Ораз сидел на остановке и призрачно ждал автобус. Он вышел слишком рано и безнадежно всматривался в серую даль, пытаясь усмотреть там хоть какое-то движение. Лишь ветер гонял из стороны в сторону черно-белый пакет из-под молока, не давая ему прибиться к обочине. Пакет был, судя по всему, неплохим танцором и в бешеном темпе выписывал такие кренделя, что не каждый солист балета мог бы их повторить.
Ораз устало следил за его взлетами и падениями, равнодушно и спокойно глядя на буйство движений и пируэтов, сменяющихся спонтанными фуэте. Осень окончательно вступила в свои права, не давая лету ни единого шанса на возращение. Холодало. Ораз привычным движением поднял ворот куртки и засунул руки в карманы, надеясь хоть немного согреться. Он все никак не мог привыкнуть к здешнему климату, хотя прожил в этих краях без малого семь лет. За это время он так и не стал своим, но вполне освоился в конторе, чему был крайне рад.
В тех теплых краях, откуда он родом, практически не бывало холодов и большую часть года светило мягкое южное солнце. Поначалу он чисто физически ощущал его нехватку и даже завел у себя в комнатушке импровизированное солнце в виде шикарной люстры, мощный свет которой озарял скудную обстановку его убогого жилища… Ораз ложился на раскладушку, закрывал глаза и буквально ощущал на себе его тепло… В эти редкие минуты уединения он позволял себе расслабиться, предаваясь воспоминаниям о родных краях. Теплота света плавно перетекала в теплоту материнских рук и поцелуев, которые он ощущал на волосах и на щеке. Затем тепло переходило в область губ, в левый их край, и в памяти всплывал образ Элен, нежно целующей его перед дальней дорогой… Со временем он научился настолько четко представлять себе ее образ, что казалось, Элен была здесь, рядом с ним, а ее поцелуи передавали все тепло оставшейся вдали Родины…
Ораз то и дело прислушивался к себе, всякий раз пытаясь понять, почему все произошло именно так, как произошло, зачем он покинул родной дом и отправился сюда, в этот забытый Богом край…
Все чаще он вспоминал разговор с отцом, тот последний разговор, который состоялся в старом доме за неделю до отъезда. Последним он стал с того самого дня, когда Ораз узнал о смерти отца… Он умер внезапно, во сне. Его смерть совсем не потрясла сына. По крайней мере, первое, о чем он подумал, узнав о произошедшем, было: как это такой здоровый и, казалось, вечный человек умер так внезапно, да еще и во сне?.. Последний момент был особенно интересен, и Ораз долго размышлял о том, что же снилось отцу в тот роковой момент…
Ораз навещал отца нечасто, лишь иногда, по крайней необходимости. В тот день он зашел скорее по причине своего предстоящего дальнего отъезда, руководствуясь неким сыновним долгом, который был продиктован скорее традицией, нежели сердечной потребностью проститься.
Отец встретил его приветливо и даже радостно. «Чему он рад? – помнится, подумал Ораз. – Моему приходу или тому, что видит меня, возможно, в последний раз?» Только потом, в процессе разговора, он заметил, как изменился отец. Он стал более мягким, каким-то расслабленным. Это ощущалось во всем, начиная от рукопожатия, которое оказалось не столь твердым, заканчивая речью, в которой больше не было категоричных формулировок и однозначных суждений…
– Я не буду тебя удерживать, – сказал отец. – Ты уже взрослый и сам волен принимать решения, только помни, ты всегда можешь вернуться.
– Спасибо отец, я знаю, – невозмутимо сказал Ораз. – Но едва ли я вернусь…
– Ты стал категоричен, – заметил отец.– Раньше ты всегда оставлял место для маневра.
– Твоя школа, – парировал Ораз.
Отец как-то странно посмотрел на него, не пытаясь добиться понимания… Он привстал и жестом подозвал Ораза… Присев на краешек кровати, Ораз вдруг понял, что отец постарел, причем это стало настолько очевидно, что он удивился, как не замечал этого раньше. Видимо, все дело в том, что он давно не подходил к отцу так близко, как сейчас… Между ними всегда была дистанция.
– Я рад, что ты решился на такой непростой и самостоятельный поступок, – неожиданно весело сказал отец. – Рано или поздно, это все равно бы случилось.
– Да, – резко ответил Ораз, удивляясь такому несвойственному для самого себя тону.
Эти рубленые, однозначные фразы, голос со стальными нотками и комок в горле, откуда ни возьмись взявшийся, – все это было неким единым целым, а вовсе не наигранным ролевым поведением.
Отец замолчал и, казалось, задремал, слегка прикрыв глаза… Ораз терпеливо сидел подле него и старался сохранять так тонко настроенное душевное состояние… Он понимал, что должен говорить только в ответ и не вправе брать инициативу в свои руки.
– Ты читал, что-нибудь о духовных подвигах Франсуа? – откуда-то из полудремы донесся голос отца.
– Мне рассказывали. Вы же знаете, достать эту рукопись крайне сложно, – ответил Ораз. – Я знаком с ними в интерпретации Мекинга, еще в детстве он рассказывал мне о них.
– Я никогда с тобой не говорил о Франсуа, хотя знал, что для тебя это важно, – произнес отец.
С этими словами он полез в карман и вынул оттуда маленькую японскую статуэтку. Нэцкэ прекрасно сохранилась, поэтому не составляло труда разобрать все нюансы изображенной фигуры.
– Я всегда боялся говорить с тобой о Франсуа, сынок, боялся, что ты последуешь его примеру, – сказал отец, вертя в руках статуэтку.
– Я понимаю, отец, – еле слышно сказал Ораз, глядя на фигурку в его руках, на то, как она мелькает между пальцами, не утратившими былой ловкости, стараясь усмотреть в ней знакомые черты, неуловимо теряющиеся в этом калейдоскопе.
Мгновение спустя руки отца остановились, и образ, так долго мелькавший перед взором Ораза, наконец-то стал четким, явно зримым. Это была фигурка Франсуа работы неизвестного мастера эпохи трех стен. Отец вложил ее в руку Ораза и еще долго не отпускал, передавая тепло и нежность… Эта фигурка и сейчас была с Оразом – как амулет, как частичка Родины, как тепло отца…
Автобус пришел вовремя, впрочем, как всегда… Ораз не помнил, чтобы он когда-нибудь опаздывал даже на минуту. Водитель приветствовал его привычным взмахом руки со свойственной ему сдержанностью. Оразу всегда казалось, что такой человек ну просто не может опаздывать, он олицетворял собой пунктуальность и уважение ко времени. Ораз не единожды ловил себя на мысли, что эта стабильность была чуть ли не единственной в его нынешней жизни. Он ценил ее и одновременно ненавидел и даже завидовал… Именно поэтому он нередко выходил раньше, особенно последнее время, в надежде, что автобус нарушит расписание и придет раньше или опоздает, но тщетно… Хранитель времени был на чеку.
Автобус, как правило, приходил полупустым, и лишь парочка пассажиров ютилась где-то на галерке. Они сидели, подняв воротники и нахохлившись, будто замерзающие воробьи на ветках. Ораз не разглядел их лиц, только фигуры, удивительно похожие друг на друга, но если бы он мог посмотреть на себя со стороны, то увидел бы свое поразительное сходство с ними…
Вот совсем скоро, минут через пятнадцать, автобус наводнится людьми из конторы и его уединению придет конец, конторская социальность беспардонно заполнит все пространство окончательно и бесповоротно. И он будет сидеть на своем месте рядом с кем-то, кого он наверняка знает и не знает, будет смотреть в окно и думать уже не о том…
Грязный белый пес бежал за автобусом, облаивая его и агрессивно подпрыгивая при каждом удобном случае… На этом участке дороги скорость была невелика, и пес бежал вровень с автобусом, то отставая, то нагоняя его.
«Чертов пес, – подумал Ораз. – Ну что ему, пустобреху, неймется…».
Автобус ускорился, и белый пес стал безнадежно отставать, тщетно пытаясь нагнать утраченное… Его лай становился все слабее и слабее, пока не исчез совсем в серой дорожной пыли…
Автобус постепенно заполнялся людьми, многих из них Ораз знал по работе в конторе. К нему подсел человек, с которым он лично знаком не был. Это был кто-то явно нездешний. Сначала Ораз не обратил на него никакого внимания, так как был погружен в себя. Лишь отвлекшись от роя мыслей и рассеянно повернув голову направо, к своему удивлению обнаружил, что сидит не один. Его сосед был уже не молод, но и не стар, в сером мокром плаще и шляпе. В руках он держал небольшой портфель из натуральной кожи с застежками по бокам. Никакого интереса к Оразу человек не проявлял, то и дело поправляя свой головной убор, который норовил сбиться набекрень после очередной кочки.
«Вид у него не конторский, – промелькнуло в голове у Ораза. – В таком обличии в контору не пустят. Может стоит его предупредить?» И Ораз еще раз бросил взгляд в сторону незнакомца. Тот по-прежнему невозмутимо смотрел перед собой.
«Да какое мне собственно дело? Разве меня это касается… Возможно, он просто доедет до конторы и отправится по своим делам… Хотя посторонних на этом маршруте не бывает». Еще какое-то время Ораз осторожно присматривался к своему соседу, пока не решился заговорить с ним.
– Извините, – как можно более деликатно сказал Ораз. – Вы ведь не здешний?
Незнакомец совсем не удивился и, казалось, даже был рад тому, что Ораз заговорил первым.
– Я приехал совсем недавно и, собственно говоря, к Вам, – с некоторой иронией в голосе произнес незнакомец. – Вы ведь Ораз?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Ораз даже не успел удивиться и машинально ответил:
– Да.
Незнакомец снял шляпу и, сунув ее подмышку, повернулся в сторону Ораза. Он начал разглядывать его с таким любопытством, что Оразу стало неловко от такого внимания, и он снисходительно улыбнулся в ответ.
– Мне крайне интересно видеть Вас, Ораз… Пусть Вас не смущает такое искреннее внимание с моей стороны, думаю, Вы бы вели себя также, если бы знали то, что знаю я! – сказал незнакомец.
– Что все это значит? – с нескрываемым любопытством произнес Ораз. – Вы ждали меня здесь, в этом автобусе?
– Нет, что Вы, я в каком-то смысле, впрочем, как и Вы, полагаюсь на случай, – сказал незнакомец.
– Но как Вы меня узнали? Кажется, мы с Вами не знакомы?
– Как сказать… Думаю, Вы меня едва ли знаете, а вот я Вас знаю и достаточно неплохо.
– Но откуда? Мы ведь никогда не
