нагло бьет окна в штабах.
Так прошло три года.
В 1944 году партизанский отряд расформировали, а Мишу отправили в детдом города Житомира.
Именной пистолет был изъят директором детдома, в связи с запретом на любые виды оружия.
-Тебе нельзя такое носить, сынок, ты даже не представляешь как это опасно, - поучал его директор.
Миша, больше никогда не видел этого пистолета.
Вместе с ним там были сотни детей-сирот, из-за войны оказавшиеся без родителей.. Именно тогда жизнь Миши покатилась под откос, как подорванные им же поезда.
Будучи свободолюбивым и своенравным ребенком, он не смог находится в детдоме и вскоре сбежал.
Миша бродяжничал и начал воровать, чтобы прокормиться и не умереть с голоду.
Через год его поймали и снова вернули в детдом закрытого типа, для трудных детей. Там ему многое пришлось пережить: Драки за лишнюю порцию еды, за одежду и обувь. Там он впервые почувствовал на себе, что такое антисемитизм, не от фашистов, а от обычных советских детей. Его били, и он бил. Его резали, и он резал. Жестокость стала необходимостью выживания, и он снова сбежал.
Однажды Миша, будучи уже подростком был участником драки, в которой был убит милиционер. Его отправили в колонию для несовершеннолетних. Через три года он был переведен в колонию строгого режима недалеко от Киева. Там он пробыл еще пятнадцать лет.
Когда Миша Гринберг вышел на свободу, это был угрюмый, мрачный человек, выглядевший намного старше своих лет, с проседью на висках. Все его тело покрывали многочисленные шрамы, вперемешку с незамысловатыми синими татуировками по всему телу. Изменить, уже ничего нельзя было, и вскоре он вернулся в колонию строгого режима за вооруженное ограбление ювелирного магазина. Миша оказался на самом дне, и это дно приняло его как родной дом…
Киев, как всегда поражал своей красотой. Легкий осенний ветерок неспешно прогуливался по Крещатику, сбивая немногочисленные пожелтевшие листья с полуобнажившихся каштанов. Люди неторопливо прогуливались в этот субботний день, и многие молодые парочки искали куда можно заскочить перехватить мороженного или выпить по стаканчику черного кофе. Жизнь конца девяностых, текла как Днепр в устье Десны, то ускоряясь во время разлива, то немного замедляясь, в узких протоках обеих берегов.
Где то лаяла собака, где то слышен был детский смех, вперемешку с недовольными голосами взрослых, а иногда доносился откровенный мат, каких то хулиганистых подростков.
-Мама, мама, посмотри на этого дядю, - маленькая девочка с длиннющей рыжей косой, показывала пальцем на лежащего возле скамейки человека. Тот лежал в луже собственной рвоты и экскрементов. Его рука все еще сжимала бутылку с прозрачной жидкостью. Запах, исходивший от него был невыносим, а его руки были покрыты татуировками.
-Фу, не подходи к этой дряни и не указывай пальцем. Вот не будешь слушаться маму, станешь такой же.
-Не стану, не стану, -девочка разрыдалась, и ее мамаша дернув дочку за руку, поспешила подальше от неприятного зрелища.
Через час, два санитара скорой помощи заносили в машину, ногами вперед труп Миши Гринберга, старого, очень старого человека, последним воспоминанием которого, перед смертью был отчаянный крик его матери:
-Миша беги!
