джинсы и направляясь в ванную, ответил Гена, - Для них это крутые бабки, в отличие от того, кого я, как ты говоришь, ограбил.
Толик сполоснулся над мойкой в кухне, застегнул джинсы, включил еще раз успевший остыть чайник и вытащил из шкафа рюкзак.
-Ты что, на Северный полюс собрался? – спросил, подходя, Гена и видя, как он набивает его теплыми вещами.
-На всякий случай, - ответил Толик, запихивая поверх всего, сложенное в несколько раз, большое и теплое старое покрывало.
-Ну, а это-то зачем? Мы что, в поле ночевать будем?
-А ты можешь сейчас с уверенностью сказать – где? – вопросом на вопрос ответил Толик, опять почувствовав себя взрослым.
Гена промолчал.
-Пошли. Пьем кофе и выходим, - твердо сказал Толик, застегивая рюкзак.
Гена поднял на него взгляд, напомнивший тот, что у него был ночью в кухне у Натальи. И слова прозвучали примерно тем же голосом. Правда, сами слова на сей раз были другими:
-Неужели я все-таки не ошибся в тебе?
4.
В областной центр автобус пришел, когда уже стемнело.
Утомленные предыдущей почти бессонной ночью, они почти всю дорогу проспали, ворочаясь на хоть и обладавших высокими откидными спинками, но весьма жестких сидениях. Открывая глаза, Толик смотрел в окно и видел одно и то же – пустые, поросшие бурьяном поля, да очаровывавшие красотой ранней осени леса, заросшие сушняком и вымахавшими возле дороги в человеческий рост сорняками.
Иногда попадались населенные пункты. Ближе к Москве их было много - преимущественно коттеджные поселки, демонстрирующие фасадами своих домов в два, а то и в три этажа, финансовое благополучие их владельцев, но чем дальше автобус удалялся от столицы, тем более убогим становился пейзаж за окном. Теперь больше мелькали заброшенные или полузаброшенные деревни со старыми деревянными домами, окруженными дощатыми заборами. Некоторые покосились от времени, некоторые были вообще брошены на произвол судьбы, а окна заколочены досками.
«Выжженная земля, - подумалось Толику, - Стругацкие. Пикник на обочине. Живая декорация…»
Иногда автобус останавливался. На одной из таких стоянок они проснулись и вышли покурить. Автобус стоял на грязной, покрытой лужами площади какого-то городка возле небольшого бетонного здания автостанции, стеклянные витражи которого наполовину были заменены листами фанеры. Площадь окружали двухэтажные дома с облезлыми стенами и проржавевшими крышами. Единственно, что выглядело ухоженным, были недавно оштукатуренный храм напротив, да окрашенный серебристой краской памятник Ленину, с неизменно простертой рукой, перед зданием справа, на фасаде которого уныло висел государственный флаг.
Но вот и конечная. На площади, окаймленной темными торговыми рядами, стояли два местных автобуса, еле подсвеченные изнутри слабым, цвета конской мочи, светом, к которым и устремилась основная масса приехавших вместе с ними, а остальные растворились во мраке расходящихся от площади улиц.
-Куда идти? – спросил Толик.
-А я знаю? Подожди здесь, пойду, сигареты куплю и расспрошу заодно.
Толик остался, а Гена скрылся в темноте в направлении освещенного магазина на противоположной стороне, хлопки и скип двери которого, были, пожалуй, единственными звуками, нарушающими тишину этой площади.
Автобус, высадив всех, скоро укатил, тронулись и два других, расписание которых, было, по-видимому, привязано к этому рейсу. Площадь опустела почти совершенно, лишь сновали вдоль домов редкие тени одиночных прохожих.
Толик взглянул на часы. В это время в Москве еще не прекращался на улицах вечерний трафик, шли люди, начиналась вечерняя и ночная жизнь, а над этим городком висело кладбищенское безмолвие.
Скоро появился Гена, и протягивая ему нераспечатанную пачку сигарет, сказал:
-Пошли.
Они пересекли площадь по диагонали, и пошли вдоль двухэтажных старых домов, напоминавших скорее бараки, которые скоро сменились сельской застройкой. По противоположной стороне улицы тянулись темные руины из красного кирпича какого-то, судя по всему, промышленного здания.
Их ноги поминутно скользили по грязи от прошедшего накануне дождя, и приходилось присматриваться, насколько позволял свет от редких и не всегда горящих фонарей, чтобы не наступить в лужу. По улице изредка проносились машины, преимущественно, как и в Москве, иномарки, но попалось несколько Жигулей, промелькнула тройка мотоциклистов.
Они шли уже довольно долго, дважды сворачивая в примыкающие улицы, и не встретили ни одного человека. Возле одной из калиток попалась старуха, которая входила туда, только что у них на глазах перейдя улицу.
-Бабуль, - кинулся к ней Гена, убыстрив шаги.
Та поспешила войти на участок и закрыть за собой калитку, уже оттуда обернувшись на них.
-Бабуль, на улицу Правды правильно идем?
-Э, сынки, - откликнулась та, - Это вы круголя дали. От рынка идете?
-Да, - кивнул Гена.
-Ну, так вам надо было от фабрики поворотить, так бы напрямки и вышли…
Толик догадался, что это были те кирпичные руины, мимо которых они проходили.
-Ну, ничего, - обнадежила бабка, - идите сейчас вправо от палатки, вон там, на углу, а потом через мостик. Левее мимо церкви пройдете, а там на горке каменные дома и увидите.
-Спасибо, бабуль, - поблагодарил Гена.
-Дай вам Бог, - отозвалась бабка и не спеша направилась по дорожке темного палисадника.
Ребята пошли по указанному пути, и скоро на пригорке замаячили светящимися окнами пятиэтажные дома. Они пошли вдоль них по узкому тротуару. Гена приглядывался к номерам на углах, написанных, где на ржавых железных прямоугольниках, а где и просто мелом по серому кирпичу, из которого эти дома были сложены. Наконец, он свернул к одному из них. Подсвечивая вытащенным из кармана Айфоном, Гена стал читать расположенные над разбитыми деревянными дверями таблички с номерами квартир.
-Сюда, - сказал он.
Они зашли в темный, пахнущий кошками, подъезд, и освещая себе путь тем же способом, поднялись на третий этаж. Здесь Гена остановился и решительно позвонил в одну из квартир. Из-за двери раздался слабый дребезжащий звук звонка, потом послышались приближающиеся шаги, и резкий женский голос спросил:
-Кто?
-Нам Ермакова Нина нужна, - громко ответил Гена.
-А кому это, вам? – с вызовом отозвался голос.
-Я ее брат.
-Слушайте-ка, вы, братья, валите откуда пришли, по-хорошему, и нечего тут дурью маяться!
-Вы откройте хотя бы, - вмешался Толик, - Сами увидите.
-Сейчас вы у меня увидите! - голос перешел на крик, - Коля! Коля, пойди сюда!
Вмешательство неведомого Коли сулило им мало чего хорошего, но Гена вдруг прижался к двери, и заколотив в нее кулаками, закричал:
-Нина! Нинка-свинка, открой! Это я, Чижик!
За дверь воцарилась тишина, потом послышался щелчок открываемого замка, и в ярко освещенной на фоне темного подъезда щели возникло испуганное и растерянное одновременно лицо простоволосой женщины неопределенного возраста. Скорее всего, она была молодой, но печать скорби и преждевременные морщины придавали ее лицу утомленный жизнью облик.
-Ой, - произнесла она, как будто ей сделали больно, - Ой… Ой, кто это?
Она распахнула дверь, попятившись в глубь квартиры, и сделавший два шага вперед Гена повис у нее на шее.
-Ой, - продолжала причитать женщина, - Геночка… Братик мой родненький… Чижик мой любимый приехал… Ой…
По ее щекам текли слезы, она не переставала обнимать Гену, гладя его по волосам и целуя в щеки.
-Откуда ты? – спросила она, наконец.
-Откуда же? Из Москвы, - ответил Гена, тоже проведя тыльной стороной ладони по глазам.
-И не позвонил даже…
Из-за косяка двери показались две детские мордашки.
-Ой, - почти так же, как сестра, «ойкнул» Гена, - А это кто там у нас?
-Мариш, Ириш, идите сюда, поздоровайтесь с дядей! – воскликнула Нина, поворачиваясь и вытаскивая за ручки в коридор двух девчушек в домашних ситцевых платьицах.
Старшей было лет семь, ее серые глаза смотрели на Гену с испугом, зато младшенькая, совсем кроха, широко улыбнувшись, смело протянула ему ладошку.
-Ты где был? Ханьку пил? А я где была? Я пиво пила! – громко воскликнула она при этом тоненьким голоском.
-Что это? – оторопел Гена.
-Это у нас папка такой, - махнула рукой Нина, - Проходи, раздевайся… А это с тобой кто?
Похоже, она только сейчас заметила стоящего у двери Толика с рюкзаком за плечами.
-Толя, мой лучший друг. Познакомься.
В глазах Нины промелькнула какая-то тень, но она подошла и протянула Толику ладонь:
-Нина.
Вслед за ней подбежала Маришка:
-А ты тоже мой дядя?
-Нет, Мариш, дядя твой - Гена, - сказала Нина, беря ее на руки и унося в комнату, -Дядя Толя просто наш гость.
-Гость? Значит, он будет водку пить и кличать гломко гадкие слова?
-Нет, что ты? Это хороший гость, добрый, как наш дядя Гена.
Ребята разделись и прошли в комнату, где стоял диван, стол с закругленными углами, платяной шкаф и сервант, полки которого были заставлены чашками и всевозможными статуэтками. В углу приютилась тумба с книгами, на которой стоял работающий без звука телевизор. Кроме двери, через которую они вошли, была еще одна, в смежную комнату, куда Нина унесла Маришку, а Иришка ушла вслед за ними.
-Ребят, посидите немного, - послышался голос Нины, - Я сейчас соберу на стол.
-Давай, мы пока в магазин сходим? – предложил Гена.
-Что ты, куда такую поздноту? – округлила глаза выходящая из комнаты Нина, - У нас тут, знаешь, сколько шпаны? А по вас видно, что вы не здешние…
-Я здешний, - перебил Гена.
-Ты совсем другой стал, Чижик, - нежно проведя рукой по его волосам, улыбнулась Нина.
-Ты знаешь, почему она меня так называет? – обернулся Гена к Толику, - Я, когда совсем мелкий был, чижа в лесу подобрал. Ну, птенчика. Домой принес, стал кормить и играть с ним. А Нинка говорит, назовем его чижик Гена, он на него похож. А я говорю, тогда я еще принесу свинку и буду звать ее Нинкой.
Они все вместе засмеялись.
-Он добрый был в детстве, - сказала Нина,- Любил животных, птиц. Его все собаки на деревне знали. Ладно, ребят, пойду хозяйничать.
Она пошла на кухню и загремела посудой.
Из маленькой комнаты появилась Маришка с игрушечным медвежонком в руках:
-Дядя Гена, смотли, кого мне мама севони подалила…
-Хороший мишка, - похвалил Гена, потеребив игрушку.
-Он уже со всеми подлужился и сказал, что не будет никого обижать, - начала с серьезным видом рассказывать та, - Идем, я тебе покажу.
Маришка схватила Гену за руку своей крошечной ручонкой, таща за собой в другую комнату. Гена встал и Толик поднялся вслед за ним.
В тесной комнатке,
