слегка отдавала затхлостью.
"А у Фадея, поди, пиво холодное, с погребка-то!" – от одной мысли рот наполнился вязкой, тягучей слюной. Кузнец решительно встал и, на ходу стягивая рабочую одежду, направился в дом.
– Фира, я до Фадея схожу, подковы надо купцу направить, – сказал кузнец больше для порядка, ведь послушная жена, которая в горнице штопала рубаху, всё равно и слова бы поперёк не сказала. Как несколько лет назад задел ненароком молотом, когда она во время работы со спины к нему неосторожно подошла, так что-то в ней и надломилось. И никто ж не поверил в случайность, в том числе, и сама жена. Демид поначалу всем пытался объяснить, ругался, даже драться лез, а потом устал. С тех пор все бабы на селе его побаиваются, а мужики немного завидуют.
Глафира опасливо выглянула в окно, провожая взглядом широкую спину мужа, и привычными движениями размашисто его перекрестила.
Шум перед корчмой стоял, как в хороший ярмарочный день. Всклокоченный и раскрасневшийся Фадей размахивал руками и увлечённо спорил с бородатым купцом, трясущим перед собой какое-то покрывало. Демид сел на крыльцо в тенёчек и задремал, прикрыв глаза.
– Да ты посмотри на эти нити, чистейший шёлк! Они одни чего только стоят! У самого падишаха одежда из этих нитей соткана!
– Падишахов не знаем, люди мы простые. А гобелен твой потёртый уже, поди, коня укрывал на ночь, а теперь мне продать хочешь, – борода торговца аж вскинулась от возмущения при этих словах.
– Какого коня, несчастный!? Этот гобелен висел у самого герцога в малом зале!
– Какого коня? Сейчас сделаем, всё будет в лучшем виде, – спорщики удивлённо воззрились на подскочившего кузнеца. Фадей успокаивающе вскинул руки:
– Демид, ну, какой конь? Ничего не надо делать, – корчмарь мягко за плечи увлёк кузнеца в зал. – Посиди пока тут, кваску себе налей. Я сейчас, подожди немного.
"И квас-то у него молодой, хоть бы слегка забродил!" – кузнец опустошил одну кружку и в задумчивости замер возле бочонка. Потом решительно подтянул к себе стул и сел рядом.
– Ага, ну вот! – Фадей ворвался, торжествующе вздымая гобелен. – Всего шесть монет, а шуму-то было!
Он сел рядом с кузнецом и возбуждённо выбил пальцами дробь по столешнице:
– Еле-еле выторговал. Представляешь, какой жмот попался, натуральный скряга! У него даже товар не на подводах, а его в тюках абиссинцы тащат – так, говорит, дешевле обходится. А чего, они сильные, нестроптивые, только дикие до чего! Весь задний двор мне изгадили, от лошадей и то меньше остаётся.
Демид сидел и осоловело кивал речам корчмаря. А тот не в силах усидеть вскочил и ходил кругами вокруг столов:
– У такого сбить четыре монеты… Даже не знаю, с чем это можно сравнить. Слушай, надо непременно отметить! Пиво, за мой счёт!
Кузнец булькнул чем-то в горле и медленно встал:
– Оставь мою кружку на следующий раз. Я… Мне… Наверно, лучше попозже, – Демид похлопал по плечу застывшего корчмаря и вышел, переваливаясь с ноги на ногу.
Фадей недоумённо пожал плечами, проводив кузнеца взглядом, и присел возле бочонка. В подставленную кружку из крана потекла только пена.
* * *
Нет ничего лучше в такую жару, чем утолить жажду чем-нибудь прохладным. Несмотря на то, что двигаться было немного затруднительно, кузнец пребывал в добродушном и умиротворённом настроении. Он не спеша брёл домой, нарочно выбрав дорогу подлиннее.
За домом старосты Демид сошёл с дороги в высокую траву – всё же кваса было слишком много, чтобы терпеть далее. Внезапно из-за ивняка, кувыркаясь, вылетела ярко-красная ворона. На счастье кузнеца, штаны уже были развязаны, иначе не миновать бы потом позора.
Оправившись и заправившись, кузнец ринулся напролом в кусты. На небольшой полянке испуганно замер сын старосты возле одинокой ивы с высоким и длинным стволом.
– Это чего тут такое, а? – кузнец был удивлён не меньше мальчика. – Это чего тут творится-то, а?
– Дядька Демид, ты только батьке не говори. И матери не говори, – взмолился Гордей. – И вообще никому не говори, меня ж абиссяны потом везде найдут.
– Ты, малец, по порядку толкуй, – кузнец грузно опустился на траву. – Что-то я тебя совсем не разумею. Похоже, квас в утробе дображивать начал.
Долго говорил Гордей, и столь же долго, одобрительно похохатывая, хлопал себя по коленям кузнец. Рассказал он ему, как увидел поутру вереницу чёрных людей с большими тюками, бредущих по дороге. Как долго крутился возле заднего двора корчмы, разглядывая необычных чужеземцев. Про мешочки поведал, из которых абиссинцы брали краску и мазали себе лица.
– Не утерпел я, дядька Демид, вытащил у них несколько мешочков, – покаянный тон Гордей никак не вязался с довольным выражением его лица.
– Экий ты прохвост, – почесал голову кузнец. – А ворона-то здесь причём?
– А как же, – удивился мальчик. – Знаешь, как красиво крашеную ворону катапулить! Я поначалу около дома пробовал, но там боязно.
– Так ты что ж, негодник, дохлую ворону в небо метаешь? – Демид непонимающе помотал головой.
– Не, первые-то пару раз она точно живая была. Так ещё красивее выходило.
– Фу ты! А как ты её вообще катапулишь-то?
– Сейчас, дядька Демид! Сейчас я всё покажу! – мальчишка унёсся в густую траву.
Спустя некоторое время над ивняком взмыла тёмно-синяя ворона, и раздался одобрительный хохот. А потом взлетела розовая ворона, потом – бирюзовая…
Ближе к вечеру кузнец возвращался и широко улыбался – "Смышлёный малец! Далеко пойдёт!"
