помнил ничего. Прочтя «Слёзы Дракона» и «Люди и Драконы», он обрадовался, что никто так и не решился их издать. Теперь-то Кульков и сам видел, каких нелепостей нагородил в книгах и какой ахинеей собирался потчевать читателя. И даже удивился: как же он раньше не замечал своих ошибок? Ну всё же настолько очевидно! После недолгих размышлений, оба романа были признаны неудачными и без жалости отправлены в огонь.
Настал черёд «Огненного вихря». Кульков по мере прочтения делал пометки в рабочем блокноте, отмечая все места, которые ему не нравились. Их набралось немало, да и концовка совершенно не соответствовала логике происходящего. И чем он только думал, когда писал? Тем не менее, на фоне предыдущих романов «Огненный вихрь» не казался таким уж безнадежным. Кульков набросал план изменений и взялся за кропотливый труд.
Через три месяца после выхода романа в свет сообщество писателей-фантастов признало роман Кулькова лучшим литературным дебютом года, а сам Кирилл, наконец, заключил контракт с издательством и заработал большую порцию славы и денег. Он с воодушевлением взялся за следующий роман, снова про драконов, «Крылатые спасатели империи», но по мере приближения к финалу крепко задумался. А если он опять нагородил ненужных заборов? А если он снова в упор не видит собственных ошибок? Издательство, возможно, выпустит роман – всё-таки подписан серьёзный контракт, но Кириллу самому не хотелось, чтобы тысячи читателей в нем разочаровались.
Да и две лампочки в коридоре с тех пор перегорели. Поменять, что ли? Но так рисковать Кирилл не хотел.
Кульков подошёл к своей проблеме с умом: аккуратно навёл справки, посидел на различных форумах в Интернете и нашёл, как ему казалось, медицинский выход из ситуации.
На следующий день он пришёл в поликлинику, выстоял длинную очередь у регистратуры и записался на приём к доктору Шилову В.Т. Дождавшись своего часа, Кульков вошёл в кабинет и сказал:
– Здравствуйте, доктор. Я хочу, чтобы вы стёрли мне память, – и выставил на стол бутылку дорогого коньяка и коробку конфет.
Василий Тимофеевич долго не мог понять, почему розыгрыш выпадает не на солнечное 1 апреля, а на снежное 12 февраля. Тогда Кульков, нервно кусавший губы, сел и сбивчиво всё рассказал. Кирилл заверил доктора, что он уже терял память и знает, как с этим жить. Ещё он попросил доктора после процедуры дать ему сумку, в которой были собраны все необходимые записи, в том числе самое ценное – дневник, в который он скрупулёзно заносил все события своей жизни. Первым делом после очистки памяти следовало прочесть его. А в конце Кульков попросил доктора не забыть напомнить его домашний адрес. Чем быстрее он попадёт в знакомую обстановку, тем скорее восстановится.
Василий Тимофеевич был убеждён, что перед ним сидит сумасшедший, который трясёт поддельным паспортом и чужими книгами. Писателя такого он не знал, да и книги не жаловал, предпочитая сериалы про бандитов и милицию. Он сам не мог теперь точно сказать: или слова Кулькова его всё-таки убедили, или доктору было просто лень возиться с умалишённым, и он решил, что проще всего удовлетворить его глупую просьбу (к тому же, процедура оплачена через кассу; вот и квитанция – не обратно же деньги возвращать!) – в общем, он уложил молодого человека на кушетку, подключил аппарат в голове и включил напряжение.
Кульков вышел из кабинета бледный, как мел, на трясущихся ногах, испуганно прижимая к груди пакет с записями и, словно мантру, повторяя домашний адрес. Василий Тимофеевич был уверен: больше он Кулькова никогда не увидит. За два года он успел почти забыть об этом случае, как вдруг в конце марта раздался робкий стук, и взволнованная физиономия Кулькова заглянула в кабинет. Когда же писатель вошёл целиком, он повторил свою просьбу.
Как оказалось, «Крылатые спасатели империи» были напичканы типичными для Кирилла ошибками ничуть не меньше, чем «Огненный вихрь». Получая очередную престижную премию за роман, Кульков был только рад, что пошёл на риск. Теперь он знал высокую цену своего успеха и был готов её платить.
С тех пор Кульков посещал Василия Тимофеевича регулярно, как только завершал работу над очередным своим романом. Творчество спорилось, денег хватало, и Кирилл ушёл с работы, забросил факультативы и целиком окунулся в фантастические миры, где землю топтали тяжёлые сапоги рыцарей, в темницах держали обманутых принцесс, в высоких башнях колдовали чародеи, а небесную лазурь рассекали пробудившиеся драконы.
Так что к доктору Шилову Кульков теперь заглядывал не реже раза в год, всякий раз выходя из его кабинета испуганным, помятым, растерянным. Но каждый новый роман, вышедший из-под его пера, неизменно признавался шедевром. Печатались дополнительные тиражи, романы переводились на другие языки, фанаты устраивали по мотивам произведений «ролевые игры», солидная отечественная кинокомпания выкупила права на съемки фильма. Едва ли получится что-то стоящее, конечно, но всё равно такое внимание было приятно. Кульков добился желаемого.
Вместе с тем окружающие не могли не заметить, как сильно изменился Кирилл. Постоянная профессиональная амнезия, как он сам её гордо называл, сделала Кулькова пугливым, нервным, раздражительным и замкнутым. Он забывал про дни рождения близких, демонстративно проходил мимо друзей, бесцеремонно звонил людям, покинувшим этот бренный мир, и требовал позвать их к трубке. Со временем он перестал выходить из дома, испытывая в людных местах страх и категорически отказывался от встреч с читателями в других городах, что выводило из себя издателей. А после последней потери памяти Кульков долго отказывался узнавать жену, которая не соответствовала фотографии (та нашла не самое подходящее время для того, чтобы перекраситься в брюнетку – не удивительно, что после скандала она подала на развод).
Но утратившего связь с реальностью Кирилла, судя по всему, всё устраивало. У него пропал интерес к женщинам, он не задумывался больше о детях, он потерял вкус к еде и напиткам. Страсть к литературе казалась болезненной, но вокруг не оказалось никого, кто решился бы остановить одержимого писателя. Друзей он растерял, с женой развёлся, издатель зарабатывал на его романах деньги и не был заинтересован разрывать порочный круг, и даже врач не решался взять на себя ответственность вернуть Кулькову нормальный образ жизни.
Вот и сейчас Василий Тимофеевич со стуком поставил пустую кружку на стол, рассеянно отхлебнул из фляги коньяку и кивком указал на кушетку.
– Ложитесь, Кирилл Петрович. Начнём.
Кульков снял рубашку и послушно распластался на жесткой лежанке, опустив руки «по швам». Василий Тимофеевич кивнул медсестре, чтобы та подключала датчики, а сам завозился с аппаратурой. Щёлкнули переключатели, по крошечному экрану поползли диаграммы, Кульков закрыл глаза…
…Когда его веки, задрожав, поднялись, в глазах застыл ужас. Кульков обнаружил, что над ним в медицинском халате склоняется плохо выбритый мужчина, от дыхания которого неприятно разит алкоголем, и делает болезненный укол в предплечье. Судорога на несколько секунд свела руку, но эти страдания были каплей в море в сравнении с тем, что сейчас испытывала его голова. Череп Кулькова казался церковным колоколом, по которому кто-то бил тяжёлым обухом. Удар, другой, третий… Или это так стучит пульс в висках?
– Потерпите минутку, сейчас вам станет легче, – пообещал доктор, выпрямляясь. – Не пугайтесь, с вами всё хорошо. Машенька, снимай аппаратуру.
Подошла высокая женщина с худым некрасивым лицом и принялась отсоединять холодные присоски, облепившие тело Кулькова.
Доктор пододвинул стул, присел рядом и спросил.
– Вы что-нибудь помните? Можете сказать, кто вы такой?
Бледный Кульков испуганно помотал головой.
– И меня вы совсем не помните? Отлично. Тогда давайте я вам коротко обо всём расскажу. Введу вас в курс дела, так сказать. Как там в вашей среде это называется? – врач на секунду задумался, потом радостно воскликнул: – Точно! Синопсис, или что было раньше. Так вот, вас зовут Кирилл Петрович Кульков, вы – известный писатель-фантаст, особенно любите писать про драконов. Запоминайте, это же ваш хлеб. А меня зовут Василий Тимофеевич Шилов, и я ваш врач. Вы всегда ко мне приходите, когда вам нужно стереть память. Зачем вам это нужно? Справедливый вопрос. Ну, что поделать, это у вас такой экстравагантный стиль работы. По-другому у вас почему-то не получается, проверено временем. Вы пишите роман, стираете память и читаете заново…
Доктор говорил и говорил, а Кульков слушал его, не моргая, и лишь время от времени коротко кивал.
– В результате у вас из-под пера, так сказать, выходит новый шедевр. – Закончил доктор и довольно улыбнулся. – Я складно рассказываю, да? Ну, так это только потому, что сегодня далеко не первая наша встреча. И, как я чувствую, не последняя.
Кульков за всё время не проронил ни звука. Доктор приметил это и забеспокоился.
– Ну как ваша голова, уже не болит?
– Немного, – выдавил, наконец, Кульков, с трудом ворочая языком, и коснулся пальцами висков.
– Я выпишу вам рецепт, неделю попьёте таблетки, и мысли придут в порядок. Можете вставать и одеваться, Кирилл Петрович… Машенька, помоги ему. Он сейчас находится в состоянии сильного стресса, это нормально. Когда придёт в порядок, он и это забудет. Новая жизнь для него начнётся завтра… или через пару часов. Не удивлюсь, если организм адаптируется всё быстрее.
Медсестра охотно подскочила к Кулькову и помогла застегнуть пуговицы на рубашке. Вскоре он уже стоял посреди кабинета, растерянно глядя по сторонам.
– Держите, – Василий Тимофеевич протянул ему пакет. – Не выпускайте его из рук, и когда будет возможность, сразу же ознакомьтесь с содержимым. И запомните главное: вы – писатель!
– Я писатель, – согласился Кульков. – Да, я всегда мечтал стать писателем.
– Удачи в работе над вашей книгой, – добавила медсестра, а врач сунул в руку Кулькову две бумажки.
– Ваш домашний, адрес Кирилл Петрович. Ключи в кармане, не потеряйте! И рецепт – как придёте в себя, сходите в аптеку, – пояснил он. – Ну, до скорой встречи!
– С-спасибо, – пробормотал Кульков, развернулся и медленно вышел из кабинета.
Недовольная долгим ожиданием очередь невольно отпрянула при виде бледного, всклокоченного мужчины с безумными глазами, с трудом переставляющего ноги.
– Я писатель, – сообщил Кульков толпе и медленно двинулся мимо них. – Я писатель!
Прижимая к груди пакет, Кульков дошёл до конца коридора и заметил свободный потрепанный диванчик. Рухнув прямо на разнузданные пружины, он достал пухлый ежедневник в чёрном переплёте. Он пролистал страницы, исписанные почерком: сначала ровным и аккуратным, а к последним страницам становящимся всё более летящим и неразборчивым.
– Я писатель, – повторил Кульков, блаженно улыбаясь. – И мне надо редактировать роман. Поэтому я здесь! Названия нет и концовки нет. Всё в точности так, как говорил доктор.
Пошарив рукой в нагрудном кармане рубашки, Кульков обнаружил шариковую ручку, зубами содрал колпачок и занёс над первой исписанной страницей. Он принялся читать, беззвучно шевеля губами и шелестя страницами, не обращая внимания на
