодой мужик, не знаю, согласился ли бы, сделать. Она совершила, поистине, героический поступок!
- Ириш, ты у меня молодец! Ты очень смелая девушка! - с восхищением признал я.
– Ты, правда, так думаешь, не врёшь?
- Ей-богу не вру! Правда, Ириша, настоящая, правда!
- Ой, что же это я, тебе же, наверное, нельзя разговаривать? Да, родной? Теперь ты у меня больной и я буду за тобой ухаживать. Я уже съездила в магазин и купила для тебя курочку. Скоро она сварится… - и погладила меня по щеке прохладной, пахнущей жасмином, ладошкой.
Это было так приятно, что мне захотелось, чтобы она ещё раз погладила меня, но нужно было поговорить с ней серьёзно, иначе…, иначе будет худо, очень худо! Не понимает она всей серьёзности нашего положения, не понимает!
- Ты ездила на машине?
- Аа-а, на чём же ещё? Не пешком же в такую даль топать, - подняв плечи, ответила она, и в её глазах промелькнуло удивление ребёнка.
- Ирина, больше машину не трогай… ни в коем случае!
- Почему?
– Они запомнили твою машину, и если хочешь жить, - строго произнёс я, - не подходи к ней даже близко! А лучше всего – продай, но не через объявление в газете, а прямо на рынке. Вместо неё купи себе какую-нибудь дешёвенькую машинку, хотя бы, Ваз-копейку…
- Лёша, но моя машина… такая удобная и… я к ней так привязалась…
- Ира, когда я верну свой бизнес, а я верну его обязательно, я куплю тебе новую машину, обещаю... Да, ещё, у тебя есть парик?
- Не-ет, а зачем?
- Тебе необходимо изменить внешность до такой степени, чтобы тебя не узнавали даже твои хорошие знакомые… иначе…
- Лёшенька, что иначе? Договаривай уж, добивай свою девочку.
- Не хочу тебя пугать, но нас ищут, и ищут очень тщательно. Кто они, я не знаю, но они страшные люди. – Найдут, не миновать смерти! Посмотри на меня. Видишь, в каком я состоянии?
- Лёша, зачем ты меня пугаешь? – в глазах Ирины появились слёзы.
- Милая, я не пугаю тебя, но я чувствую, мы влезли, или влазим, во что-то страшное, где единственное, что нас ожидает, если мы не справимся – смерть!
Ирина, сквозь слёзы, прошептала - «Я не думала, что всё будет так страшно…»
- Ирина, не плачь маленькая, дай мне передохнуть чуток, я устал. Как только отдохну, мы продолжим разговор, хорошо?
Она, кивнув головой, пошла на кухню «доваривать», как она похвасталась перед нашим коротким разговором, курочку, но сейчас лицо её было не жизнерадостным, как вначале моего предупреждения, а печальным, и слёзы проложили мокрые дорожки на её лице.
Глава шестнадцатая
Через некоторое время мы продолжили разговор о сложившейся ситуации и попытались наметить план на ближайшее будущее. Хотя, честно признаться, сейчас мы ничего не могли предпринять. Я, не меньше чем на пару недель, был прикован к постели, а Ирина не могла даже воспользоваться машиной, зато она рассказала о своей жизни в «плену».
… Я даже не успела ничего сообразить, попыталась она в лицах рассказать о том, что с ней произошло в тот день, когда её захватили в заложники.
Когда ты ушёл купить чаю, подъехал «Мерседес» и, остановившись, загородил моей машине дорогу. Из него вышли двое, а третий, водитель, остался сидеть за рулём. Эти, двое, подошли ко мне и постучали в стекло двери. Я хотела было заругаться на них за неправильную парковку, но они, рванув дверку машины, открыли её, затем, грубо вытащили меня из машины. А, чтобы я не закричала, они зажали мне нос и рот какой-то тряпкой, и я задохнулась.
Представляешь, я очухиваюсь в какой-то незнакомой комнате на кровати, и моя рука прикована к ней этими… как их… ну, подскажи, попросила она меня, пощёлкивая пальцами.
– Наручниками?
- Да, этими самыми… наручниками, а рядом стоят двое - «метр с кепкой» и этот… «Серый». Потом, слышу, спрашивают - Ну, что, оклемалась, ментяра?
Только, сразу я не поняла, кто спросил и кого. Когда совсем пришла в себя, поняла – спросил «Серый» и спросил не кого-нибудь, а меня. Я им отвечаю - Я не мент, с чего вы взяли? Как же, он даже осклабился, тоже скажешь, не мусор… и больно ударил по щеке. Сколько дней вы следите за нами, говори сука! - заорал он - говори…, придушу! Волки поганые! Давить вас надо! Сволочи, даже на рынок заявились к этому, он кивнул в сторону напарника и комедию разыграли – «Продавец, покупатель», а говоришь, не мусор. Уу-у ссука! Удавлю собственными руками!! И опять сильно ударил меня…
А глаза у него, Лёша, страшные какие-то…, какие-то…, аж белёсые. Страшные и бездушные глаза! Я, так испугалась… Особенно, когда он меня ударил. Меня ж никогда в жизни не били, а тут…
Дура ментовская, мы вас в первый же день засекли, - это уже недомерок сказал. Совсем работать разучились или специально так сделали, чтобы мы из боязни быть раскрытыми, свой бизнес прикрыли?! – брызгая слюной и всё больше распаляясь, заорал он. Но его прервал Серый, он зашипел на него - закрой хлебало, придурок!
Они, наверное, видели, как я ходила в райотдел, и целые рабочие дни проводила там, выходя только на обед в столовую.
В общем, Лёша, приняли они нас за работников полиции и выкрали они меня, чтобы узнать, что мы «наскребли». А, на второй день приехал «Директор» со своим громилой и давай меня опять допрашивать. А, что я могла сказать? Что ты сбежал из лагеря и хочешь отомстить за друга? Как же, щас, не дождутся! Ну, я и врала, что попадя. Как они на все мои выдумки повелись, не знаю, но… до твоего появления они меня не трогали…
- Совсем, совсем? – забеспокоился я.
Ирка удивилась моему глупому вопросу и даже, как-то растерянно заморгала, а потом, наверное, поняла, что я имел в виду и, смотря мне прямо в глаза, чуть покраснев, твёрдо
