большую его часть. Посыльный, мужчина средних лет, понял ее вопрос, подумал, потер лоб. Он отвел ее чуть в сторону от входа в магазин и, скорее с помощью жестов, чем с помощью немецкого языка, объяснил, куда Нина должна пойти, на какую улицу повернуть.
И вот она стоит на неширокой улице. Напротив, на другой стороне улицы за решеткой с красивыми воротами стоит большой двухэтажный дом. В палисаднике подстриженные кусты и яркие осенние цветы. Одной стороной дом примыкал к линии тротуара, т.е. садик был только для членов семьи. На дверях медная табличка. Нине сейчас не видно, что написано на табличке, наверное, что-нибудь вроде «Прием с… по… »
Нина все не решалась перейти через дорогу и позвонить. Это был очень важный момент: ее странствие подошло к концу, или только начинается? И куда звонить, в дверь с табличкой или в ворота? Она решила, что дверь с табличкой откроют в любом случае, а ворота – неизвестно. И вот, решилась, перешла на другую сторону улицы, позвонила в дверь. Не открывал никто. Нина подумала, что в воскресенье у доктора могло не быть приема. На табличке было написано по-фински, а финского она не знала. Нина отошла от двери с табличкой и пошла к воротам. Позвонила. Скоро открылась боковая дверь дома, та, что в глубине садика, и к воротам подошла девушка-горничная. Подойдя к воротам, горничная остановилась и в ожидании внимательно посмотрела на Нину, не делая даже попытки открыть ворота.
Нина опять прибегла к помощи немецкого:
- Могу я видеть госпожу Янсон?
Горничная помедлила, оглядела Нину с головы до ног: - Вы к доктору?
- Нет, мне нужна именно госпожа Янсон.
- Как прикажете доложить?
- Нина Невзорова.
- Подождите, прошу вас.
Не впустив Нину на территорию садика, горничная исчезла за дверью дома. Нина стояла, держась за решетку ворот. Ей казалось, что, если она отпустит решетку, то упадет. По ней словно пробежал какой-то ледяной огонек. В первый раз за тринадцать лет она представилась своим собственным именем. Прошло несколько минут. Нина по-прежнему стояла, держась за чугунное литье. Наконец, та дверь дома, что вела в сад, снова открылась, выглянувшая горничная жестом показала Нине, чтобы она подошла к той двери с табличкой.
Когда Нина подошла, очень медленно подошла, ту дверь уже открывали, было слышно, как в замке поворачивают ключ. Нина вошла в комнату, которая была, видимо, приемной, явно предполагалось, что здесь больные могут ожидать приема врача.
Горничная сделала рукой приглашающий жест к одному из кресел у стены. Нина не успела опуститься в кресло. В приемную ворвалась статная дама.
Вопросительный взгляд, рука, поднесенная к губам.
- Тетя Даша!
- Ни-ниночка?
Не будем описывать объятия и рыдания.
И вот женщины сидят напротив друг друга в столовой. Горничная подала чай и печенье. Нина пьет чай, держит чашку в руках, грея ладони. Дарья плачет.
Через полчаса после того, как Нина вошла в этот дом, она сидела в белой ванне с горячей водой, покрытой ароматной пеной. Даша не отходила от нее ни на шаг. После ванны, одетая в тетушкин халат, Нина снова сидит в столовой. Даша говорит, что Нине уже почти приготовили комнату, а обед будет еще через час.
За стеной раздается шум, смех, голоса. Дверь в столовую распахивается. На пороге глава семьи, рыжий Густав Янсон, а за его спиной еще кто-то. Ну, конечно, два рыжих молодых человека! Один из них держит за руку кудрявую девочку лет десяти. Для Нины важна реакция вошедших. Доктор Янсон вопросительно смотрит на жену, по ее заплаканным глазам он понимает, что произошло нечто важное. Даша опять начинает плакать, сквозь слезы говорит мужу:
- Это Нина, это Нина!
Янсон, нахмурив лоб, всматривается в Нину, словно желая увидеть в ней черты той гимназистки, какой он видел ее в последний раз. И, словно признав, теперь он тоже обнимает ее. Вот в этот момент Нина понимает, что ее странствия окончены.
Молодые люди в студенческих мундирах чинно стоят около матери, ожидая своей очереди. Наконец доктор указывает на сыновей:
- Это твои двоюродные братья. Вот это Карл, а слева, похожий на русского, Петр. (Какое там «похож на русского», они совершенно одинаковые!)
Нина переводит взгляд на девочку.
- А это твоя тезка. Мы назвали ее в твою честь Ниной.
Вечером был обед. Наверное, праздничный. Нине были велики вещи тетушки, но пока у нее не было выбора. За столом вспомнили всю семью Нины и Даши. Помянули погибших родителей Нины, московскую бабушку и тетку.
Постепенно радость от встречи и избавления от опасности пересилила печаль потери. Разговор происходил одновременно на трех языках: по-русски между Ниной, Дарьей и Янсоном, по-немецки с ними говорили Карл и похожий на русского Петр, а девочке иногда переводили на шведский.
К концу обеда сытый и довольный Янсон стал вспоминать, что он был влюблен в мать Нины, но, поскольку она была замужем, он решил остановить свое внимание на младшей сестре.
В первый раз после гибели родителей и после почти полутора десятков лет жизни в стране, строящей новый мир, Нина спит в старом мире в условиях безопасности и комфорта, даже, пожалуй, роскоши.
В следующие дни Нина с Янсоном ходили в полицию, чтобы юридически оформить ее пребывание в Финляндии. Янсон сказал, что Нина получит Нансеновскую книжку, документ, который получают эмигранты по всей Европе.
Кроме юридических забот и волнений, связанных с законностью ее пребывания на территории Финляндии, были еще и заботы совершенно иного рода, приятные, сугубо женские. Тетка водила Нину в парикмахерскую, к портному, в кинематограф. Через несколько дней после Нининого появления в доме Янсонов Дарья отвела Нину выпить кофе с пирожными в той самой кондитерской, куда Нину не хотели пускать. Нет, она не собиралась мстить. Подумаешь, ерунда какая! Она даже посмеялась, когда тот самый официант подвигал для нее стул и разворачивал меню.
- Сегодня вечером у нас гости, - предупредила Дарья. – Постарайся выглядеть как можно лучше!
Только вечером Нина поняла, почему Дарья хотела, чтобы она хорошо выглядела. Тетка подвела к ней одного из гостей:
- Ну, а вы, друзья мои, давно знакомы.
Гость, он, видимо, был предупрежден, смотрел на Нину с доброй улыбкой. Видя, что она не узнает, он прошептал: - Нинетт!
- Васька?!
