живешь, в Н-ске, говорят, обосновалась.
- А я вчера приехала, батю проведать, - быстро, взволнованно говорила Вера. - И к вам сразу зашла, да никого, кроме деда Лексея вашего, не застала. Думала позже заглянуть, а тут, гляжу, ты идешь, да каак руками замахаешь! Ой, такой смешной!
Олег было думал обидеться, но глядя в ее искреннее лицо, дуться не стал, наоборот, улыбнулся вдруг.
Колька появился в городе во времена еще доперестроечные, молодым зубастым мужиком. Он приехал откуда-то из Запорожья к родственникам на заработки, да так и осел. Сначала жил у родни, потом купил участок земли в заречье по соседству с дедом Лексеем, но к берегу поближе, обжился. В городе пару лет приглядывались, потом приняли, постепенно признали за своего.
Работал Колька сначала на ЖБК, потом, в 90-е, что-то продавал, покупал, опять продавал; словом, вертелся и выживал, как мог, и неплохо получалось: был он человек работящий, руки золотые, поправить-починить умел все и в помощи редко отказывал. Да и хохлятская хитрость со смекалкой помогали. В эти годы супруга у него скончалась: вскрылся вдруг рак, ничего поделать не смогли. Ушла за полгода. Уж как он за ней ухаживал!
Но Колька и тут не сломался, попил с неделю и дальше стал жить.
В новое тысячелетие вошел он человеком не нищим, только отчество к нему не прилипло. Как повадились его Колькой звать, так и величают, хотя нынче, конечно, с уважением. Колька и не возражал никогда. Хороший мужик, простой и душевный, даром, что хохол; вон какой домище отстроил, а нос не задирает. На опохмел всегда даст, а то и сам приложится... Нормальный мужик.
Олег с его сыном рос: с Володькой в детстве рыбу удили в парке, бегали по улицам, озорничали: бывало, стекла били или еще по мелочи бузили, потом как-то разошлись. Иногда вместе выпивали. Володька закончил профтехучилище, некоторое время сидел без работы, сейчас вкалывал в такси.
У Володьки существовала старшая сестра. Пацаны на нее внимания никогда особенно не обращали, да и училась она в другой школе, а лет семь назад поступила в педвуз в Н-ске, уехала и про нее как-то подзабыли. Олег пару раз мельком видел ее, навещая деда, и сразу выкидывал из головы. Говорили, что Вера закончила институт, по специальности не работает, а пашет в какой-то конторе на делопроизводстве, снимает хату, а дальше никто и не знал ничего. И вот она стоит и смеется, тянет Олега за рукав:
- Давай почищу!
А он стоит и расплылся в улыбке, как болван.
- А где куртка? - осведомилась мать, когда Олег вошел в дом и отдал покупки.
- Представляешь, грохнулся, - ответил Олег как-то удивленно, по-прежнему улыбаясь, и в лице у него проступило что-то мягкое, оно из обычно-брюзгливого даже стало приятным, романтическим. - А Верка увидела, сначала хохотала, а потом взяла куртку стирать.
- Это какая Верка?
- Да Колькина дочь.
Новость вызвала у Пальцевых интерес, даже дед Лексей повернулся:
- Нешто вернулась, коза?
- Отца повидать, говорит...
Владислав Алексеевич качал головой, пытаясь вспомнить:
- Это с Колькиным Вовкой ты все время тут шастал, да? Колька на тебя жалобился одно время, мол, сына сбиваешь, пьешь с ним. А Верку и не помню уже.
- Была, была, - подтвердила Наталья. - Она же Олегу ровесница, Володька у них помладше будет, - и тотчас же с безотчетной ревностью ко всем девушкам придралась. - А чего это она тебе куртки стирать взялась? Дома негде?
- Да ей вроде как стыдно стало, - объяснил Олег. - Я-то в грязи валяюсь, встать сумка мешает, а она ржет. Вот и взяла.
- А ты что, племяш? - поинтересовалась жена Владислава Полина.
- А я, теть Поль, ее в кино завтра пригласил. Пойдем...
- Экие шустрые, - засмеялась Полина, - гляди, Наташа, уж и кино. Завтра — кино, а послезавтра, глядишь, и внука тебе поднесут.
Олег неожиданно для себя покраснел.
Владислав с удовольствием поддакивал, открывая водку:
- Нынче такие дела быстро делаются. И правильно! Своего не упустить...
Дед Лексей хихикал, переводя взгляд с одного лица на другое, и приговаривал:
- Дело молодое. Нешто вы понять можете?
Только Илья ни слова не сказал, посередине обсуждения тихо вошел, постоял у двери тенью, послушал и вернулся во двор, так что его никто не заметил, даже отец и мать.
Весь город через день судачил, что Олег Пальцев загулял с Колькиной Веркой. Вот теперь ее вспомнили! А делу-то на самом деле - на грош: сводил Олег ее в кино, раз-другой прогулялись по центру. В парк вечером звал, как в юности девок, так Верка мало того, что отказалась, еще и обиделась.
- Ишь ты, сразу в парк. Чего захотел!
Олег чувствовал себя не в своей тарелке, не привык к такому.
Верка была вроде бы девчонка простая: смешливая, любила танцевать, даже ходила часто, пританцовывая. Фигуркой ее природа не обидела, ладная девушка получилась, парни заглядывались. Среднего росточка брюнетка, не то, что модель, у которой ноги от ушей, но посмотреть приятно: тоненькая, изящная, но и не тощая, все при ней. А самое главное — лицо притягивало: черные огромные глазищи, бойкие, задорные, выразительные, все в них отражалось — и радость, и грусть, и разные думки. Бывало, вдруг посреди дороги замрет, заглядится на горы, носик сморщит:
- Ой, гляди, гляди! Олег, они совсем фиолетовые сегодня.
И в глазах восторг.
Олег понять не мог, чему тут радоваться, а посмотрел — и вправду, фиолетовые горы нынче явились на горизонте, редкий цвет. А солнце на них кидает из-под тучи лучи, будто горстями сыпет, не жалеет, а само — ишь ты, уже спряталось, шустрое. Свет есть, а солнца нет. Олег и сам залюбовался: красота!
Раньше Олег любовными категориями не мыслил, да и опыта по этой части не накопил. В школе случались какие-то кратковременные увлеченности, которые и не запомнились никому, потом были доступные девки в компании, с ними пили, с ними и любились прямо на бережку, если погода позволяла; всерьез таких никто не воспринимал.
Раз сделался роман с повидавшей жизнь грудастой упаковщицей с сахарозавода: та была в активном поиске; 27 лет, старость уже подкатывает, а мужа не было ни разу и что-то не предвидится. Олег ей сначала приглянулся: молодой, свободный, удалой парень, квартира есть аж в девятиэтажке, это вам не местная пьянь-голытьба. Два месяца гуляли и разошлись: уж больно много сразу претензий начала предъявлять — туда не ходи, это не делай. К тому же Олега поколотили сильно заводские, чтобы пасть на чужих девок не разевал. Да и ездить на этот треклятый сахарозавод оказалось далеко, не стоила упаковщица того.
Вот и вся любовь. Как подвел черту один из приятелей Олега, тот, который его ввел в организацию: «Ибо не фиг».
Такое до этого момента было отношение у Олега с женским полом, не сказать, чтобы густо.
А Верка — чудная она. Легкая, будто ее ветер носит, на настроение быстрая: только смеялась чему-то, а в следующий момент голову повесила. Или идет, напевает, под руку Олега берет. Олег под руку ходить не умел, мучился очень сперва, так неудобно было: это же мало того, что рука затекает - крюком ее все время держать, так еще и шаг требуется к Веркиному приноровить.
Под руку держит, а сама недотрога. Даже коснуться себя не позволила! Олег попытался и схлопотал так, что удивился: девчонка, кажется, слабая, а удар ничего, чувствуется. Другой бы он не спустил, зарядил бы в ответ, а тут смолчал и руки убрал, больше не пробовал. Узнал бы кто, обхохотались, а пожалуй что и не поверили бы — Олег Пальцев, да такой тюфяк оказался.
Так что вроде бы и нет оснований, а город, конечно, судачил. Вместе-то их стали частенько видеть. Верка уехала, вернулась, опять уехала, а потом стала часто приезжать, чуть ли не каждые выходные. Да и Олег норовил, машины перегоняя, заскочить к ней, если по дороге.
Дед Лексей к Верке даже привязался, «дочей» стал называть. Усадит иногда рядом, да давай нудеть:
- А мы еще с бабкой, бывало... - и пошел свое бормотать. - Сыне... завод... бабка... сыне...
Вера слушала покорно, улыбалась деду ласково, сияла глазами на Олега, а тот их не прерывал, расхаживал по двору, занимался хозяйством. Заодно и фигуру свою, кстати, подправил, пузо стало не так выпирать: не стыдно и без майки показаться.
Колька к этому отнесся философски, хотя насколько симпатизировал Илье, настолько раньше недолюбливал Олега. Он приглядывал за дочкой, но встречам не препятствовал: пусть гуляют, может, толк выйдет из всего этого. Олег — он ведь из Пальцевых, а Пальцевы — люди крепкие, породниться с ними — вариант неплохой, очень неплохой. Ну а что озоровал парень раньше, так с кем в молодости не случалось. Николай и сам в юности у себя в Запорожье хорош был....
Тем более, Олег посерьезнел, без дела не сидит. Зарабатывает, вроде, хорошо; если что, молодую жену сумеет содержать достойно.
Впрочем, Олег и Вера таких далеких планов не строили. Олегу нравилось находиться рядом с Верой, ну а коли нравится, почему бы и нет? У него всегда все решалось просто.
Вот и ходили, гуляли под руку: привык Олег. Верка гордо по сторонам косится из-под челочки, на Олега тепло смотрит, а кто еще на него так когда глядел? Разве что мать, да и то иначе, по-другому.
В какой-то момент Олег заметил, что стал ждать свиданий, и даже испугался: никогда в жизни никого не ждал, даже батю из колонии.
Странно чувствовал себя Олег в это время, что и говорить. После смерти бабки и ареста отца он инстинктивно старался ни к кому не привязываться, ни к женщинам, ни к друзьям. Семья его тяготила, была скорее обузой; а страданий Ильи, которые он легко угадывал сквозь замкнутое лицо своего двоюродного брата, он не понимал и не одобрял, считал слабостью.
Одиночество свое он, сам того не понимая, культивировал, холил и лелеял, воспринимая его, как свою исключительность. Такая жизнь Олегу нравилась, давала ему ощущение собственной значимости, достоинства, опоры - а тут вдруг какая-то шмакодявка появилась и смотрит своими глазищами, в которых утонуть можно. Удивительно, просто удивительно. Она, чертовка, ему еще и снится! Нет, рассказать кому — не поверят. Никогда не поверят.
Кто-то в Н-ске увидел Олега и Веру вместе и в организации устроили ему допрос: кто такая, откуда, можно ли ей доверять. Олег рассказал. Узнали о том, что Вера из украинской семьи, долго чесали в затылке, но решили положительно: украинцы — славяне, русским братья. Свои люди, можно сказать. Так что вроде как дали «добро»: правильная девушка, гуляй, брат.
Надо сказать, что положение Олега в организации укрепилось. Долгое время к нему относились снисходительно, свысока: парень из богом забытого городка, что с него взять. Раз ходит, пусть сидит — опыта набирается. Не гнать же его, не еврей ведь и не кавказец. Да и не с улицы пришел, за него приятель поручился. «Ибо не фиг».
Олегу наскоро объяснили при знакомстве, что хулиганить попусту — последнее дело, русский человек должен быть культурным, не дело это — водку жрать на берегу. Здоровый образ жизни должно вести в обязательном порядке: ведь кругом враги, как же защищаться будем, если ослабнем?
Вот с чем были проблемы, так это с религией. Руководство организации настаивало: все члены братства должны воцерквиться. Олег ходил на лекции, которые устраивали иногда в обществе, пытался читать книги, которые ему рекомендовали, и очень хотел делать все наравне с товарищами.
Крестик он носил:
