ремонтом и достаточно уютная. Опять же – всего одна комната. Второе – и это было главным, ему приходилось просыпаться с зарею, чтобы не попасть в пробки и не опаздывать на работу. Эти неудобства были вполне решаемы, но он все не мог осмелиться предложить Нике переехать к нему. Как-то не заходил разговор. После работы он заскакивал домой, менял сорочки, писал распоряжения горничной и спешил к Нике. А она встречала его с радостью, с накрытым столом, с душевной теплотой и пробуждающейся страстью, в которую они окунались, едва заканчивали ужинать. Единственное, о чем он просил каждую ночь – не торопиться в поисках работы. Она смеялась:
— Ну, конечно, как я могу, оставить тебя голодным.
— Это точно! – отвечал он. – Голодным я больше быть не хочу. А если серьезно, любую фирму надо проверить.
— Да, да! Я понимаю. Вот только предложения мне не сыплются. – и это было правдой. Приходили ответы на ее резюме, просили ответить на дополнительные вопросы и все, исчезали, обещая перезвонить. Ника посылала новые запросы, но окончательного плода это мероприятие пока не приносило.
Этим днем Даниле не работалось. Он все никак не мог сосредоточиться. Сорвавшись в очередной раз на сотрудников, решил взять себе дополнительный выходной, дал конкретные указания заму и уехал из офиса сразу после перерыва. Он дважды писал Нике смс, она не отвечала. Это тоже усугубило его тревогу. Заехав домой, тщательно обошел квартиру, продумывая, что и как тут можно изменить для ее переезда, проверил холодильник и, облачившись в свежие вещи, отправился к Нике, намереваясь на серьезный разговор. Чем ближе он подъезжал к ее дому, тем сильнее колотилось сердце. Он даже свернул на обочину, остановился, отдышался и позвонил ей. Ника не ответила. Успокоив себя тем, что в квартире могло выбить пробки, а телефон ее разрядился, двинулся дальше. Поднявшись на седьмой этаж, достал ключ, и нажал кнопку звонка. Ника не открыла. Он повторил звонок и всунул ключ в замочную скважину. Открыв дверь, услышал тихое бормотание телевизора и еще какой-то звук, еле слышный из-за гула машин в открытое на кухне окно, напоминающий плач. Даже с мороза он ощутил, как охладилась квартира. Не снимая пальто, прошел на кухню и закрыл окно. Заглянул в комнату – Ника лежала на диване, скрутившись калачиком, дрожала. Бросив пальто на вешалку, вымыл руки и присел на диван:
— Приветики! – она не отозвалась. — Никуля! – ее бил озноб. Данило укрыл ее одеялом и погладил по спине: — Ника! Что случилось? – несколько всхлипов прозвучали чуть громче, но она так и не повернулась. Данило снова погладил ее по спине, взял пульт, выключил телевизор. – Ника, дорогая! Пожалуйста, скажи, что произошло, и мы вместе постараемся решить. – Она лишь протяжно застонала. Он постарался развернуть ее. Ника сжалась еще сильнее. – Милая! Иногда становится легче, если высказаться. – Ничего не изменилось, она скукожившись, сжав колени руками до синевы в пальцах, протяжно стонала. Поднялся, снял с себя пиджак и галстук. Прошел на кухню, включил чайник и налив в стакан воды, вернулся к ней. – Вот, выпей воды. Я сделаю нам чаю, а потом и обед приготовлю. – Приподнял ей голову, пытаясь напоить. Она сделала пару глотков и снова заплакала, так протяжно, так надрывно. Данило понял, что говорить с ней сейчас бессмысленно. Вернулся на кухню, заварил чай и пока тот настаивался, открыл шкафчик, где в коробочке находились таблетки, там же он видел и флакончик с препаратом, что она иногда принимала. Флакон был, но таблеток в нем не было. Вздохнул и понес чай в комнату. – Ника! Давай будем поступать как взрослые, какими мы с тобой и являемся. Ты сейчас сядешь, выпьешь чаю и скажешь мне, что случилось. Можешь выдать самую суть, я мальчик не глупый, думаю пойму.
Она послушно села, зажала в руках чашку, хотя та была сильно горячей и посмотрела на него опухшими, красными глазами. Едва пригубив, замотала головой, отдала ему чашку и, укутавшись с головой, зарыдала. Прошло минут пять, а у нее уже начиналась истерика и что делать, Данило не знал. Походив по комнате из угла в угол, понимая, что она его не слышит, решился на крайнюю меру и достал телефон. Пока гудки вызова шли, он перебрался на кухню.
«Да!» — коротко прозвучало в трубке. Данило не стал приветствовать и пояснять, что это он, тот, кому он звонил и без этого знал от кого получил вызов, поэтому сразу заявил категорично:
— Ты мне нужен. Срочно! Пиши адрес. – и прежде чем отключится, добавил: — И захвати свой волшебный саквояж.
Друг приехал через час, в течении которого состояния Ники не улучшилось, а можно даже сказать, ухудшилось.
Пожав друг другу руки, Данило провел его в комнату, кивнул на Нику и тут же увел. Показал таблетки, что она принимала.
— Ну, собственно это безобидные травки.
— Не глупый, прочел в нете. Что с ней делать?
— А что делать? – ухмыльнулся мужчина. – Успокаивать.
— Умно!
— Ну, я так понимаю, словом и лаской у тебя не получилось, раз ты вспомнил мой номер.
— Вот только не надо! Мы недавно не просто виделись, а и выпили столько, что конь бы не смог.
— Не знаю, что смог бы конь, я прекрасно себя чувствовал. Даже, если ты помнишь, домой сам доехал.
— Помню.
— Зато я не помню, что бы ты, мой друг, нас с милой дамочкой знакомил.
— Не успел.
— Но до истерики довести умудрился!
— Да я тут совершенно ни при чем! Я приехал, она уже плакала.
— Ну, батенька, это ты не мне рассказывать будешь.
— Слушай, Глеб, ну не строй из себя профессора. Ты замечательный доктор, так вот и займись тем, что у тебя лучше всего получается.
— Нет, ну это уже свинство! Мало того, что вырвал меня из любимой клиники среди бело дня, так еще и указывает! Где руки помыть?
Тщательно вымыв руки, улыбнувшись своему отражению в зеркале, Глеб, очень тихо, прошел в комнату, открыл саквояж, достал шприц и ампулку. Пустую стекляшку всунул в руку Данилу, который как хвостик ходил за ним, приоткрыл плечо Ники и сделал укол. Та, казалось, этого даже и не заметила. Правда, ее уже не бил озноб, да и плакала она тихо, скорее даже похрипывала. Пробыв рядом с ней около минуты, Глеб вытолкал друга из комнаты:
— Мне показалось, у нее сорван голос, громко истерила?
— Совершенно беззвучно. Да не смотри на меня так, я, правда, не знаю, что произошло. Как-то на душе стало скверно, примчался, а тут такое: лежит, стонет как раненая голубка. В квартире холод, окна нараспашку.
— Стонет как голубка… — закачал головой Глеб, ухмыляясь, вдруг посерьезнел. – Окна нараспашку? А ты под окна смотрел?
— Глеб!
— Ну да, ну да… Окна открыты…. Слушай! Может она того, хотела…
— Вот что ты мелешь?!
— Я обдумываю ситуацию. Данило! Ты бы хоть кофеём меня напоил. Я еще и не завтракал, а дело к ночи.
— Прости! Растерялся. – Данило подошел к холодильнику, стал доставать продукты. Затем вытащил необходимую ему посуду, причем Глеб заметил, что тот даже не задумывался, где что находится, о чем поспешил сказать:
— А я смотрю ты тут как дома. Что, втихомолку подкупил недвижимость?
— Да это Ники.
— Ника значит… Ага, что-то уже проясняется. И квартирка…
— Съемная. – уточнил Данило, ловко орудуя ножом. – Как думаешь, на нее готовить?
— Скорее нет, чем да. Спать будет твоя Ника.
— Моя… — как-то странно повторил Данило и замер, смотря в одну точку. Глеб не стал его дергать, подначивать последним словом. Поднялся, взял ломоть хлеба, откусил и сел на место. Повисла тишина. Вскоре Глеб принялся прохаживаться за спиной Данило, что-то обдумывая, таская кусочки овощей, которые тот шинковал для ужина и, отправляя их в рот, тщательно пережевывал. Пару раз выходил из кухни и, вернувшись в последнюю отлучку, тихо произнес:
— Уснула.
— Отлично. – отозвался Данило, облегченно вздохнул, развернулся. – Значит успокоилась.
— Вроде как. – Глеб смотрел на друга и не узнавал его. Лицо встревоженное, глаза на мокром месте, подбородок подрагивает. Того и смотри – разрыдается. Хотел было сострить, но удержался. Присел на подоконник, кивнул зачем-то, затем глянул в окно, вечер окутывал город, распалялись фонари, открывая шикарную панораму. И Глеб не удержался: — А красивый вид, однако.
— Да, Нике нравится. – Данило забросил овощи в сковороду и уже сбивал яйца.
Глеб снова уставился на друга:
— Даня! Вот мы сколько с тобой дружимся, лет десять…
— Почти пятнадцать. Три из них там, ну, на службе.
— Эт я не забываю. Славные были деньки. Ответственные.
— Еще бы. Ты – с пилюльками.
— Ой, да ладно. С пилюльками. Зато ты у нас.
- Аккордеонист. – озвучил Данило и даже смог улыбнуться.
— То были лучшие годы юности. Мы в форме. Девчата в обожании.
— А то сейчас тебя не жалуют. – усмехнулся Данило.
— Сейчас во мне другое ценят. А тогда – чистую душу.
— Да ты у нас, профессор, романист.
— Зато ты… — Глеб прервал себя. – Да я, собственно хотел нечто другое сказать. Перебил мысль! Придется сначала. Так вот, дружим мы с тобою о-го-го как давно, а я тебя, оказывается, совершенно не знаю. – Данило заглянул под крышку и повернулся, внимательно слушая. – Ты, как выяснилось, у нас стряпуха. Вкусно-то, как пахнет.
— Ты, значит, яичницу не варганишь.
— Бывает. Не перебивай. Прими как восхищение. Далее. Ника! Вижу не чужой тебе человек, а я ни слухом, ни духом.
— Не было случая.
— Да что ты говоришь! Скажи еще, всего пару дней как знакомы.
— Нет. Не пару.
— То-то и оно. Мы с тобой, встречаемся довольно часто. Не прошло и месяца, как зависали всю ночь. Напомнить, сколько ты у меня выиграл?
— Хочешь сказать я мухлевал?
— Упаси Боже! Ты честен аки ангел. Но! Про барышню то, я не вкурсах. И, думается, не случись с ней подобного, не узнал бы.
— Узнал бы. Один из первых.
— Да ладно. Случай вывел тебя на чистую воду. Так что там у нас с едой? Кушать хоца.
— Готово. Присаживайся.
Сели за стол. Пожелав друг другу приятного аппетита, ели молча. Пока Глеб не поперхнулся:
— Слушай, Даня! У вас что, сухой закон? Неужто и пивка нет.
— Ты — доктор и за рулем! Вот, водичка. Чай или кофе?
— Чаю давай. Жадина!
Из комнаты раздался тихий стон. Мужчины сначала не поняли, оба прислушались. Первым вскочил Данило и поспешил к Нике. Свет из прихожей падал на угол дивана и он, еще с порога, заметил, что щеки женщины горят. Не зажигая свет, подошел к ней, приложил руку ко лбу и тут же вернулся:
— Глеб! У нее жар!
— Мать вашу! – выругался доктор и, бросив вилку, пошел за Данило. – Мать Вашу! – повторил он, едва взглянул на женщину. – И?!
— Ты у меня спрашиваешь?
— А у кого я должен спрашивать? Ее, вооще, первый раз вижу. Чем болела? На что аллергия? Где мед-карта?
— Я не знаю!
— Мне как, матом или ты сам поймешь?
— Да как хочешь. Только лечи ее!
— От чего? – поднялся. Данило схватил его за плечо. – Отпусти! Я за чемоданчиком. Повлюбляются. Головы теряют. А мне лечи! – открыл свой саквояж, принялся шурудить в нем, перебирая ампулы. – Что ты вообще знаешь? – Даня молчал. – Где ее аптечка? Я хоть гляну на таблетки. И что, она тебе ни разу не говорила, чем болеет?
— А ты с обследования начинаешь?
— Да нет, конечно. – Глеб перебрал таблетки, что-то бурча себе под нос и кивая. Затем посмотрел на друга, прищурив один глаз: — Ну, об этом поговорим позже…. Так! Если рассуждать логически, то я не увидел анальгетиков. Предположим, что у нее с анальгином не совместимость. Проще говоря – аллергия.
