это, Иван, а?
- Сколько ты выписываешь газет, Игнатьич?
- Сейчас мало. Дорогие. Но руку на пульсе страны держу и в такую бл…ую армию внукусвоему идти запрещаю, хоть и сам воевал. Что это такое: солдатиков теперя кормят два раза в сутки?! Мы что, не служили?! И четыре раза кормили бы – всё мало! Говна им, генералам! Моя семья мордатых да пузатых защищать не будет! А потребуют, так сам за внука пойду! Немцев бил - и нашим генералам задам перцу! Денег у них, видишь ли, нет на армию! Слыхал по телевизору?! Президент полетел в отпуск, назавтра, значит, премьер-министр, то есть глава кабинету, полетел к нему утверждать министров! А сегодня президент прилетает в Москву для встречи с президентом республики Корея! Ему что, только вечером об этом доложили?! Я тебя спрашиваю!..
- Меня?
- Тебя! Он на чьи деньги туда-сюда, как Баба-Яга, разлетался?! Я налогов не плачу! Одному премьеру голову срубил, другому! Головы-то отрастут, а сколько денег тратится?! Твоих, Иван, денег! И Дашкиных! Казённая палата от мужика богата! У твоих сынов одёжа на зиму припасена?!
- Ещё не покупали. С картошки.
- Вот он их и пролетал, те денежки! Туды пролетел – шум, пыль; назад –
40
тоже! Да ещё, сообщают, на трёх самолётах: видно, ср…а не вмещается!
- Старый, - вмешалась Егоровна, - ты чего разорался на Ивана? Говори, зачем позвал. Ты, сосед, не обижайся. Этот политический с утра на меня орёт за какую-то канализацию. Говорит: российска армия залезла в канализацию и тама сидит. Совсем дурак стал с этим телевизором. Я его побью. Ей-Богу, побью, если не уймётся…
- Егоровна, - улыбнулся Иван, - деда побьёшь или телевизор?
- Обоих… Две болячки в дому. Говори, пошто человека отвлёк!
- Да, Иван, такое дело, - по тону старика почувствовалось, что он и сам раскаивается за свои крики. – Возьми у меня кобылу с телегой, съезди на директорское поле. Себе, значит, соломы наберёшь, и нам. Нам одну только телегу: животине на подстилку. А себе, сколько хошь. И завтра бери, вози. Твои овцы-то за милую душу будут жрать такую солому.
- А что, разрешает?
- Ты и не знаешь? – удивилась Егоровна. – Он же продал трактор Орлову, уезжает в город, а дом оставляет дочке, что за энергетиком-то.
- Да?.. И за сколько продал?
- Того не знаю, Иван, а солому народ ещё вчерась возил.
- Вот, а я и не слышал. С огорода не вылезаю.
- Ещё бы. Ты и так, сосед, таку махину перерыл. А мой дед прилипнет к телевизору…
- Чего торопишься? Ещё ботва не посохла.
Подозревая, что дружная супружеская чета снова оказалась на грани перепалки, Иван поспешил в сарай за старой кобылой деда Степана. Пока запрягал, вернулась с работы Дарья. Она подошла к забору, разделявшему соседские дворы, узнала, куда собирается муж, и посоветовала взять на поле Пашку, чтоб хоть сколько-нибудь помог.
- Ну, что, красавица, зарплату вам так и не обещают? – поинтересовался старик.
- Тишина, Степан Игнатьич. Министр финансов отчитался, что всё выдали.
41
Так что теперь и ждать не стоит.
- Слушал я этого сопляка. Важничала вошка: запрягала блошку. Я вам, молодые да зелёные, сказку по этому поводу расскажу. Жизненную. С намёком.
- Давай, - поддержал Иван, прикрепляя дугу. – Наверное, с месяц новых сказок не сочинял. Пора уже.
- Вот и послушай. Сказка, как говорится, ложь, да в ней намёк… Однажды решили зарубежные державы помочь России устроить жизнь по-ихнему, по-правильному. «Дадим денег, - говорят, - нову жизнь наладить, чтоб зажили вы, русские, припеваючи, как мы живём. Но с условием. Наши деньги, чур, не разворовывать дьякам да воеводам. Пока счастливую жизнь народу строить будете, чтоб этот самый народ, значит, не страдал. Цены на товар, особливо на продовольственный, не загибайте. И, главное, ассигнации лишние не печатайте, а то станет сор, а не деньги». Почесал царь лоб, почесал затылок. Трудные условия, да больно денег много обещают. «Ладно, - думает, - свита у меня большая, и умные есть, что-нибудь придумают». Вернулся домой, собрал двор, всё изложил. Вот главный министр и советует: с сего дня чтоб жалованье на Руси никому не давать. Жалованья давать не бум, тогда и цены замёрзнут, и ассигнаций новых рисовать на монетном дворе не потребуется. А русский народ и без денег проживёт, его бы только утешать изредка. Похвалил царь министра. Теперь, говорит, нам от заграничных держав отказу в помощи не будет. «Батюшка-царь, а помощь европейскукуды направим? – интересуется один вельможа. – Али механизмов заграничных понакупим, чтобы народу жилось легко и сытно?» А другой возражает: «Сразу всем счастливыми делаться опасно. Пусть спервоначалу царские детки попробуют. Вроде эксперименту…» Царь согласился. Пусть, мол, на первых порах мои поживут по-заграничному, испытают. А то мало ли что: не повредит ли сытная жизнь здоровью?.. Уговорили его и о племянниках своих позаботиться, и обо всех двоюродных и троюродных, и с кем в детстве вместе голыми пятками по навозу во дворе бегал… Разошёлся царь. «Всему двору нашему хватит! – кричит. – Мешок большой привёз! Становись в очередь! Мало нам будет – ещё съезжу! Скажу: « Кое-где голодные замечены. Добавьте деньжат, коли взялись нас переделывать…»
- Паша! Я выезжаю! – крикнул Иван. – Эх, дед, в старые времена получил
42
быты за такие сказочки…
- В старые времена, Вань, я сочинял частушки. Это сейчас пальцы не те, закинул гармонь. Ну, поезжай… Колёса у меня уже негодные, замены просят…
Так называемое «директорское поле» с весны служило предметом для разговоров и сплетен по всей деревне. Директор совхоза взял себе лучшее поле и засеял его на собственном тракторе пшеницей. Пахала, правда, совхозная техника. Поле это было ровное, удобное, с отличной землёй да ещё и удобренное осенью, потому мужики работали с удовольствием, резво, в считанные минуты проезжая в конец и мигом разворачивая плуги обратно у красивой берёзовой рощицы. Ближе к уборке директор стал прокатываться мимо поля по несколько раз в день: находились желающие скосить вручную краешек, пока зерно молодое да нежное. Говорили, что кое-кто даже попался.
Многие с завистью смотрели на поле, видя, как хорошо вызревает на нём зерно. Но чтоб себе так же засеять, никто и не думал. «Где нам?.. Не те возможности… Нет ещё у нас своей земли…» - говорили. И вот директор то ли выписал за деньги, то ли даром взял на день единственный совхозный комбайн, что ещё был на ходу, собрал урожай и тут же продал его куда-то, а следом и уволился из совхоза. Сначала говорили, что будет фермерствовать (трактор и машина есть), а теперь вот, оказывается, уезжает…
- Пап, - Паша словно подслушал мысли отца, - а что, этот директор за счёт совхоза для себя вырастил?.. А тебе так нельзя: урвать что-нибудь и смыться? А то кому-то зерно, а нам только солома…
- Нормальный человек не будет «урывать» и бегать с места на место. А будет жить, зная, что эта земля и сегодня для него, и через пятьдесят лет.
- Что-то не похоже, что мы здесь хозяева. Ты ж не берёшь землю.
- Ну, это вопрос сложный. Говорят, земле хозяин не тот, кто владеет, а тот, кто заботится. У нас на всё село восемь тракторов. Из них пять – совхозных. Не лопатой же её ковырять, если даже отдадут…
- А что ж нам не поможет никто? Мы бы взамен продавали всё дешевле заграничного.
43
- Денег нет у государства.
- И я тоже буду всю жизнь вкалывать, как ты? – Пашина мысль бежала, не задерживаясь на чём-то одном, а Иван сначала задумывался, по привычке и жизненному опыту не торопясь со словами.
- Не знаю про тебя, - ответил он через минуту. – Ядругое скажу. Смотрел твои новые учебники. Вы в этом году Библию будете изучать по литературе. Так вот Христос говорил: хлеб насущный добывайте в поте лица своего.
- А ты всегда, пап, делаешь, как он говорил?
- Стараюсь.
- А зачем людям Бог? Так нельзя прожить?
Иван даже растерялся от такого резкого перехода и посмотрел вокруг, словно ожидая подсказки со стороны.
- Чтоб не зазнавались, Паша… Не думали, что они выше всех и им всё позволено.
- А, как эти, которые овечку у нас украли? Почему тогда он их не накажет?
- Может, уже наказал. Откуда мы знаем? Да я ж и заявление на них подам… Хотя наказания бывают разные. Вот ты разобьёшь что-нибудь в доме. Тебе когда хуже: если мама отругает или если самом будет жалко?
- Лучше пусть отругает. Если что-то такое, что жалко, то будешь думать, думать постоянно… И гулять настроение пропадёт…
- Может, и ЭТИ со временем поймут, какая мелкая у них жизнь… А наказание будет. Обязательно. Всё, приехали. Бери вилы. Тпруу!
- … Пап?
- Не хватай так много!
- Пап?! А ты Юрке дашь мешок картошки?
- На что?
- Девятый класс с завучем едут на заставу. Девки конкурсы готовят разные, пацаны берут гитару, а то там нет света.
44
- Как это?
- Говорят: нету. Или редко бывает. И угля нету зимой. Мёрзнут. И хлеба нету. Девки будут печь всякую ерунду, а пацаны собирают картошку. Ты ему дашь?
- Да-а… Пашка! Аккуратнее, а то прогоню. Вилы как держишь? Переверни.
- Так прикольнее! Сейчас мы как навалим воз – Рыжая фиг утянет!
Энтузиазм сына быстро пропал: нелегко было поднимать навильник тяжёлой соломы над головой. Впрочем, Иван не собирался грузить много: берёг старую лошадь, к тому же дорога домой шла на подъём. Отсюда, из низины, казалось, что деревня находится на следующей ступеньке, и если б здесь, у речушки, среди окружающих её кустов и жёлтого от скошенных хлебных колосьев пространствакакой-нибудь великан поставил свою гигантскую ногу, то следующий шаг ему пришлось бы делать на той почти ровной площадке, где среди зелени огородов щедро, не жалея места, люди разместили свои дома и хозяйственные постройки.
Но ещё выше, за деревней, стояли невысокие холмы, невидные от речки. Там, где они сгрудились наиболее тесно, с древних времён собиралась вода, в которую, как в зеркало, могли заглянуть и ночная луна, и слепящее дневное солнце, и бегущие куда-нибудь облака, и всё огромное, бесконечное небо.
«Когда в эти места пришли люди, - рассказывал соседу дед Степан, - они сразу назвали село в честь озера Озёрками. А вот самому озеру название долго придумать не могли. Кто ни назовёт, больше о себе скажет, свои впечатления выразит, а чтоб одним словом обо всём в целом сказать – не получалось. Но называть-то приходилось: купаться, рыбачить ходили… Так постепенно озеро стало Озером, с большой буквы, и против такого названия никто не возражал».
… Поле находилось недалеко от деревни, и до вечера Иван успел съездить за соломой дважды. Когда возвращался во второй раз, то увидел у распахнутых дедом Степаном ворот Егоровну и свою Дарью. Женщины рассматривали что-то во дворе Степанчуков и разговаривали. Лошадь привычно потянулась на свой мостик, и Иван остановил её, чтобы взять за узду и отвезти солому к себе.
- Что интересного, – спросил он жену.
45
- Радость наша вернулась – Колька.
- А он уезжал?
- Ну, ты даёшь! Я полдня в школе и то знаю. Они ж с утра пили с Башкатовым, и Колька полез к чужой жене. Получил, видать, хорошо: где-то ближе к обеду его увезли в больницу. Сейчас как раз торжественно прибыл домой.
- Прямо Кощей Бессмертный. А по двору кого гоняют?
- Привёз из города двух уток на развод. Хвастал, что родственники дали.
-
