хозяев.
Трегуб убрал руки под стол, но потом не выдержал, схватил маленький огурец, засунул его себе в рот и быстро прожевал. Вошедший Гордята подсел к столу:
- А теперь рассказывайте – откель вы в наших краях объявились?
- От хазар подальше перебираемся. – Начал Житко, но Трегуб его перебил:
- Пришли хазары и дань на всех наложили. Вот Сивояр и предложил перебраться за реку Оку. Рассказывал, что земля там пустынная да богатая зверем. Взяли с собой что смогли и тронулись в путь. Уж который день идём! Со скотом-то особенно не разбежишься…
- А это не тот Сивояр, который с купцом Василём торгует?
- Он самый.
- Так я его знаю! Ждал я Василя этой зимой, да что-то он в этот раз не появился.
- Мы сами его ждали. – Вздохнул Житко.
Скрипнула дверь, и Ладислава внесла на ухвате чугунок, от которого разнёсся аромат только что сваренной ухи, а затем раздала всем деревянные ложки:
- Угощайтесь, ушица со стерлядочкой.
Трегуб шумно втянул воздух ноздрями:
- Вкусно пахнет – вот это хозяйка!
Ладислава зарделась и, вернувшись к печи, принесла чугунок пареной репы, а затем сковороду, на которой скворчала и шипела поджаренная рыба, залитая десятком яиц. Затем она шмыгнула за занавеску и, покопошившись там, вышла одетая в нарядный сарафан. Сев на скамью напротив Трегуба, она положила руки себе на колени и с улыбкой смотрела, как он поочерёдно зачерпывает ложкой из чугунка ароматную уху и закусывает пирогом.
- Да-а! Хозяйка она у меня знатная! Да женихов что-то никак ей не найдём. – Гордята не торопясь черпал ушицу и чинно отхлёбывал из ложки. - И много вас – народу-то от хазар перебирается? Женихами там не богаты?
- Больше двух десятков семей, да подвод с полсотни. – Обжигаясь горячей ухой, проговорил Житко.
- А мы чем не женихи? – Потянувшись за пирогом, спросил Трегуб. – Чем не гожи?..
- Молодые больно, боюсь с моей дочкой не сладите – бедовая она слишком.
- Хватит вам, тятя! – Засмущалась Ладислава.
- Да-а! – Не обращая внимания на слова дочери, продолжил Гордята. – Ждал я Василя этой зимой. Лезвие топора у меня треснуло – совсем щербатый стал. Как таким топором деревья рубить? Мученье одно! У вас там топора лишнего не будет? Я бы взамен меха дал бы. У меня шкуры белки есть, соболей, бобров, даже рыси.
- Зимой рысь в курятник пыталась пробраться, да Шавка её облаяла, а тятя стрелой сразил. – Гордо пояснила Ладислава.
- Есть у нас топоры. – Ответил Житко. – Но об этом надо с дядькой Сивояром договариваться.
- Со скотом, говорите, идёте? И телята есть?
- Есть и телята. – Еле проговорил набитым едой ртом Трегуб. – Кони, овцы, поросята, даже куры в клетках.
- Мне бы телка поменять на смену моему быку. А то мой бык в округе всех уж коров огулял. Свежая кровь нужна. Чтоб свежую кровь в помёт влить, к моему быку местные издалека коров своих приводили. За это я воз сена беру. А что? И коровам радость, и мне прибыток. Ведь коровы-то когда быка захотят, то и пастись не могут: хвост вверх трубой, носятся по лугу да мычат. Я вот думаю – когда моя Ладислава по лугу носиться будет? Только хвоста у неё нет.
- Да ну вас, тятя! – Покрасневшая Ладислава поднялась из-за стола и вышла из горницы.
- А как река-то называется? – Провожая взглядом девушку, спросил Трегуб.
- Да как её называть? Река - она и есть река. Широкая, глубокая да рыбная. Так рекой и зовём. Разольётся по весне широко – все низинки затопит. А потом как вода сойдёт, рыбы в них… Я поэтому на горе дом и построил, чтоб не затопило.
Насытившиеся Житко и Трегуб лениво взяли по куску мёда.
- Ладислава! – Громко крикнул Гордята. – Квасу принеси!
Вошла Ладислава и поставила на стол три крынки с квасом. Потом она опять села за стол и уставилась на Трегуба. Смотря на дочь, Гордята хитро прищурился:
- Заблудились, значит. И как же теперь дорогу обратно искать будете? Без вас в путь не тронутся?
- Дядько Сивояр сказал, что два дня отдыхать будем - кони больно притомились. – Пояснил Житко, отхлёбывая из крынки. – А мы с Трегубом решили дичинки добыть, да знать не туда свернули.
- А где стоянку-то сварганили? Что там примечательного? Я в округе все места исходил. Может и скажу – куда путь держать.
- У ручья мы остановились, чуть ниже плотины бобровой. Уж больно там трава густая да сочная.
- Знаю я это место и провожу вас туда. Я там зимой бобров добывал. А то может останетесь – всё мне помощь?
- Не могу. – Замотал головой Житко. В нашем роду всех мужиков побили хазары. Остались женщины и дети. Без нас пропадут. Да и брат Вятко куда-то запропастился.
Трегуб покосился на Житко и промолчал, а Ладислава горестно закачала головой.
- Ладно, тогда пошли! – Поджал губы Гордята. – Только сейчас телка для мены возьму, да меха за топор.
Все вышли из дома. Гордята подпоясался кожаным ремнём с висевшим на нём в ножнах большим ножом и засунул за пояс щербатый топор.
- Всякое в дороге может быть. – Пояснил он. – Можем и ведмедя встретить.
Гордята направился за телком, а Ладислава жалобно произнесла:
- Оставайся, Трегуб!
- Не могу я – конь там у меня.
- Тогда подожди!
Девушка всхлипнула и скрылась в доме. Житко взглянул на расстроенного Трегуба и сочувственно потрепал его по плечу.
Ладислава выбежала из дома, сунула в руки Трегубу шерстяные носки и дрожащим голосом сказала:
- Вот, тебе! Сама зимой вязала. Может - вспомнишь когда… - Прижав ладонь ко рту, она повернулась и скрылась за дверью.
Растерянный Трегуб смотрел на закрытую дверь, за которой скрылась девушка, положил за пазуху шерстяные носки и, понурив голову и опустив плечи, пошёл догонять ушедшего Житко.
Уже значительно отойдя от дома, Гордята спросил у Трегуба:
- Не приглянулась, значит, тебе моя Ладислава?
- Хорошая девка. – Вздохнул Трегуб и виновато добавил. – Коня там я своего оставил.
- Ну да, ну да… - Закивал головой Гордята и поддёрнул верёвкой шедшего следом телка.
