очень одиноким человеком.
На последней фразе голос ее дрогнул. Она не заплакала, но мы отчетливо услышали этот дрогнувший голос. Я была более стойкой чем сейчас, но отчего-то мне стало горько-тревожно. Будто что-то печальное и болезненное из моего будущего дотронулось до меня, еще не подозревающей и не предвидящей ничего, и я поняла, что где-то это стихи и обо мне, о том, что никогда мне не быть свободной и беззаботной И всегда к этому стремиться. К внутреннему ощущению свободы как пространства. Простора. «Не должен никому»… Возможно ли это?..
- Браво! – взрезал тишину голос Дарова. Он обволакивал Вилену бархатом взгляда. – Вы учились где-нибудь декламации?
- В театральной студии при институте, - ответила она. Голос стал снова бесцветным. Перламутровые губки сомкнулись. Непроницаемость как щит.
Даров облизнул губы. «Кузнечик дорогой», - выдохнул он машинально. Инициативу перехватила «дракониха».
- Вы меня поразили, Гацуева, - проскрипела она.- Учитывая ваш хороший ответ по другим вопросам и то, как вы прочли стихотворение, я поставлю вам «пять».Хотя, вы, наверно, понимаете, что это с натяжкой. Вы выбиваетесь из правил, Гацуева. Благодарите Андрея Руслановича. Если бы не он… Ладно! Следующий! Кто готов?
По нашим рядам прокатился восхищенный и завистливый рокот. Получить «пять» у «драконихи» было событием масштабного значения!
Вилена скользнула по Дарову неясным взглядом, молча кивнула-поклонилась. Вышла из аудитории, оставив после себя аромат ландыша и ванили. Свежесть и страсть…
Что произошло потом, нетрудно догадаться. Да, через какое-то время она сошлась с Даровым. Он ушел из семьи, от единственной горячо любимой дочери. Произошло это уже после того, как мы закончили институт. До этого они вели себя предельно осторожно. Я же говорю, она производила впечатление человека, твердо знающего, чего хочет от жизни, и, что может предложить ей сама. А предложить ей было много чего. Молодость, красота и, наипаче всего – харизма.
Но Даров не был любовью. Он был трамплином.
Грянула перестройка, наступили трудные времена. Каждый выживал как мог.
Даров к тому времени подходил к 50-ти. Некоторые в этом возрасте обзаводятся внуками. Но Даров дышал своим «кузнечиком дорогим».
Встретив на улице дочь, он переходил на другую сторону. Чтобы не встретиться взглядом, не поздороваться. Девочка училась тогда в 9-м классе. Жена Дарова оказалась гордой и интеллигентной. Выдранные волосы изменщика и разлучницы не летали по институтским коридорам. Она не приходила жаловаться к нему на работу. Хотя сам институт гудел как улей. Но Даров и «кузнечик дорогой» жили по правилу: «побрехают и перестанут».
Даров разменял трешку в центре, купил жене и дочери небольшую двухкомнатную квартиру. Купил и однокомнатную на окраине для себя и «кузнечика». И был счастлив. Ему нравилось, что Вилена называла его Дюшенька. А она по-прежнему была «кузнечиком дорогим».
С годами его матовая кожа немного усохла и приобрела оттенок слоновой кости. Глаза чуть поблекли. Эспаньолка была уже не чернь с серебром, а серебро с чернью. Ему уже больше нравилось валяться на диване в толстых носках и читать толстые журналы. Или смотреть телевизор.
А Вилена любила по-прежнему красивое белье, тонкие колготки и французские духи «Интим». И тело ее было упругим и чуть влажным от желания.
Филологом она не стала и работала в какой-то юридической фирме. С теткой и прочими родными не общалась. В новую жизнь старые родственники не вписывались. Детей она не хотела. Даров тоже. Им было хорошо вдвоем...
...Через семь лет Вилена сузила глаза и спокойно сказала:
- Дюшенька, я ухожу.
- Куда? – не понял Даров. – На самом деле он все понял в ту же секунду, но хотел ошибиться. Боже, как он хотел ошибиться!
- Вообще ухожу, - уточнила Вилена, подводя глаза. – Мне надоело быть нянькой. Обед есть на три дня. Белье чистое в шкафу. За квартиру я заплатила позавчера. За год. И, пожалуйста, Дюшенька, без истерик. Имей уважение к тому времени, когда нам было хорошо.
- У тебя кто-то есть? – Даров еще не терял надежды ошибиться. Кто-то есть – это лучше, чем если она уходит в никуда. Это ей просто кто-то затмил глаза. Он, Даров, это поправит. Будет трудно, но он поправит. Он вернет ее. Борьба с соперником вдохновит, сообщит ему силы. А вот, если она уходит в никуда – это хуже. Это значит, - он - сам Даров - ей надоел. Такое поправить трудно.
- Это неважно, - пожала плечами Вилена. – я все равно уйду.
Даров попытался ее ударить. Но Вилена была гибкой. Она увернулась. Рука Дарова попала по столику с безделушками и косметикой. Он одним махом смахнул все баночки-тюбики со стола.
- И что? – Вилена смотрела на него с интересом и чуть насмешливо.- Убьешь меня?
В эту минуту она была чудо как хороша. Зеленоглазая, гибкая, полногрудая, с тонкой талией. Темно-русые в рыжину волосы. Лиса. Жизнь - лисий хвост. Невероятно красивый, пушистый с белым шариком на конце и очень гибкий. Тебе кажется, что ты его схватил, а он грациозно повернется в твоей руке и - поминай, как звали!
- А ты - стерва, - сказал Даров через минуту, ненавидя и любуясь ею. В левой стороне груди что-то горело и тяжело ворочалось. Словно огромными лопатками мешали халву в чугунных тазах. Даров помнил эту картину из детства. Тогда запах халвы казался чудным и нежно-сладким. Сейчас было тяжело и противно-приторно во рту.
- Стерва – это мясо, - спокойно сказала Вилена. Она накрасила губы перламутровой помадой и сейчас смотрела на него в упор. – Жилистое, провяленое мясо. Его не укусишь. Только стервятнику это под силу. Отсюда и слово – стервятник. Он ест стерву. У них клюв для этого мяса приспособлен.
Даров кинулся к ней. Но задел ногой в толстом носке баночку с кремом. Упал. Вилена постояла минуту над ним, потом решила, что поднимется сам, и вышла, притворив за собой дверь...
...Прошло двадцать лет, прежде чем я вновь услышала о ней.
Но вначале судьба подарила мне встречу с дочерью Дарова. Это случилось в одном горных пансионатов на отдыхе. Я делила стол с молодой и миловидной женщиной лет тридцати трех. Она была с семьей – мужем и двумя детьми – мальчиком и девочкой.
Что-то в ее лице показалось мне знакомым. Глаза, руки, лицо? Нет, не совсем то. Но когда она склонилась над тарелкой дочери, помогая ей есть, я вспомнила. Точно такой же наклон головы был у ее отца, преподавателя Дарова, когда он склонялся над нашими тетрадями, и мы млели от запаха его парфюма.
Мы перекинулись несколькими фразами. Завязалось знакомство. На курорте много праздного времени. Оно сближает людей, ни к чему не обязывая их в дальнейшем. Через несколько дней, я уже точно знала, что она дочь Дарова.
Она глухо и скупо говорила о нем и его смерти. По ее словам, четыре года он жил один. Совсем поседел. Черни уже не было. Сплошное серебро.
Потом в один из теплых весенних дней просто заснул и не проснулся.
Ни она, ни ее мать не простили. И не навестили.
- Я не прощаю его. Но когда представляю себе, что он умирал одинокий, всеми брошенный, может, голодный, и никто не держал его за руку в последнюю минуту, то не прощаю и себя. И все время плАчу. Но все надо делать своевременно.
Она пошла вперед, по кипарисовой аллее, прямая, миловидная. Рядом ковыляли малыши – внуки Дарова. И горное солнце нежно светилось на ее матовой, как у отца, коже.
Через двадцать лет, в апреле 2008 года у станции метро «Удельная» в Санкт-Петербурге я увидела знакомый силуэт. И не удивилась. Мы должны были когда-нибудь встретиться. И не случайно, что это произошло именно здесь. «Удельная» - таков удел…
Вилена изменилась мало, но хорошо. Исчезла только юношеская округлость щек, черты стали строже и резче. Это придало ей естественности. Сущность выступила из легкого ажура юности и предстала какая есть.
В остальном все было так же. Те же зеленые глаза, подведенные стрелками, темно-русые в рыжину волосы, чуть посеребренные на висках. Брючный костюм облегает стройную фигуру. Губы стали тоньше, но перламутровая помада на них та же. Вся вытянута в струночку. Я вспомнила, как называл ее Даров. «Кузнечик дорогой»…
По-моему она была не особо рада меня видеть. Я возникла из прошлого, которое ей хотелось закрыть, как запирают старые вещи на чердаке.
Мы вежливо расцеловались. Спросили друг друга о житье-бытье. Она была замужем второй раз. Даров был не в счет. От первого брака был сын-студент, от второго дочка оканчивала школу. Все как обычно. Сама нигде не работала и не хотела. Да и не было необходимости в ее работе. Семья была обеспеченная.
Мне все же не терпелось спросить ее о прошлом. Невозможно было поверить, что из такой неординарной девушки так ничего и не вышло. Или она обещала больше, чем смогла реализовать?..
Но она прочитала вопрос у меня в глазах. И предупредила его.
- Даров умер, - сказала она, и в лице ее ничего не дрогнуло.
- Ты вспоминаешь о нем?
- Нет. – Вилена была верна себе. «Да», «нет», «не знаю». Четко и непроницаемо.
Пауза затянулась. Я предприняла последнюю попытку.
- Неужели даже на могиле у него никогда не была?
Она усмехнулась краешком губ и произнесла:
По несчастью или к счастью
Истина проста
Никогда не возвращайся
В прежние места
Даже, если пепелище
Выглядит вполне
Не найти того, что ищешь
Ни тебе, ни мне.
Я все поняла. Говорить больше было не о чем. Пепелище – это ведь и обо мне. Я тоже для нее была пепелищем.
Вилена глядела на меня и держала паузу.
- Ну, всего доброго, - нашлась я. – Я тут в командировке, завтра уезжаю. Рада была встрече.
- Взаимно, взаимно, - кивнула головой Вилена. - Привет семье.
Она пошла вперед легкой пружинистой походкой. Стройная, вытянутая в струночку. «Кузнечик дорогой» со станции Удельной.
Удельная - Таков Удел...
Браво, Ляман!