образованные или либерально настроенные католики, но все из них. Как может нормальный человек верить в небеса, ядение плоти или питье крови? Он попытался объяснить древнее происхождение ритуального приема бога в пищу, самопожертвования короля, но это не было тем, что я хотела узнать. То, что озадачило меня - и страстность моей реакции на похороны удивила меня - это была индивидуальная вера каждого. Мой муж не смог ответить на мой вопрос, потому что он сам не был верующим, а я постеснялась спросить об этом моих друзей-католиков, вернувшихся позднее со службы домой. Вопрос: "Как вы можете верить во все это?" - вполне может остаться без ответа, и не только в области вина, хлеба и причастия. Такая вера, подобно любви между женатыми людьми, может быть не только необъяснима, но даже неоспорима в пределах дружественных отношений.
* * *
Летом, после похорон Майкла, мой муж, наш сын и я поехали отдохнуть с друзьями в принадлежащем семейству моей подруги домике, незатейливом кирпичном домишке на утесе над заливом Копано, набитом старой мебелью, книгами, фотографиями, и подарками, как будто так и должно быть вечно. Фактически, большинство мебели досталось в наследство от продавшего домик семейства, проживавшего в городке неподалеку. Сам домик был куплен тетей моей подруги, вместе со всем содержимым и мебелью, но использовался от случая к случаю, по редким уикэндам и во время отпусков. Зимой крикливые журавли поселяются на лужайке перед домом и, как я подозреваю, никто их в это время ещё не наблюдал. Сын подруги был примерно одного возраста с нашим. Оба два мальчика были непослушными и необычайно активными - как внутри дома, так и снаружи. Они без конца гонялись друг за другом по зеленой лужайке, которая внезапно переходила в крутой обрыв над заливом. Пока дети игрались, мы, взрослые, становились все неподвижнее и неподвижнее, размякая от жары, влажности и общей вялости плоского ландшафта южного Техаса. Однажды вечером, на ужин, мы съели всю кукурузу из гигантского горшка, в котором она была приготовлена, кучу сосисок, омара и гору креветок, которых сварили в той же воде из-под омара. После такого пиршества взрослые затихли в окончательном бездействии, а мальчики, наоборот, стали еще неугомонее – в последнем взрыве энергии перед сном. Наш сын схватил тяжелую трость из корзины с зонтами и пляжными зонтиками, стоявшей рядом со столом, и начал играться с ней. "Осторожно! Это ведь трость самого прадеда Уилла," сказала моя подруга, настолько резко и энергично, что все мы посмотрели на ничем не замечательную трость так, как будто это был сам прадед Уилл. Как только мой сын положил трость на место, моя подруга начала рассказывать о том, как она любила дедушку, об всех трудностях, которые семье пришлось испытать после его смерти, и как сильно сын её тоже любил прадеда. Мы убрали со стола посуду в моечную машину, уложили сыновей спать, а затем стали беседовать о птицах, о маленьких детях и об архитектуре - до тех, пока не начали зевать столь часто, что даже симулировать подобие беседы стало невозможным. Проснулась я ночью, часа в три, и долго блуждала с книгой в руках по гостиной, надеясь, что таким образом ко мне опять вернется сон. Но сон не шел. Тогда я уселась в мягкое кресло так, чтобы видеть восход солнца, который должен был начаться через пару часов.
Я начала думать о трости и том мгновении накануне вечером, когда мертвец, неизвестный половине людей, находившихся в комнате, был вызван из небытия, возвращен к жизни, и в течение нескольких минут - прежде, чем суета настоящего опять овладела нами, был снова всеми любим. Рассказывая о нем, моя подруга воскресила свои чувства к нему - как к живому человеку. Где был он в тот момент, спросила я самое себя, и впервые поняла, что происшедшее очень похоже на веру в небеса. Он мертв; Майкл, муж Линн, мертв тоже. Так почему бы нам не считать, что они живут на небесах? Вера в небеса подразумевает, что судьба, кажущаяся столь несправедливой и прихотливой, как в случае с Майклом, может не только состояться, но и быть достойно принятой нами. Если данное размышление и было не совсем похоже на павлов парадокс о надежде, то, во всяком случае, оно было весьма близким к нему. Я подумала о младшем Уилле, который вероятно уже начинает забывать, как он сам был маленьким, если уже не забыл, и как сильно он любил своего прадеда. Хотя он, конечно же, помнит то, что рассказывала о прадедушке мать, и конечно же, будет он помнить всю жизнь любовное отношение к этому мертвецу у всех в семье. Затем я подумала о нашей семье, о той, которую я и мой муж пытаемся создать вместе с нашим сыном, о любви в нашем семействе, которая, подобно всякой любви, есть надежда, которая становится реальностью каждый день, благодаря нашим поступкам. В церкви, где состоялось отпевание Майкла, многие были шокированы тем фактом, что этот, сравнительно молодой человек умер так внезапно. Тут, впервые в жизни я поняла то, что означает на самом деле ритуал причащения для тех, кто горюет об утрате близкого человека. Это акт добровольного превращения вина в кровь, акт превращения кусочка хлеба в плоть, при котором великодушный и всепрощающий Христос становится частью тебя самого. Принятие Бога в пищу означает объединение в вере, а "...вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом." Неверующему причастие напоминает насвистывание приятной мелодии, но для верующего это акт преобразования страха и неопределенности в веру. При отсутствии веры не только веры религиозной, но и любой другой, жизнь человека состоит только из страха перед завтрашним днем и из мрачныго, неподвластного нашему влиянию, сегодня. На южном побережье Техаса не бывает никакого тонкого, тихого перехода от рассвета ко дню; как только солнце восходит, оно светит так же ярко и горячо, как и пополудни. Вот и проснулись все остальные в доме, вот и начался новый день. То, что я поняла до рассвета, было отнюдь не совершенное представление о символизме причастия или о Письме Павла евреям, письме, которое я буду перечитывать, подобно остальным, более личным письмам, которые я также перечитываю время от времени, но это было все, что мне нужно было понять в ту ночь. Теперь я способна вообразить то, что мои друзья и семейство испытывают, когда они принимают причастие, и эта работа, проделанная моим воображением, и является моим причастием с ними.
