Ее звали Лаванда.
Жизнь ее была боль. Глаза – ледяная, изумрудного цвета, зима. Время ее делилось на две половины. В первой убивала она, во-второй – пытались убить ее. Первого пока было гораздо больше, поэтому она еще топтала пыльные тропы этого Света.
Судьба ее была – дорогой, которая куда-нибудь да приведет…
ЧАСТЬ 1.
Отец Лаванды продал дочь в бордель. Не просто так продал – семья уже месяц, как голодала. Как сказали Лаванде, она жертвует собой ради отца и матери, ради братьев. Да и самой ей здесь не дадут сдохнуть с голоду. Как только все наладится, сказали ей, отец выкупит ее, и она вернется назад в ветхую, продуваемую всеми ветрами лачугу, что стояла на краю хутора Сомленск у самого леса…
Долго Лаванда не могла забыть, как отец суетливо пересчитывал, укладывая в огромный самодельный рюкзак банки с тушенкой, пакеты с макаронами, почерневшим горохом и солью.
А потом ушел даже не обернувшись, боясь встретится с дочерью взглядом.
Тут же ее схватили и остригли налысо. Потом пригрозили, что при первой же жалобе клиента, выбьют передние зубы. Потом методично изнасиловали…
И замигали дни, будто лампочка фонарика. День – ночь, день – ночь…
Первым исчез стыд. За тем притупилась боль. И только страх все еще оставался той платой, которую Лаванда исправно платила за то, что еще жива. И еще рожи, лица, личины. Слюнявые, обожженные, поросшие зеленой коростой или покрытые незаживающими язвами… Многие девчонки не выдерживали и скатывались на грань безумия. Некоторые пытались покончить с собой. За ними следили, но разве за всеми уследишь…
Подруга Лаванды, Берта, однажды, после ночи в компании трех клиентов сразу, как-то повседневно вставила карандаш в нос и с размаху ударилась лицом об обшарпанную дубовую столешницу.
Она умерла не сразу. Хозяйка заведения, мама-Гюрза, худая и злобная, выгнала во внутренний двор весь бордель: десять девочек и восемь мальчиков и заставила смотреть, как Жаба, глава местной «службы безопасности», топором разделывал еще живую Берту и тут же скармливал полученные куски здоровенным псам-мутантам. Собаки рвали куски друг у друга, рычали, дрались между собой. Кровь стекала с их тупых морд, и он косились мутными глазами на замерших в ужасе полуодетых подростков.
После этого Лаванда будто умерла. Ей стало безразлично сыта она или нет, одна она лежит в постели или на ней пыхтит очередной урод. Жизнь ее превратилась в мутный, без просвета, кисель, и она не знала, сколько времени прошло, прежде, чем появился ОН.
Высокий, крепкий, гладко выбритый, он вошел в бордель, и, бросив на стойку какую-то необычайную шляпу, заказал местное пойло. Потом заказал девочек, и после внимательного осмотра, выбрал Лаванду.
Пока незнакомец выбирал, Жаба болтал с мамой-Гюрзой и, как бы невзначай упоминал то одного местного бандита, то другого. Пришелец не отреагировал ни на одно из имен, и мама-Гюрза жадно провела слегка раздвоенным язычком по верхней губе. Она уже предвкушала, за сколько загонит скупщику короткое пальто, слегка потертые, но еще вполне крепкие штаны и высокие сапоги с острыми носками незнакомца. Ну и его шляпу тоже. Подмигнув Жабе определенным образом, она закружилась вокруг клиента, расхваливая товар. А тот, чудак такой, принял ее шепелявую лесть, как должное, и даже потребовал для себя отдельный номер. За это мама-Гюрза содрала с него не три, а целую упаковку закаменевших бульонных кубиков и препроводила гостя к еще крепкому сараю, набитому гнилым вонючим сеном. Следом, не спеша, шел Жаба.
Незнакомец закрыл деревянную дверь на щеколду и приказал девушке раздеться донага. После этого он заставил ее несколько раз повернутся вокруг себя, усмехнулся и спросил:
- Сколько же тебе лет, прекрасная гейша?
Вопрос застал Лаванду врасплох. Никто до этого не интересовался ее возрастом. Сколько ей было лет, она и сама уже не помнила. А боль и страх, которые девушке пришлось пережить, делали ее почти старухой.
- Держу пари, - продолжил незнакомец, - Не больше двенадцати.
- Они убьют тебя, - тихо сказала Лаванда и удивилась. Впервые за долгое время она побеспокоилась о ком-то кроме себя.
- Они убьют тебя, - торопливым шепотом повторила она, - Мама-Гюрза моргнула Жабе. Я видела. Он постарается разбить тебе голову, чтобы не испортить одежду. А если не выйдет, он спустит на тебя собак. Жаба обучил их сразу перегрызать горло.
- Да ну, - снова усмехнулся незнакомец и вдруг спросил, - Пойдешь со мной?
- К-куда? – растерялась Лаванда.
- Со мной.
- Да, - как-то сразу и согласилась она. И плевать на Жабу, плевать на маму-Гюрзу, плевать на собак…
- Вот и славно, - сказал странный незнакомец. - Как тебя зовут?
- Лаванда, - не сразу вспомнила девушка и добавила, - Мама-Гюрза звала меня Огонек в … - она покраснела.
- Нет-нет, не подходит. Я буду звать тебя, - он усмехнулся: - Мартышка! Идет?
Лаванда безразлично кивнула на незнакомое слово.
- А ты меня будешь звать… папа-Лось. Запомнила?
- Папа-Лось, - повторила девушка.
- Оденься и подожди здесь, - сказал папа-Лось. Он расстегнул пальто, и она увидела, что слева и справа у него на широком поясе висит по огромному папагану. Пошевелив пальцами рук, будто разминая их, папа-Лось подмигнул ей:
- Собаки, говоришь?
Он подошел к двери, открыл щеколду, выхватил оружие и вдруг стремительным рывком-кувырком выкатился наружу.
- Брось дуру! - услышала Лаванда его голос и сразу: БАХ! БАХ! БАХ!
Кто-то завыл дурным голосом, а в раскрытую дверь потянуло кислым паленым запахом. Раздался свист Жабы, рев приближающихся собак и снова: БАХ!-БАХ!-БАХ!-БАХ…
А потом все стихло. Кто-то тихонько подвывал в глубине двора, да скулила собака.
- Мартышка, - услышала Лаванда, - Выходи. Теперь можно.
Второпях одевшись в свои обноски, девушка, щурясь от света, вышла наружу. У самой двери лежал Жаба в луже крови. Верхней части головы у него не было. Папа-Лось стоял в центре двора, в каждой руке по папагану. Неподалеку валялся топор Жабы. У входа в бордель, прислонившись спиной к стене, стояла мама-Гюрза с остекленевшим взглядом. Рядом сидел, подвывая и баюкая окровавленную руку Цапа – один из бандитов Жабы. Кровавой цепочкой, от вольера к Лосю, лежали четыре дохлые собаки. Пятая, с огромной дырой в боку, пыталась куда-то ползти, волоча за собой задние лапы и клубок вывалившихся внутренностей. Скулила она. Лаванда и не знала, что собаки Жабы могут так жалобно скулить…
- Сорок пятый калибр, - улыбнулся папа-Лось, глядя, как округлились глаза Лаванды.
Он нажал что-то, и из одного папагана посыпались на землю пустые гильзы. Восемь штук.
- Девочка пойдет со мной, - сказал он маме-Гюрзе, указывая стволом на гильзы.
- Она стоит дороже, - прошипела та.
Папа-Лось усмехнулся своей обычной ухмылкой, поднял топор Жабы и вдруг метнул его в сторону бордель-маман. Топор вошел в стену над головой Гюрзы, наискось срубив часть ее высокой прически. Та дернула головой, но зажатые волосы не пустили ее.
- Нечисть поганая, - сказал пришелец, - Упокоить бы вас, да, боюсь, дети с голоду передохнут. Твоя жизнь, плюс восемь новеньких гильз – по-моему, нормальная плата.
- Иди к воротам, - сказал он Лаванде, и сам, не опуская оружия, спиной вперед, двинулся следом.
В лесу неподалеку, папа-Лось снял с дерева рюкзак и тут же взгромоздил его на плечи девушке - привыкай быть сильной – а сам зашагал налегке впереди, указывая дорогу.
Так начались странствия Лаванды.
ЧАСТЬ 2.
Первое время ей каждую ночь снились кошмары, но тяжелая прохладная рука, ложилась ей на лоб, гладила ее по начинавшему отрастать ежику волос, и ласковый голос начинал говорить что-то хорошее, успокоительное. Она обхватывала эту руку, как утопающий соломинку, и кошмар уходил, уступая место сну без сновидений.
Они бродили от селения к селению, от лесов к горам, от болот к морю. Казалось, их перемещения не имели смысла, но папа-Лось всегда знал, куда они направятся утром. Лаванде, впрочем, было все равно, куда они идут. Она влюбилась в своего спутника сразу и навсегда и готова была идти за ним, хоть на Край Света. Чтобы не делал, чтобы не говорил, папа-Лось, даже когда методично избивал ее, приучая ставить защитные блоки, даже когда чуть не утопил ее, обучая плавать, он всегда был прав.
И ведь обучил же. И блокам, и плавать. И метать ножи, и драться на палках. И даже чувствовать спиной недобрый взгляд.
Рюкзак его был полон разных непонятных штуковин (приборы – говорил папа-Лось). Когда они проходили в новое место, это могло быть поле или лес, озеро или развалины Старых Городов, спутник Лаванды доставал эти штуковины и смотрел в них, что-то записывал, нажимал какие-то кнопки, и даже, иногда, разговаривал с ними. Правда, они никогда не отвечали. А еще у него была разноцветная цветная картинка – карта – на которой папа-Лось что-то все время чертил, рисовал и писал. По ней же он и находил новые места.
В пути им попадались поселки. Они делились на живые и мертвые. Мертвых было много.
- Слишком много, - вздыхал папа-Лось, что-то черкая в своей карте на привале.
Жуково, Фефелово, Жарковский, Нелидово…
Иногда они заходили в такие места, редко – делали привал. Но никогда не оставались в мертвых поселках на ночь.
Старица, Редкино, Кашин, Петровск…
Иногда папа-Лось наводил на очередной мертвый поселок один из своих приборов, и запрещал Лаванде в него входить.
- Смерть еще там, - говорил он.
Кольчугино, Судогда, Спас-Клепики, Захарово, Михайлов…
Однажды девушка видела в одном из таких мест бродившие там фигуры, похожие на людей, но ее напарник все равно не пустил ее на разведку.
- Это покойники, - сказал он, - Просто они еще не заметили, что умерли…
Овинцы, Заозерье, Митьково, Луковниково…
Если же им попадался на пути живой поселок, вперед посылалась Лаванда. Она должна была выведать, как это место называется, и что там живут за люди. Чем кормятся, что умеют делать, о чем мечтают. И кто у них главный.
Поначалу у нее не очень получалось. Чужаков, даже таких малолеток, как она, нигде не жаловали. Ладно было, если поселок был большой. Можно было сойти за жительницу дальней околицы. Но таких попадалось совсем мало. В основном были деревушки, где все друг друга знали в лицо.
Пару раз ее попытались обратить в рабство, несколько раз почти изнасиловали, а один раз, папа-Лось чуть не опоздал, местный староста чуть не отрубил ей левую стопу ( в этой деревне почти у всех молодых девушек были покалечены ноги – чтобы не убежали).
Но папа-Лось всегда появлялся вовремя. Он безошибочно находил ее в запутанных улочках и переулках, доставал свои папаганы, и начинала литься кровь. После таких случаев он был очень недоволен, и тренировки Лаванды становились все длиннее и труднее.
Вот с чем у них не было проблем, так это с едой и одеждой. Иногда спутник Лаванды все же оставлял ее одну. Он уходил примерно на полдня, а когда возвращался, рюкзак его был полон еды, патронов, иногда он приносил и кой-какую одежду. Так у Лаванды появились куртка и штаны. Добротные, хоть и размера на три больше, чем нужно было. Ничего – рукава закатали, штаны обрезали и подпоясали таким же широким ремнем, какой был у папы-Лося. Получила девушка и пару прочных высоких ботинок на шнуровке. А однажды папа-Лось принес ей короткую, острую, как бритва, саблю с длинной рукояткой.
