нечто, быстро уезжали. Что можно было тайком вывозить из патологоанатомии? Вначале мне пришла в голову безумная мысль о том, что профессор Кобылятский приторговывает невостребованными телами умерших для каких-нибудь опытов. В его отсутствие я тщательно проверил всю документацию по смертям, расспросил кое-кого из наших, но не обнаружил никакой крамолы. Но ведь что-то вывозили? Ну, не формалин же продавал на сторону Кобылятский? Я решил допытаться до истины у Ангелины, предъявив ей собранные улики.
Допрос был проведен мною в воскресенье утром, дома, без свидетелей. Она сперва хотела обратить мое расследование в шутку и уходила от ответа на вопросы. Я поднажал, наговорил ей грубостей и потребовал, чтобы она рассказала мне все без утайки. Ангелину сильно задел мой тон и она в один момент превратилась в ведьму. Волосы ее встали дыбом, она зашипела, и мне показалось, что у нее выросли длинные острые ногти. «Ты, что, хотел, чтобы отказалась от всех удовольствий? - взвигнула она. – Мне нет дела до твоей унылой морали, я буду жить так, как мне хочется!». И далее она с каким-то злобным удовольствием рассказала обо всех делах, которые связывали ее с Кобылятским. Оказывается, они продавали донорские органы, которые забирали от только что умерших людей. Кобылятский у меня под носом поставил этот бизнес на широкую ногу, причём, родственников умерших можно было не опасаться, - кто из родных решился бы проверить, есть у покойника, к примеру, почки или нет? Меня же профессор держал за полного простака, а может быть, считал, что ради Ангелины я закрою глаза на его преступление. «Ну, нет, голубчик, - сказал я себе, - здесь ты просчитался, я не собираюсь тебя покрывать. Завтра же пойду в прокуратуру, сообщу о том, что творится у меня в клинике и потребую начать официальное расследование». При том я был уверен, что Ангелину мне удастся спасти, что сама она никогда не решилась бы на что-либо подобное, - это Кобылятский сбил ее с толку!
Вот каким наивным идеалистом я был! Я думал, что любовь сильнее ненависти, а добро побеждает зло. «Risum teneatis, amici?» «Удержитесь ли вы от смеха, друзья?» Правильно, смейтесь надо мною, - я смешон: больше сорока лет прожил на свете и не научился злобе, коварству, хитрости и обману!
Иван Карлович отвернулся от нас и замолчал. Но мы и не думали смеяться над ним; я жалел несчастного доктора, а у Акима промелькнуло в глазах скорее презрение, чем насмешка.
Пересилив себя, Иван Карлович продолжил:
- Дальше – неинтересно. Через час после ухода Ангелины мне позвонил Кобылятский и очень вежливо предложил мне долю в доходе от продажи донорских органов. Я заявил, что не собираюсь участвовать в этом грязном деле. Кобылятский засмеялся и спросил, на какие деньги я отремонтировал клинику. «Пусть так, - ответил я. - Если я – ваш соучастник, то готов разделить с вами ответственность. Пусть суд решает». Кобылятский возразил, что до суда дело не дойдет, а мне гарантированы крупные неприятности. Я повесил трубку.
Через пятнадцать минут мне позвонила Ангелина и сказала, что подумала над моими словами и хочет обсудить создавшуюся ситуацию, но не дома, а в нейтральной обстановке, лучше всего в кафе. Я, конечно, согласился, и направился в гараж, к машине, чтобы поехать по указанному Ангелиной адресу. Однако до гаража мне дойти было не суждено: когда я вышел из дома, ко мне подошли два человека в полицейской форме и поинтересовались, не я ли буду Иван Карлович Штутгарт. Я ответил утвердительно, тогда они попросили меня сесть с ними в машину и проехать в управление для того, чтобы ответить на некоторые вопросы, касающиеся моей клиники. Я удивился, что полиция уже знает про преступный бизнес Кобылятского, но безропотно подчинился и сел в их машину. Там сидели еще два полицейских; как только двери закрылись, они набросились на меня и вкололи что-то в руку. Я потерял сознание, а очнулся уже в горном селении, где меня потом держали в подвале почти год. Вот и вся моя печальная история.
- Иван Карлович, а кого, все-таки, похоронили под вашим именем? – спросил я.
- О том, что у меня были похороны, я впервые услышал от вас. Как всякий мертвец, я не знал, что меня похоронили.
- Иван Карлович, Ангелина приезжала сюда? – задал вопрос Аким.
- Была на днях.
- Зачем?
Иван Карлович потрепал свою бороду и смущенно сказал:
- Вы не поверите, но сначала я решил, что она приехала для того чтобы повидаться со мной. Чем дольше я сидел в этом проклятом подвале, тем меньше зла к Ангелине оставалось в моей душе. Во мне крепла уверенность, что она действовала не по корысти, не по злобе, а по недомыслию, по недостаточной душевной твердости в борьбе с искусителем-Кобылятским.
«Amare simul et sapere ipsi Jovi non datur», то есть любить и в то же время сохранять рассудок не дано даже Юпитеру, а я продолжал любить Ангелину, как это не покажется странным. Знаете, одних женщин мы любим за что-то, других – просто так, а третьих – вопреки всему. Ангелину я любил вопреки всему, - и ослепленный любовью я думал, что и она меня любит. Когда Ангелина появилась в моем подвале, я был уверен, что она бросится мне на грудь, попросит прощения, расскажет о кознях Кобылятского, и затем мы вместе выработаем план моего бегства и разоблачения профессора.
Увы, я не заметил ни тени раскаяния в поведении моей жены! Она разговаривала со мною ласково, но ласковость эта была фальшивой. О Кобылятском не было сказано ни слова. По сути, Ангелина меня обвинила в том, что со мной случилось. Тем наше свидание и закончилось, – дай бог вам никогда не почувствовать того, что я чувствовал после этой встречи с Ангелиной!
Иван Карлович махнул рукой и насупился. Аким деликатно переждал несколько минут, а после спросил:
- Но какова была цель ее визита? Может, она чем-то интересовалась?
- Вопрос, интересовавший ее, не имеет отношения к делу, о котором мы с вами говорим, - ответил Иван Карлович и отвел глаза в сторону, избегая пронизывающего взгляда Акима.
- Хорошо, а профессор Кобылятский, он зачем приезжал?
- Кобылятский? Он тоже был здесь? Ко мне он не приходил, - заволновался Иван Карлович. - Полагаю, он приезжал проверять работу лаборатории по консервации донорских органов, которую при его помощи оборудовали боевики.
- Что?! – в один голос воскликнули мы с Акимом.
- Да, такая лаборатория существует. Я случайно подслушал разговор двух боевиков. За то время, что я провел в плену, я более-менее научился понимать местный язык. Они говорили о страшных вещах: о том, что теперь не надо убивать пленных, а отвозить в лабораторию, где врачи вырежут у них все, что пользуется спросом у солидных покупателей. Таким образом, солдаты неверных понесут заслуженную кару, а воины джихада будут иметь постоянный источник дохода.
- Где находится эта лаборатория? – жестко спросил Аким.
- Не могу знать. Мне не докладывали, - обиделся Иван Карлович.
- Ладно, выясним… Ну, а ваши мучения закончились, Иван Карлович. Вечером вертолет перебросит нас в военный городок, затем в ближайшие два-три дня вы будете дома и сможете по полной программе рассчитаться с Кобылятским и Ангелиной!
Иван Карлович покачал головой, улыбнулся и сказал:
- Вас, наверное, удивят мои слова, но я не буду им мстить и домой возвращаться тоже не собираюсь.
- То есть как? – Аким посмотрел на него, как на сумасшедшего.
- Боюсь, что вы меня не поймете. А вот вам я попробую объяснить, - Иван Карлович обратился ко мне. – За всю свою жизнь я никому не причинил зла, душа моя спокойна и чиста, извините за красивые слова. И я бы не хотел на старости лет осквернить и запачкать душу. Кроме того, я убежден, что людская месть неразумна, слепа и бессмысленна. Жизнь сама неизбежно мстит тем, кто нарушает ее законы, - и мстит так умно и беспощадно, что наказание с лихвой перекрывает преступление. Поэтому я решил не преследовать моих врагов, а предоставить их суду жизни. Домой я не вернусь: у меня есть некое пристанище, вдали от больших городов, - там я и проведу остаток моих дней, по мере сил излечивая заболевших людей.
Аким за его спиной выразительно покрутил пальцем у виска, а вслух сказал:
- Ладно, Иван Карлович, не будем горячиться. Мы уходим, а с вами майор хотел поговорить. Понимаю, вы устали, но впереди вас ждет отдых. До свидания!
Когда мы вышли из палатки, Аким ухмыльнулся:
- А доктор-то малость того… Двинулся, просидев год в подвале. Впрочем, к тебе он проникся доверием. Что же, ты его должен уговорить вернуться! По поводу моральных принципов, я думаю, ты найдешь с ним общий язык. Но намотай себе на ус и ему растолкуй, что он является главным свидетелем обвинения против Кобылятского и Ангелины. Не понимаю, почему они его оставили в живых? Во всяком случае, теперь, когда он на свободе, дело обстоит так: либо они его уничтожат, либо он их! Ему не дадут спокойно жить в его норе. Растолкуй ему это.
***
Относительно сроков нашего возвращения домой Аким ошибся. После перенесенных потрясений Иван Карлович заболел и его отправили в областной город, в госпиталь. Акима эта непредвиденная задержка выводила из себя, он сделался нервным и раздражительным. Мы вернулись в гарнизон, таинственные исчезновения Акима продолжались, но я, как и прежде, не спрашивал, где он бывает.
Я наслаждался чудесной весенней погодой, и блаженная истома охватила меня. Утром я уходил из военного городка, поднимался по дороге на вершину горы и там часами сидел под старым кипарисом на краю обрыва. Я смотрел на реку в ущелье, слышал шум потока, бегущего по камням, и никакие тревожные мысли не беспокоили меня. Предавшись чистому созерцанию, я незаметно погружался в легкую приятную дрему, сквозь которую до меня доносилось жужжание пролетевшей пчелы и пение птиц в цветущем на склонах горы кустарнике. Пробудившись, я брался за книгу о похождениях некоего галантного кавалера при Людовике XV, взятую в гарнизонной библиотеке. Почувствовав голод, доставал из вещмешка полученные в столовой консервы и неспешно поглощал их, запивая чаем из термоса.
После еды приятные раздумья занимали меня. Я размышлял о невероятно отвлеченных вещах, не имеющих никакого отношения к моей жизни, вроде того, - будет ли найдена жизнь на других планетах, или в чем причина гибели неандертальцев? На середине своих размышлений я неизменно засыпал, и спал так сладко, что не чувствовал неудобства от того, что лежал на голой земле…
Когда я возвращался в военный городок, солнце висело уже над самыми вершинами гор, а в ущелье начинали сгущаться сумерки. В гарнизоне мне говорили, что мои одинокие прогулки могут плохо кончиться: не исключена вероятность появления в горах какого-нибудь отряда боевиков. Я соглашался с этим, но продолжал каждое утро подниматься к своему кипарису. В конце концов, моя нирвана была нарушена Акимом. Однажды он с радостным видом сообщил мне, что завтра мы уезжаем, поскольку Иван Карлович выздоровел и выписывается из госпиталя. В галантную эпоху Людовика XV сказали бы, что хрупкая идиллия разрушилась от столкновения с жестокой реальностью…
На следующий день мы приехали в областной город. Иван Карлович поджидал нас в офисе международной благотворительной организации, куда он пришел из госпиталя и где получил новую одежду и небольшую сумму денег на
