такое чувство, когда видишь человека и знаешь его как родного?
- Это ты про меня? – спросил отец.
- Нет, это про твоего сына. Дима очень похож на одного человека, сыгравшего большую роль в жизни моей семьи. Но, что говорить, подождите немного. Впрочем, пройдемте в зал.
Мы поднялись. Помещение было около сорока квадратных метров. И современный чешский сервант стоял от двери в метрах семи совсем маленькой горкой.
Хозяин достал из серванта альбомом старых фотографий.
- Это мой отец, Искандер Курбанович. Он работал в органах и вышел в отставку генерал-лейтенантом КГБ. У него очень интересная молодость. В шестнадцать лет он провел отряд красноармейцев по тоннелю под Амударьей и участвовал в пленении Джунаид-хана.
А первым командиром был человек с гордым именем Беркут. Вот он!
И здесь Бяшим-ага посмотрел на меня:
- Вы, Дима, с ним как одно лицо.
Я взял фотографию, и увидел… себя, но уже, наверное, таким, каким должен стать лет в тридцать.
Динка выхватила фото. Она жадно разглядывала неизвестного нам Беркута и сверяла его со мной.
- Точно! Ты видел сон про себя. Ты и был Беркутом!
- Ей, дочка, о чем ты? Откуда ты знаешь имя этого человека?
- Сейчас расскажу! Это так необыкновенно. Но один вопрос к вам, Бяшим-ага: когда Беркут умер?
- Его расстреляли в 39-м году.
- Расстреляли?
- Да, тогда многих военных расстреливали. Моему отцу повезло. Его мать была какой-то родственницей Калинину. Ну, если знаете, его в СССР называли Всесоюзным старостой.
- Знаю, - хмуро ответил отец. – Он-то свою жену не спас от сталинских лагерей. Но, о чем вы говорите, Бяшим и Дина? О каком сходстве?
- Мы все сейчас расскажем, - воскликнула девушка. - Да, Дим? Расскажем?
Она посмотрела на меня. Я кивнул головой.
Меня это история стала пугать. И я снова рассказал свой сон. Когда я остановился, а это были слова о кинжале из Дамаска, то Бяшим-ага схватился за сердце. Тотчас откуда-то выскочила его жена. Она стала что-то говорить по-туркменски, указывая на нас пальцами.
- Гит! - услышал я знакомое по сну слово.
Женщина тотчас же ушла.
- Это третья жена, - сказал Бяшим-ага. – Клавдия уехала на Брянщину. Детей у нас не было, но появились идейные, как говорили раньше, разногласия. Вторая жена была совсем никчемной. Я отправил ее к родителям через месяц. А Бахар чуткая, но всегда в панике за меня. Почему я схватился за сердце? Нет, я не болею. Ну, Дима, друг, узнаешь ли ты вещь, которую я сейчас покажу?
Старый товарищ отца указал на огромный ковер. И только сейчас мы заметили на его фоне висящий кинжал. И когда он оказался у меня в руках я воскликнул:
- Это он! Это то, что я видел во сне…
И тотчас же отключился.
5
Отряд вышел в поход под вечер и двигались около пяти часов без остановки. Была полночь, когда мы оказались у северной части Керкичи. Небольшой привал у дома чабана, который зарезал двух баранов, а я отдал ему горсть золотых монет, которые мне вручили в виде валюты в штабе дивизии. Около четырех часов утра я поднял отряд и попросил Александра вести нас к тоннелю.
Когда мы подошли к предполагаемому входу, то оказались перед грудой камней. Кто-то взорвал спуск в тоннель. Бойцы приступили к расчистке. Лишь с первыми лучами солнца мы вошли в большую пещеру. Тоннель был огромен, но лошади пугливо шли по его ровному дну в мерцании светильников. Через пятьдесят метров нас остановил шум.
- Это вода. Над нами самое глубокое место реки, - сказал юноша-проводник. – Я в первый раз испугался. Это было два года назад, когда мы с отцом бежали из Чарджоу. Все-таки вода слегка просачивается.
Мы пошли дальше, издавая слякотные звуки – по копыта лошади были в воде. И когда последний всадник оказался в метрах ста от самой глубокой отметки, за его спиной раздался шум обвалившегося грунта. Тоннель стал быстро наполняться водой. Было ясно, что скоро рухнет вся глина, но мы уже выходили на поверхность, совсем недалеко от города Керки.
Жаль тоннель. Пришлось взорвать выход динамитом, чтобы река не пробилась на новое русло. Так наш проводник Александр оказался отрезанным от дома и прошлой жизни.
Это была последняя, связанная в какой-то сюжет, картина из моего беспамятства. Затем замелькали сцены погони, стрельбы, лицо какой-то красивой женщины, крика первого ребенка, появления людей в военной форме.
Самое последнее, что я увидел в той жизни, это то, что мне завязали глаза. А последним ощущением было прикосновение дула нагана к моему затылку. Взрыв в голове и... темнота.
Я лежал на широкой кровати. Солнце пыталось пробиться сквозь жалюзи. Пахло лекарством и спиртом. Я увидел отца, Динку, Бяшим-агу и медсестру. Поодаль стоял врач-туркмен.
Он тотчас же подошел ко мне, когда я открыл глаза.
- Молодой человек, вы всех расстроили своим обмороком.
- Наверное, это от жары, извините, - смутился я и попытался подняться.
- Нет, нет, лежите. Надо понять, что произошло?
- Ничего, - ответил я. – Я просто увидел всю оставшуюся жизнь Беркута.
И рассказал о том, что произошло много лет назад.
6
Мы снова все в Смоленске. Отец продал свою долю завода ювелирных изделий в Туркмении. Ведь он был одним из первых руководителей бывшего филиала Смоленского завода в Чарджоу. А бабушку Катю мы все-таки уговорили переехать к нам, и она согласилась, потому что перед отъездом из Туркмении Динка шепнула ей, что мы поженимся. Но это уже совершенно другая история, хотя...
Я не ждал больше снов о прошлой жизни. Так оно и было. Но вот вчера, когда остался один, потому что Дина с двухгодовалым Валеркой поехали к морю на отцовскую дачу, во сне снова увидел себя, но уже в темной одежде монаха.
Я увидел монастырь на границе с Польшей.
Было уже темно и мы с братьями спешили через монастырский двор под звон колоколов к вечерней молитве. Было холодно, голодно, но меня и моих товарищей звала волнующая душу встреча с Богом и… Мы спешили еще и потому, что сегодня приехал сам патриарх Иннокентий. Встреча и моление рядом с ним – это великое событие.
«Господи, - шептали мои губы, когда я, подняв полы рясы, спешил к молитве, - Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!»
