устроим голодовку с одним требованием – вашей отставки…
- Так она заявила, что не уйдёт добровольно, даже если он умрёт от своей голодовки. Мол, «в такой трудной обстановке я нужнее системе образования района».
- Он так сказал?
- Да. Ещё и упрекнул её за грубость как женщину. У неё глаза чуть очки не столкнули с носа. Так выкатились…
- Молодец.
- Она, видите ли, нужна!.. А без учителей страна обойдётся!
Пришли с перекура учителя-мужчины и со смехом рассказали, как Шигина была наказана за простую человеческую слабость. Она не хотела уезжать, не пообедав, и директор Маринов, оставив коллектив со своим заместителем, дабы последним голосованием добить забастовку, повёл начальство в столовую, где в преддверии высокого визита с утра колдовали над элитным
58
обедом повар и дочь Маринова, учительница начальных классов Татьяна Родионовна, которая во всяких собраниях, касавшихся трудового спора, вообще не участвовала, сохраняя лояльность районному руководству ещё большую, чем её отец. Начальство милостиво позвало на свой обед и личного шофёра, высокого черноусого мужчину лет сорока. А когда все трое, откушав, вышли к машине, четыре колеса «Волги» оказались проткнутыми. Грешить на учителей-оппозиционеров было невозможно: все ещё дискутировали в домоводстве. Пришлось признать, что учащиеся школы, прекрасно знавшие, для чего приехал чёрный ГАЗ-24, решили по-своему, по-деревенски, поддержать бунтовавших наставников.
Мужчины смеялись: Шигиной хватило бы того, что «съела» учителей, а Дарья и её подруги поспешили к окнам. Действительно, усатый районовский шофёр домкратил передний мост. У машины стояло человек шесть-семь, все что-то бурно обсуждали и жестикулировали.
- Недаром Витя Якимов сегодня меня спрашивал: «А что, Дарья Александровна, воронок приехал вашу забастовку громить?»
- Этот товарищ не то что колёса проткнуть, он мог вообще «Волгу» угнать… - согласился Кузнецов.
- Неужели наши дети защищают нас? Даже не верится. Хотя приятно…
- Что не верится, Даша? Мы ж целый месяц только про забастовку и говорим. Думаешь, дети ничего не понимают? Не знаю, как другие, но я на своих уроках объяснил старшеклассникам и нашу позицию, и позицию государства. Они имеют право знать, - заявил историк Юрий Алексеевич.– А завтра я передам им то, что пронашего доблестного губернатора сказала мадам Шигина: «Губернатор терпеть не может, когда бюджетники требуют зарплату. Посчитает нужным – даст». Дети передадут родителям, а тем скоро на выборы.
- Что выборы? – вздохнула Дарья. – Сейчас у всех головы болят из-за рубля. Мой вон картошку сдал, а доллары уже не те… Сколько мечтал хоть старенькую машину купить, чтоб на ноги встать… Сейчас меня ещё с работы выгонят.
- Не имеют права!
- По какой статье?
59
- Мы тебя не отдадим на растерзание.
Коллеги на несколько голосов возразили Дарье, и она слабо улыбнулась:
- А что мы можем?.. Всемером…
- Но и терпеть больше тоже нельзя. Слышали, к нам с первого ноября не будет ходить автобус?
- А если в больницу? Пешком что ли идти?
- Что тебе в больнице делать? Там теперь из лекарств только судна остались. Ими и лечат…
- Гады, со всех сторон обложили. Как будто войну ведут…
- Да хватит вам! Давайте конкретно, - повысил голос Юрий Алексеевич. – Я лично решил и бесповоротно: с завтрашнего дня начинаю голодовку. Хозяйство – на дочку с зятем, ночевать буду у себя в кабинете: принесу матрас. Хватит. И сырые дрова загораются.
- А уроки?
- Сколько смогу, столько буду вести. По телевизору ж видели, как голодают.
- Я присоединяюсь, - тихо, но твёрдо сказал Васильев. – Чтоб эта нечисть торжествовала? Хватит. Два требования: всей школе – долги по зарплате и отставка заведующей.
- Подождите, мужчины. С завтрашнего дня нельзя. Надо ведь объявить повсюду. Может, сдадутся и до нашей голодовки…
- И почему – «всей школе»? Пусть предатели сидят без денег. Все долги – нам и отставка заведующей, или, как там сейчас, - начальника образования…
- Управления образования.
- Всё равно.
- И губернатора тогда.
- Да этого ворюгу и так второй раз не выберут.
- Не смеши: у нас в районе и в области все выборы подтасовывают…
60
- Губернатора не надо, - заметил Кузнецов. – Будем действовать по принципу «разделяй и властвуй» по отношению к начальству. Одну, может, и выгонят из-за нас, но, если потребуем целый ряд отставок, - бесполезно. Они ж, как клещи, впились в свои мягкие кресла.
- Я нужна Родине! Умру на своём посту! – спародировала Шигину Проценко. – Умру вместе с креслом!..
Все посмеялись, и после паузы Дарья спросила серьёзно:
- Так что, все решились на голодовку?
- Я решил, - ответил Васильев.
- Я тоже, - сказал Савин.
- И я, - объявили ещё четверо, и все сразу почувствовали, что дело, задуманное ими, необыкновенно трудное и с властью теперь придётся сражаться не кухонными шутками, а по-настоящему, как на фронте.
- Ну, что ж, - подвела итог Дарья Александровна. – Сегодня все поговорим с родными и, если не передумаем, то завтра составим обращение и обсудим, как и когда начнём…акцию.
Всё в этот день, после того как Дарья сообщила новый курс рубля, валилось у Ивана из рук. Он был подавлен, выведен из состояния равновесия, и привычный ритм домашней работы постоянно сбивался. То он в течение пятнадцати минут безуспешно ковырял палкой в бочке «свинскую пищу», которая примёрзла у краёв к железу и никак не поддавалась. Бочка была обложена с трёх сторон кирпичами, стояла на толстых железных трубах, а пространство под бочкой представляло собой топку. Так Иван варил свиньям. Только когда стали расшатываться кирпичи и глиняная штукатурка дала трещины, он догадался взять штыковую лопату, с горечью отметив, что в другой раз такой глупости не сотворил бы… То, взявшись принести скотине воды, несколько раз ходил в дом, ждал, когда нагреются до комнатной температуры хозяйственные вёдра, и залеплял дырки в них пластилином. Так он проделал трижды, потому что торопился, размазывал пластилин недостаточно старательно, забывая, что уже не лето. Почти все вёдра у него протекали, а на новые всё не хватало денег… Потом пришла из
61
школы Даша, рассказала, чем закончилась их попытка бастовать, и спросила, как он отнесётся к её участию в голодовке семерых членов учительского коллектива. Иван почувствовал такой наплыв горечи и злости, что решил: сейчас он или сорвётся на ком-нибудь, или совершит преступление. Сказав жене, что пойдёт искать бычка, который в последнюю неделю взял моду забредать в кусты, спешно пошёл со двора, но не в калитку, а огородом. Шёл, сжимая кулаки и стискивая зубы, и всё же крестьянские привычки вытравить было невозможно: шагая по борозде, он машинально отметил, что последний дождь вымыл кое-где картофелины и можно отправить Пашку с ведром собрать их. Впрочем, лучше после пахоты. Тогда ведра два точно будет.
Он перебрался через ограду и погнал овец домой. Те настырно клонили головы к редкой уже октябрьской траве, и пришлось бросать камни. Бык пасся здесь же, возле орешника, но Иван, подумав, что до сумерек ещё около часа, решил сходить к Озеру – успокоиться.
На тропинку выбираться не стал, двинулся прямо через кусты, теперь полуголые, из-за чего лес просматривался метров на сто. Шагал и шагал без разбора, уверенный: Озеро настолько большое, что в любом случае выйдешь к берегу. Шёл задумавшись, поглощённый, как ныряльщик водой, своими мыслями, из-за чего пару раз натыкался лицом на старую паутину и ещё больше раздражался.
Если б Иван мог в эти минуты видеть то, что окружало его со всех сторон! Как знать, возможно, тягостное настроение, терзавшее его, вмиг рассеялось бы в чистом лесном воздухе, а точившие душу переживания притупились и зарубцевались. Природа, буйствовавшая целое лето, даже из своего умирания устроила праздник. Жёлтый цвет на этом осеннем карнавале преобладал. Но иное деревцо – шаловливый ребёнок – в пику украсившимся в золото соседям одевалось в ярко-красное и, казалось, медленно пританцовывало на месте, вызывая у окружающих шёпот недоумения. Попадались какие-то вьющиеся растения с широкими зубчатыми листьями, которые оставались зелёными и сейчас, в начале октября. Для них не существовало осени, они могли только родиться или умереть, без всякого перехода. Воздух был насыщен тлением и свежестью, и быстрый путник улавливал обонянием тонкие струйки то спелого боярышника, то калины… Бесконечная тишина… Ни звука, словно осень – немое кино. Шум шагов – как в большой пустой комнате…
62
Через некоторое время Иван вышел к линии электропередач и понял, что взял далеко вправо и на Озеро засветло уже не попадёт. Он глянул в небо: дня оставалось всего на полчаса. Повернул назад и пошёл ещё быстрее: и бычка искать в темноте было бы нелёгко, и Даша могла переживать. Выбрался прямо на орешник за своим огородом и – удачно: настырное животное не собиралось возвращаться в родной сарай добровольно и трещало сухими ветками где-то здесь, в лабиринте двухметровых кустов.
- Борька, Борька! – покричал Иван.
В ответ метрах в двадцати послышалось вопросительное мычание. Иван не спеша, стараясь не спугнуть «зверя», который мог рвануться в ночной лес, приблизился. Бычок немного отошёл и снова мукнул.Как будто спрашивал, чего надо.
- Борька, дурак! Я тебя кормлю, а ты от меня прячешься! Стой, хуже будет!
Бык вдруг рявкнул, напуганный каким-то шорохом и выбежал прямо на «охотника». Иван тут же схватил его за короткие рога и накрутил верёвку, которую всегда носил в кармане. Животное поплясало немного на месте, желая оставаться диким, но, получив лозиной по хребту, покорно дало вести себя домой.
Иван затащил бычка во двор и направил в сарай, куда сам не пошёл: в кошаре жена готовилась доить корову, а обсуждать с ней неизбежный вопрос о голодовке он был ещё не готов. Выручил дед Степан.
- Сосед, есть полезная информация! – обозначился тот со своего любимого крыльца.
- Про обвал рубля?
- С этим всё ясно… Де-номи-бляция! Так по ящику назвали… У меня друго. Сколь бы, ты думал, сохраняется в холодильнике буженина и окорок?.. Не знаешь? И я не знал, не ведал. А теперь пожалуйста: таблица в газете, и все могут пользоваться. Чтоб, значит, не передержать. Вот коли буженина, то будь добр, через семьдесят два часа слопай, и ни часом больше. Полукопчёные колбасы – до десяти суток храни смело. Рыбу горячего копчения – до трёх суток, а холодного – до десяти опять же. Что тут ещё?.. Не вижу… Слепой совсем… «Сыры твёрдые». Егоровна! Сколько там наши
63
сыры твёрдые лежат?! Пятнадцать суток есть?!
- Дурень и есть дурень. Мелешь языком почём зря и другим надоедаешь… - отозвалась старуха через приоткрытую дверь. – Я и холодильник-то давно отключила.
- Значит, всё в порядке, - миролюбиво заключил дед и даже напел. – Сыры тверды, и танки наши быстры…
- Доллар опустится, аналитик?.. Говорили что? – Иван подошёл к заборчику между дворами.
- А вот не понимаешь ты, сосед, зачем всё это наделали господа московские… Я, Иван, севодни кино американское посмотрел. Бабы ихние меня удивили. Каковы, а?
- А что?
- Деловые. Русской женщине, коли муж не пьёт и
