доме или городе и никак не может из него выбраться, а потом… Но сперва прочитаю тебе еще одну, предпоследнюю запись о ней, которую сделала после нашей… я, Валюшка, Фима, вылазки в лес.Слушай.
«Прекрасный сентябрьский день! Мы бредём в молодой посадке леса. Какие же ярко-зеленые и стройные крепыши эти молодые ёлочки с берёзками! Да еще вокруг - вереск стайками, шуршащий мох под ногами. Красота!.. И говорю Валюшке:
- Какая же убаюкивающая благодать вокруг, да?
Она тоже прислоняется к берёзе:
- Ага. И даже в этой благодати тонет звучание моей натянутой струны.
- Что, опять у Ефима нет заработков?
- Да нет, я - о другом. К этому почти уже привыкла. Я же его понимаю, людям нравятся картины… как размалёванные яркие фотографии, а он совсем не так пишет. А тревожно мне… Последнее время всё чаще мелькает: а любил ли он меня? Ведь если любят, то… - Но тут как раз Фима вышел из-за ёлки. - А вот и он. Ну что, в этой благодати легко и весело спросить его об этом?
И засмеялась. А я говорю:
- Попробуй…
- Фимушка, - Валюша улыбнулась и голос её стал похожим на урчание кошки: - а может, ты вовсе меня и не любил, а просто ценил достоинства?
Он приостановился, блеснул очками и, не ответив, скрылся за деревом. Я засмеялась:
- Вот те раз! Похоже, твой Фима почувствовал неладное и испугался.
А она сказала тихо… словно только себе:
- Я-то надеялась, что он спросит: почему, мол, так думаешь?
И отошла от березы, постояла ко мне спиной, обернулась:
- А я бы сказала ему среди этих веселеньких елочек легко и шутя: маловато, мол, защищал меня от безденежья, не возил «на юга», чтобы хоть там почувствовала себя женщиной, а не…
- Да ладно тебе, Валюш, как-нибудь еще… в другой раз скажешь, - улыбнулась как могла веселее, а она, усмехнувшись, ответила:
- Ладно, так ладно. А сейчас... – Опустилась на траву, прислонилась к березке и почти пропела:
- Вот упаду лицом в траву и зарыдаю… наяву. Услышит ли? – И прислушалась, а потом улыбнулась грустно: - Нет, кажется не слышал. Ну, что ж, тогда... - И почти прокричала: - Ну, коль молчишь, иди сюда! Обедать будем... как всегда.
- «Обедать» твой Фима обязательно услышит.
И он показался, подошел, снял рюкзак, сел рядом с нами и Валя, не сбиваясь с поэтического «размера», добавила:
- А вот и термос наш китайский, и бутерброды с колбасой…»
Ну и как ты – к этой моей записи?.. Да-а, не хотелось тогда Валюшке омрачать проблемами ту нашу тишь да благодать!
Ну вот, после такого мажора, можно - и к пробке… что от «Шампанского»,. Но дальше, к сожалению, без минора – никак... А потому, что «события разворачивались «стремительно и бесповоротно», и об этом - вот эти два отрывка из последних записок о Валентине:
«У Ефима – неглубокий инсульт. Валентина лечит его, хлопочет над ним, как над ребенком, пробует заставлять расхаживаться, но кажется, это мало помогает. Ко мне забегает лишь для того, чтобы отдохнуть от своего «ребёнка», и сегодня у нее вырвалось: «Через мои руки прошло очень много больных и по опыту знаю: если человек захочет жить, то будет бороться с болезнью всеми оставшимися силами. И иногда побеждает, а мой Ефим… - Замолчала, встала, подошла к его акварели с лужайкой среди берез, постояла, обернулась: - Он совсем не борется, а лишь жалуется, жалуется, жалуется, а это значит…»
И последняя запись:
«Как-то Валюшка призналась: «Когда мы расписались с Фимой, то он прямо в Загсе открыл бутылку «Шампанского», пробка вылетела, ударилась в потолок, а потом - мне по голове. Кто-то из друзей еще пошутил: говорят, что такое – не к добру. И вот теперь я всё чаще и чаще стала вспоминать это и думать: а, может, эта пробка и впрямь – предзнаменование?»
Ну, да, я и бросилась её отговаривать что, мол, всё это - чушь, бред, мистика, которую надо из головы выбросить, а она сидела, смотрела на акварель мужа и молчала... Нет, больше не говорила о пробке… А, впрочем, где-то недели за две до смерти Ефима, вошла ко мне уже поздно вечером и сказала: «Кажется, тогда… с пробкой, не напрасно… - И замолчала, зная моё отношение к тому случаю, но договорила: - Иногда кажется, что не выдержу и первая…»
Ну, а потом были для неё самые трудные дни и похороны Ефима. И на кладбище я подумала: ну вот, это от переутомлений Вале казалось, что муж будет виноват в её смерти. Потом все сели в автобус, дети – по своим машинам, предложили и ей – с ними, а она захотела побыть у могилы одна, пообещав приехать домой на такси. И почему так решила?.. Да понимаешь, эта страшная авария и случилась, когда она ехала домой... Говоришь, что - случай? Может, и случай, но всё же…Ты очень категорична, а я… Знаешь, человек, несмотря на свои познания в философии, технологиях многого не знает. Вот, смотри, я подхожу к этому пейзажу, смотрю на него. И вроде бы художник не выписал деталей, полутонов… ёлочки-то, березки у него - лишь намёком, да и облачка над лесом, лёгкое марево от только что разогретой земли, робкие, боящиеся оторваться от земли подснежники - тоже… Вроде бы всё – просто цветовые пятна, брошенные на холст небрежно, но… А во мне словно некая волна поднимается. Теплая волна, пронизанная искринками радости. Скажи, что это? Почему? Да и явление наших снов, неожиданных поворотов судьбы… А-а, всё же согласна, что есть для нас непостижимое! А, значит, и Валюшкин «случай», как ты говоришь, с желанием Ефима умереть в один день…Не веришь. А вот я не могу принять этого как простое совпадение.
