достанешь ничего, – ответил я, – не сорвешься.
– Не надо.
– Что, блять, не надо? Что? – я сорвался на крик и повернулся к Гале.
Она молча смотрела мне прямо в глаза. Я резко вдавил до упора педали сцепления и тормоза, одновременно скинув рычаг КПП на нейтралку. Тормоза жалобно заскрежетали, и "Нива" встала посреди пустой дороги как вкопанная, чуть завалившись на левый бок.
– Что не надо? Что не надо, Галя? – я уже не сдерживал себя и откровенно орал, – что тогда надо-то? Что? Два года уже тащу тебя, жить заставляю.
– Зачем? – прервала она меня. Я видел, что она тоже находится на краю пропасти истерики. Лёгкий толчок, даже просто дуновение крика, и она сорвется вниз.
– Зачем тебе это? – повторила она, – зачем тащить меня в жизнь, если видишь, что я жить не горю желанием? Зачем? Это твоя жизнь, только твоя.
– Только моя? Сколько раз уже ты клялась всё бросить и стать частью этой жизни? Сколько?
– Сколько раз подыхала, столько и клялась. Я надеялась стать твоей жизнью, но это сильнее, прости. У меня нет сил сопротивляться, совсем нет. Нет сил жить. Я не могу быть с тобой, для этого мне приходится тебе врать, а я устала от этого. Понимаешь, устала. Ты требуешь от меня невыполнимого.
– Я требую от тебя только жить, дура!
– А я не могу! – Галя закричала, -Не могу и не хочу! Ты два года заставляешь жить труп, не понимаешь? Оставь меня! Дай уже сдохнуть! Живи своей жизнью и не тяни меня в неё!
– Не хочешь? А зачем обещала тогда? Какого хрена было обещать? Нормальную жизнь, нашу жизнь, детей, семью...
– Да потому что хотела этого! Хотела и хочу! Но нет у меня сил выполнить это обещание, просто нет! Поэтому и жить не хочу. Оставь меня, отпусти, прошу.
Видимо тогда, после этих слов, мне и пришла в голову мысль – ехать сюда, на эту поляну. Она хотела умереть, и я решил дать ей это. Отпустить.
Галя была уже мертва, я догадывался об этом давно. В те два года, что мы были вместе, я видел её всё реже. Вместо неё, моей любимой Галочки, всё чаще являлась хитрая лживая тварь. Просто больное тело, управляемое страшным демоном, жаждой кайфа.
Эту сволочь я ненавидел. Ненавидел и желал ей смерти. Два года я словно маньяк-экзорцист пытался изгнать этого демона из любимого тела. Пытался вырвать у него мою Галю, мою мечту. Поначалу я верил, она где-то там, слабая, ждущая помощи, но всё ещё жива. Она просто заперта в этой темнице, и я верил, что смогу её освободить. Не смог. Просто вдруг однажды понял, что всё бесполезно, Галя мертва. Моя Галя мертва! А эту тварь я должен убить. За Галю! За мою мечту! За наше не случившееся счастье! За наших не родившихся детей! Должен!
Тогда я сорвал машину с места, а через минуту свернул на этот лесовозный ус. Погнал машину к этой поляне. Легко пролетел все лужи, просто не заметил их, мост был цел и невредим. Вселенная словно давала понять, что это верное решение и правильный путь. Сюда, на эту поляну. К месту смерти моей мечты.
Я стоял на краю поляны, ставшей кладбищем моей мечты. Моим маленьким и таким безгранично тоскливым горем. Но природа не замечала моего горя, не принимала.
Поляна превратилась в бело-желтый ковёр из ромашек. Природа жила своей жизнью, дарила жизнь всему вокруг. Деревьям, кустам, ромашкам. Этой жизни не может помешать ничто и никогда, нет такой силы.
Три месяца назад здесь не было так красиво, не было этой яркой зелени и цветов, не было этого пьянящего запаха жизни. Теперь же природа словно протестовала против того, что мы попытались превратить эту лесную полянку в место несчастья. Она была категорически против! Безумной красотой она пыталась компенсировать этому месту то, что мы здесь натворили. Широкими мазками ярких красок она закрасила это место, закрасила уродливую картину смерти, что мы оставили здесь. Она отказывалась это замечать и не хотела, чтобы кто-то ещё это видел и, самое главное, чувствовал.
Природа не любит замечать людское горе, жизнь людей и их проблемы её не касаются. Да что природа, сами люди часто стараются не замечать чужие проблемы и, уж тем более, горе. Даже самых родных, даже самых близких. Нам это неприятно, мы не хотим этого. И не потому, что чёрствые или бездушные, вовсе нет. Мы просто боимся, ужасно боимся испачкаться в чужом несчастьи.
Я стоял на краю поляны, не решаясь сделать шаг в ромашковое море. Ворона сидела у меня на плече. Весь мой путь пешком от разрушенного моста и до поляны она даже не пыталась лететь. Сидела на плече и что-то недовольно ворчала по-своему. И вдруг, оказавшись здесь на поляне, она впервые издала привычное для своего вида "Кар!" Всего один раз, громко и зовуще. Через секунду ей ответили, и чуть покрутив головой, птица вспорхнула на стоящую рядом невысокую берёзку.
Это бы её дом. Когда-то. Интересно, она помнит об этом? Помнит ли, что здесь была её семья? Помнит ли, как однажды оступилась, выпала из гнезда и потеряла право на возвращение, стала не нужна? Навряд ли, хотя кто его знает.
За три летних месяца поляна преобразилась до неузнаваемости. Гале бы понравилось, я уверен. Ей и тогда в мае, несмотря на весеннюю серость, понравилось здесь.
– Красивое место, – сказала она тогда.
Тогда, три месяца назад, я привёз её сюда убивать. Мне не было страшно сделать это, другого выхода я просто не видел. Сама Галя была уже мертва. Давно мертва, и именно поэтому я не боялся. Мне не было страшно убивать любимого человека, потому что это была не она. Моей Гали давно уже не было со мной. Героин забрал её.
Я боролся за неё два года. Бесконечная череда клиник и следующих за ними промежутков затишья. Срывы, передозы, истерики, ломки. Круг за кругом, словно на адской карусели мы кружились целых два года. В дни затишья мы даже были счастливы, очень счастливы. Жили, мечтали, любили. Но этих дней становилось всё меньше. Гали становилось всё меньше в этом мире и однажды просто не стало. Я вдруг понял, что её больше нет. Мою мечту забрала вот эта исколотая тварь, и её мне не страшно было убить. Я хотел её смерти.
Остановившись у поляны, я вышел из машины и открыл багажник. Там царил полнейший хаос, уезжая, я в бешенстве побросал вещи в машину как попало. Вещей было много, стоило открыть дверцу багажника, как одна из сумок чуть не выпала на землю, я еле успел поймать её рукой.
Уезжали мы из Костомукши, где жили уже два года, в дикой спешке. Спешил я. Галя тогда вновь сорвалась и сбежала за дозой. Я её нашёл, избил, бросил в машину и повёз в родную деревню. Надеялся, что там, вдалеке от цивилизации смогу её наконец вылечить. Но мы не доехали. Я просто понял, что всё бесполезно, и моей Гали больше нет. Мне оставалось лишь уничтожить демона, поглотившего её, убить. Так мы и оказались на этой поляне.
Из груды вещей, с самого дна багажного отделения, я достал завернутое в старое покрывало охотничье ружьё и патронташ. Затем подошёл к пассажирской двери, силой выволок Галю и подтолкнул в сторону поляны. Она молчала и даже не думала сопротивляться. Она всё давно поняла. Ещё когда мы только свернули на заброшенную дорогу, всё прекрасно поняла. Она ждала этого.
– Красиво здесь. Хорошее место, – сказала она, как только мы оказались на краю полянки. Тогда здесь не было этих цветов, не было всё таким по-летнему зелёным. Но для неё здесь было красиво.
– Вот здесь! – сказала она вдруг, указывая рукой на небольшую сосну слева и сразу же пошла к ней.
Я молча последовал за ней. Я был спокоен. Не знаю почему, но я был абсолютно спокоен.
Подойдя к дереву, Галя провела рукой по смолистому стволу, нежно, словно приветствуя, погладила. Затем повернулась ко мне.
– Знаешь, не стоит тебе этого делать. Не бери грех на душу.
Нет, она не просила пощады. Она тоже хотела всё закончить, наконец. Она беспокоилась за меня.
– Не бери грех на душу, – повторила она, – это мой грех, только мой. Я сама. Принеси мою сумку, пожалуйста.
Я развернулся и пошёл обратно к машине. Несколько минут я искал чертову сумку, уезжая, я в гневе швырнул её в машину, не глядя, и теперь не помнил, куда. Нашёл за сиденьем.
Галя сидела под деревом и крутила в руках прошлогодний уже почерневший лист рябины. Я бросил сумку на землю рядом с ней.
– Отвернись, – попросила она, открывая сумку и доставая оттуда маленькую косметичку. Косметики в ней не было, там были шприцы и смерть. – Не смотри, пожалуйста.
Я отвернулся.
– Пообещай приезжать ко мне, – услышал я за спиной, – хоть иногда приезжай. Не оставляй меня. Обещаешь?
Я хотел ответить и не смог. Открыл рот, пытаясь хоть что-то сказать, но не смог даже вздохнуть. Всё тело словно замерло, не билось сердце, не гоняли воздух лёгкие, даже мысли притихли в голове. Я стал камнем.
Слёзы. Я вдруг почувствовал, что плачу и плачу давно, слёзы текли уже по жесткой щетине на щеках и подбородке, капали на рубашку. Но при этом я был спокоен. Пугающе спокоен.
– Обещаю, – мне удалось это тогда сказать.
Не помню, сколько я так стоял, как долго. Просто стоял, смотрел на верхушки деревьев, куда-то вдаль и думал о Гале. Думал о нашем не случившемся счастье. О том, что было бы, не бросайся я тогда догонять свою мечту. Нам не суждено было быть вместе, но мы так отчаянно старались, что жизнь решила дать нам эти два года.
На хрена? А просто, чтобы сделать больно. Ткнуть лицом в труп мечты и наслаждаться тем, как мы начинаем её ненавидеть. До смерти ненавидеть свою мечту.
Только ни черта у тебя, жизнь, не вышло. Я не жалею ни о чем! Я был счастлив! Слышишь ты, жизнь? Был! Мы с Галей были счастливы! Были! Так что иди в жопу!
Меня разбудил тогда дождь, заставил очнуться. Я, наконец, решился повернуться. Галя лежала под деревом. Как и обещала, она всё сделала сама.
Я сорвал несколько желто-белых цветов, подошёл к знакомой сосне и опустился на колени. Здесь, под этим деревом, я и похоронил свою мечту. Тогда, три месяца назад. Я положил ромашки на мох, рядом высыпал горсть собранной по пути черники.
Привет, Галюш! Вот я и добрался к тебе, как обещал.
Ворона слетела с дерева и села рядом. Я достал из нагрудного кармана половинку овсяного печенья и протянул птице.
Держи, дурында! В последний раз. Обратно я уж один, а ты оставайся. Тут твой дом как-никак. Да и за Галюшкой приглядишь. Прощай, моя ворона. Прощай.
