Мне пятнадцать лет. Я нагрубила маме и, хлопнув дверью, ушла на дискотеку. В той злосчастной юбке, из-за которой, собственно, и разгорелся скандал.
Сначала было весело. Познакомилась с ребятами – Серёгой и Вадиком. Такие весёлые, раскованные. Потанцевали, немного выпили. Потом Серёга с Вадиком вызвались меня проводить. Я с удовольствием согласилась. Если бы я знала, чем обернётся их «проводить»!
Мы шли по тёмному парку. Вадик и Серёга становились всё развязнее. Их руки уже бесстыдно прикасались к моей талии, к груди. Сначала я пыталась остановить их словами, потом вырывалась, кусалась…
Когда кошмар закончился, я кричала, что заявлю на них в милицию. Тогда парни стали о чём-то испуганно шептаться между собой. Из их разговора я отчётливо услышала «заложит» и «замочить»… Провод от наушников обвился вокруг моей шеи. Драгоценный воздух уплывал из лёгких, и не было никакой возможности его вдохнуть.
Потом был какой-то парень. Нецензурная брань, драка. Я слышала, как он кричал: «Беги!», но не могла сдвинуться с места. Впрочем, эти выродки сами убежали.
Потом спаситель – как я узнала, позже, его звали Саша Петров – помог мне сесть в припаркованную у подъезда машину, на заднее сидение и повёз в больницу.
Я помню, как звучала по радио песня, из которой я мало что запомнила. Только одна строфа отчётливо царапает мою память:
«По куплету всему свету вы раздайте песню эту
И дождей грибных серебряные нити».
Потом был суд над Сергеем Ребровым и Вадимом Плешивцевым. Оказалось, до меня они изнасиловали ещё двух девчонок. Негодяев посадили. Саша был на суде свидетелем.
- Запомни, Оксана, ты ни в чём не виновата, - говорил он мне после заседания. – И если будет совсем хреново – рисуй.
- Что рисовать? – не поняла я.
- Всё, что захочется. Может, художницей станешь.
Тогда я не придала особого значения Сашиным словам. Ну, какая из меня художница? Мне ж медведь на пальцы наступил! (Если горе-музыкантам этот лесной обитатель наступает на ухо, то горе-художникам, должно быть, топчется по рукам.) Но после этого случая жизнь моя круто изменилась и отнюдь не в лучшую сторону. Никогда прежде я не думала, что люди могут быть такими злобными. Одноклассники, прежде относившиеся ко мне хорошо, теперь смеялись и издевались. Особенно жестокой была Ира, моя лучшая подруга. Хотя сама она обожала носить короткие юбки и плясать на дискотеках. И это её осуждение, пожалуй, было тяжелее всего.
Среди соседей я тоже не нашла сочувствия. Они стали презирать меня, как что-то грязное.
Всё чаще мне приходила в голову мысль, что лучше б меня тогда задушили.
«Ну, нельзя же так, Оксанка!» - одёргивала я сама себя.
Но мысли о смерти появлялись вновь. И тогда я, опасаясь, что в один прекрасный день не выдержу и что-нибудь над собой сделаю, решила последовать Сашиному совету и взяла карандаш. Только что рисовать? Себя, одинокую, несчастную, всеми отвергнутую? Хмурые серые тучи за окном? Или серебряные нити дождя, тёплого, летнего, с детства любимого? Дождя, который смоет девичий позор…
Картина получилась жуткая: кривая, согнувшаяся в три погибели неряшливая девчонка, над головой которой сгустились абсолютно чёрные тучи. Дождь вместо доброго серебряного получился тёмно-серым, больше похожим на грязь. Кончилось тем, что я порвала листок, твёрдо решив больше с изобразительным искусством не связываться.
Но уже через три дня мне захотелось вновь попытаться. На этот раз и тучи, и дождь получились светлее, и фигура моя, хоть и корявая, уже не выглядела такой несчастной.
«Научусь-ка я рисовать», - подумала я.
Моему замыслу очень помог журнал «Рисуем вместе» с приложением в виде кисточек и акварельных красок…
И вот в один прекрасный день мама, посмотрев на мою очередную мазню, сказала:
- У тебя неплохо получается.
А уж она в плане художества строгий критик, зазря хвалить не станет.
Только после этого я решила снова взяться за давнюю картину. Вот они – серебряные нити дождя вытекают из клубка пушистых облаков. И девушка, стоящая посреди равнины. Дождевые потоки уже частично унесли и боль, и стыд. Тем более, к тому времени я как раз закончила школу и поступила в институт. А соседи постепенно теряли ко мне всякий интерес, хватаясь за более животрепещущие темы для пересудов.
Художницей, вопреки Сашиным предсказаниям, я так и не стала. Да и говоря откровенно, не занималась я живописью серьёзно. Иногда развлечения ради садилась за мольберт, показывала свои картинки институтским друзьям. Вот вам и всё художество!
- Слушай, Оксан, ты вообще классно рисуешь! – сказала Настя, моя подруга и однокурсница. – Ты не пробовала выставлять свои картины?
О чём, о чём, но об этом я как-то даже не задумывалась, в чём открыто призналась.
- А то у меня дядя как раз этим увлекается. Проводит такие выставки, правда, это больше междусобойчики. В общем, приноси.
Не скрою, предложение меня сильно заинтересовало. Пообщаться с талантливыми людьми, себя показать.
- Как раз в субботу будет конкурс «Наш дом и ценности».
Притом толкование, по словам Насти, допускается довольно широкое.
«Наш дом и ценности»… Что же можно изобразить на эту тему? Дом… Деревенская изба с русской печью, застеленным вышитой скатертью деревянным столом, с пирогами, испечёнными заботливыми руками любимой бабушки… Городская квартира в хрущёвке, со старым диваном, комодом, на котором, как талисман, сидит кукла в синем платье… Или двор со скамейкой, на которых девочки играют в куклы, а взрослые дяди – в домино, с турниками, где мальчишки так любят лазать, с окном, откуда вечерком выглядывала мама, чтобы позвать детишек домой… А если выйти за пределы двора и взглянуть на родной город? Сколько интересного можно найти! Впрочем, зачем ограничиваться городом, когда «широка страна моя родная»? Страна-то широка, но разве голубой, покрытый облаками шар Земли не может по праву считаться нашим домом?
В конце концов, я решила не мелочиться и нарисовать галактику Млечный Путь. Кто скажет, что это не наш дом, пусть рисует свою Туманность Андромеды или Магелланово Облако (или откуда он там прилетел?).
Когда эта мысль пришла мне в голову, я уже поднялась по эскалатору и вышла из метро. До магазина «Всё для творчества» было рукой подать.
- Девушка, возьмите газетку! – какой-то парень раздавал у метро.
Я обернулась, взяла в руки.
- А что это такое? – спросила, по ходу раскрывая.
- Это про «калужских узников». Которых арестовали на митинге.
Краем уха я слышала, как недовольные коррумпированными властями вышли на Калужскую площадь, и как их разогнала полиция. Но будучи равнодушной к политике, подробностями не интересовалась. Говорили по телевизору, что все эти протестующие проплачены Госдепом, за деньги которого разваливают нашу Родину. Но наших журналистов слушать – так скоро начнёшь родного отца считать бандеровцем-экстремистом. Хотя у многих моих знакомых после Украины на этом пунктик. И ведь Бог ведает, что там происходит на самом деле?
Но что это? С газетной страницы на меня смотрел Саша Петров собственной персоной. Ничего себе! Вот так встреча!
«Привет, Саша! Это я, Оксана».
Да уж, если бы был чемпионат мира по банальности писем, я бы, пожалуй, могла бы побороться за призовое место. Да и сколько на свете Оксан!
«Та самая, которую ты спас».
Теперь наверняка вспомнит.
«Сочувствую, попал ты в передрягу! Главное – держись».
Звучит, наверное, не сильно ободряюще, но ничего умнее в голову мою не пришло.
«Помнишь, ты посоветовал мне рисовать? Большое тебе за это спасибо! Зацени мою мазню, которую я вложила в конверт».
Ну, не умею я писать писем, хоть убейте!
«Счастливо! Оксана».
Окончание тоже не выдающееся. Одна надежда на открытку, где на тёмном фоне Вселенной планеты, звёздные скопления и хвостатые кометы складываются в слово «Свобода». То, что я желаю Саше обрести как можно скорее…
И вот я с запечатанным конвертом стою у почтового ящика.
«Опомнись, Оксанка, что же ты делаешь? – рука боязливо отодвинулась от щели. – Подумай о том, что про тебя скажут. Пишешь письма уголовнику. Да ещё и с репутацией изменника Родины, агента госдеповского. Понимаешь, что будет, если друзья узнают?».
[justify]Понимаю ли я? Конечно, понимаю. У меня, считай, только жизнь,
