государственные учреждения принимали вне конкурса.
И понеслась для меня новая жизнь. Где-то в мечтах затерялся мальчик Сережа. Милый. Ранимый. Чистый.
* * *
Преподаватель химии. Старенький, седенький. Влюбленный. В колбочки. В реактивы. В мою большую грудь.
Я хотела выжить. Чтобы жить. Другим девочкам и мальчикам помогали. Родители, родственники. Студенческой стипендии ни на что не хватало. Мне очень понравился его маленький уютный домик в Гатчине. Вокруг дома пышно распустились цветы.
— Невеста, вы согласны? — голос распорядительницы до сих пор звучит в голове. Жалостливый голос. Что она знала? Что она знала о жизни? В свои пятьдесят…
Брак. Ему шестьдесят. Мне восемнадцать. Собралась в новую жизнь. Другую. И не сразу поняла, в чем дело. Он умело скрывал. Скрываясь.
Химик. Химия. Шприцы. Дозы. Я не убивала его, вы мне верите? Мне никто не говорил о дарственной. Его сын приехал и все объяснил.
* * *
Барак. Двести железных коек. Протухшие матрацы. Ветхое постельное белье. Мы — матерые (третий курс). Они — птенцы (первокурсники). Кругом клопы. Перескакивают с койки на койку. Пьют кровь.
Декорации. Кто сменит их? Пожалуйста! Я устала. Дайте другую картинку. Хорошую. Эй, вы, там, наверху, измените же что-нибудь! Никому нет дела. Все те же дешевые декорации, вписанные в красочные пейзажи. Дисгармония. Мне досталась странная жизнь.
Ее насиловали. Или это был секс? Не знаю. Не понимаю. Не хочу помнить. Но вспоминаю. Она тихо лежала. Не плакала. Не кричала. Не ругалась. Не отталкивала их.
В какой-то момент я решила, что она умерла. Тихо позвала. Глаза раскрылись. Живая. Первокурсница Ксюша.
Почему все так далеко зашло? Все начиналось как шутка. Злая, но шутка. Шутка! Вы мне верите?
Она была красивая. Слишком красивая. Умная. Что она делала в торговом техникуме, до сих пор не пойму. Меня в ней раздражало все. Особенно ее непробиваемое непослушание.
Субординация. Кому она нужна в стройотряде, где койка к койке. В один ряд. Длиннющий ряд ветхого барака. Дуло со всех щелей. Пошел октябрь. И дожди.
Мы работали. В любую погоду. Нас сгоняли, как скотов. И мы работали. Не поднимая голов. Волы.
Ей, наверное, ничего не объяснили. Не сказали, куда она попала.
Мальчишки. Они должны были ее напугать. Всего лишь. Поставить на место. А ее место подо мной! Что произошло тогда вечером? Слишком много выпили? Мне уже не вспомнить.
Несколько человек. Моих приятелей. Они громко смеялись. Она не подала на них в суд.
Эй, вы, там, наверху! Меня засасывает. Шаг за шагом. Помогите!
* * *
Промозглая осень. Опять. Койко-место. Снова. Нет в жизни справедливости, только комната в общежитии на четыре кровати. Стол. Чайник. Плита. И секс. Грубый. Простой. По расписанию. Вторник был моим днем.
В странном ритме живут люди. Годами. Десятилетиями. В женском общежитии много пожилых, которые втянулись. Привыкли. Дослужились до отдельной комнаты.
Я смотрела на них. Серых. И мечтала о другой жизни. Чистый белый снег. Высокое синее небо. Яркое рыжее солнце. Подъемники. Глянец. Журнал на коленях в метро.
Железные бидоны. Молоко. Сметана. Тара. Вес. Магазин в спальном районе города. Совсем крошечный, но в нем я числилась хозяйкой. Прибыль выходила маленькая, но она мне позволила снять отдельную комнату.
Свисток чайника. Чашка горячего чая. Лучшее время моей жизни!..
Черт меня попутал…
Нет, я его не искала. Я просто зарегистрировалась под девичьей фамилией на сайте знакомств.
— Милая моя! Девочка моя! Ты помнишь детство?.. Помнишь протухшие яйца на Пасху?
Бог мой. Мне ни за что не забыть те крашеные яйца! Мы бредили ими. Мы засыпали с мыслями о них: синих, желтых, красных. Нам их выдали поштучно. Протухшие яйца.
— Родная моя, а ночь под Новый год. Помнишь? Ты заболела ветрянкой, угодила в лазарет, а я пробрался к тебе через наш потайной лаз. Ты помнишь теплую ночь, малыш?
Лазарет находился в старом одноэтажном деревянном здании на отшибе комплекса. Стекла окон лазарета густо закрасили синей краской. Плотно забили широкими досками. Никто из взрослых не знал про лаз. И мы путешествовали по нему, сколько хотели. И когда вздумается.
— Да, Сережа, я все помню. Ты тогда заразился ветрянкой.
— Нам было хорошо. Я с трудом тебя нашел.
Он меня нашел. Мы стали переписываться. Потом он мне позвонил. Я была так счастлива!
— Я хочу тебя. Ты вся желанная! — его жаркий шепот в телефонную трубку. — Я скоро вернусь.
— Я совсем одна. Я давно одна.
— Подожди немножко.
Мне нужно было знать, где он. Он объяснял, что недалеко от города, в командировке, которая затянулась.
Время — бесконечная нить. На эту нить мы нанизывали картинки.
— Я хочу видеть твою грудь. Сосочки. Сделай фотографию. Перешли мне. Я так по тебе скучаю… Я люблю тебя, моя девочка.
Откровенные просьбы. Сладкие желания. Его звонки грели. Его письма возбуждали. «Ты приснилась мне в красном платье. Ты стояла у белой стены и медленно поднимала подол, открывая коленки».
Мне тоже снились сны. Навязчивые. Женщина в странной одежде. Черное пальто. Пестрый кушак. Ее окружали семеро детей. Мал мала меньше. Я вошла в чужой дом. Вглядывалась в незнакомые лица. Я не знала никого из них. Не узнавала.
Они сели за большой стол и принялись стучать ложками по пустым алюминиевым мискам. Они все зло смотрели в мою сторону. Чего они хотели от меня?
Потом мне приснилась она одна. И все тот же кушак. То же пальто. Одежда на женщине оставалась прежней, менялся лишь интерьер, окружавший ее.
Странный дом. Простые лавки вдоль стены. Много кособоких деревянных лавок. Я насчитала семь. Все они были покрыты свежескошенной травой (запах зелени). Женщина в кушаке любовно взбивала траву руками, словно перину.
Ее морщинистые, землистого цвета руки. Они мне что-то напомнили… Когда плугом вспахивают землю, остаются глубокие борозды. Ладони ее рук были испещрены глубокими линиями.
Зачем мне эти сны? Странные. Я просыпалась, вздрагивая. Но начинался новый день. И они забывались. На улице мороз, стужа, вьюга. В моих крошечных тайничках души тепло, ласка и уют.
— Кися моя, закрой глазки. Девочка моя, ты закрыла глазки?
— Да.
— А ты представила себе, что это я их завязал тебе шелковой лентой?
— Да. Да.
— Умница. Я люблю тебя, моя крошечка, запомни, я очень люблю тебя. Я знаю запах твоей кожи. Знаю всю тебя. Каждый волосок. Потрогай ручкой свои волосики. Милая, ты их потрогала?
— Да. Да.
Я любила его и не могла взять в толк, как раньше жила без него. Порой мы не спали ночами. Под его ласками в телефонной трубке я задыхалась от счастья, а где-то там, далеко-далеко, на другом конце провода он ловил мои оргазмы. Шумные. Яркие. Долгие.
— Я скоро вернусь. Обниму тебя. Покачаю на руках. Убаюкаю. Моя девочка, рядом со мной ты уснешь сладко-сладко. Я скоро приеду, потерпи.
Вдруг он исчез. Неожиданно. Перестал звонить. Перестал писать. Я не знала, как быть. Не знала, что делать. Плакала. Металась. Не могла работать. Ходила в церковь. Умирала. Воскресала. Кидалась к резко звонившему телефону. Похудела, почернела. Накопила на частного детектива. Бросилась на розыск.
— Воспаление легких. Ему нужны лекарства. Список в аптеке.
Лекарства! Список? Кто вы? Откуда вы? Что происходит?!
— Он не хотел вам говорить. Не хотел вас расстраивать.
Мне объяснили, как доехать до аптеки. Я помчалась сквозь шумную толпу в час пик. Вышла на Восстания. Пошла по Лиговскому. С трудом нашла аптеку в подвальном помещении. Уткнулась носом в бесконечную очередь. Прислушалась к разговорам.
— В «Кресты» градусники нельзя. Детский крем? Нет, тоже нельзя.
Пробилась к окошку. Оплатила список, думая, что помощь поступит скоро, но кто он такой? Зэк на шконке в зоне.
Как я сразу не поняла, где он. Его просьбы. Странные. Я должна была догадаться.
— Сколько тебе еще сидеть?
— Два года.
Два года! Два года…
— Милая, у меня отшмонали телефон.
— Что?
— Пришли менты. Кто-то заложил «курок». Они нашли телефон. Прости. Я не смогу тебе больше звонить.
Как?! Я так привыкла к его звонкам!
— У тебя есть лишние пять тысяч?
Лишние? У меня? Я копила на сапоги. На Большом проспекте Петроградской стороны в магазине «Саламандра» не так давно повстречала свою мечту, она стоила семь.
— Да. Есть.
— Тебя будут ждать в два часа дня. Завтра. В кафе. Ты им отдашь пять тысяч. И мне принесут телефон. На воле он стоит дороже! А здесь все можно купить по дешевке.
— Да, милый.
— Я точно знаю, сколько стоит такой новый.
— Тот, который купим мы, он ворованный?
— Какая разница? Это не наше дело. Главное, что я смогу тебя опять слышать. Я люблю тебя, милая. Очень люблю. И не могу жить без твоего голоса. Без тебя. Если ты исчезнешь, я умру. Запомни это! Мне без тебя ничего не нужно. Ты поняла?
Я поняла. Закрыла магазин. Полетела. Кафе на краю города. Вы знаете, что такое край города? Это пивная палатка «Клинское» посреди пустыря. Вокруг палатки — «Галенвагены» и «БМВ». По обе стороны — длинные столы (хозяин заведения хорошо знал своего клиента). Стулья с пластиковыми сидениями.
В заведении аншлаг. Владельцы дорогих машин, «сливки» постсоветского общества, активно чирикают, словно воробьи на проводах. Мне не к ним. Мне к официантке.
— Вы не подскажите, как мне найти Надежду?
— Надя — это я. Подождите немного, обслужу клиента и вернусь к вам.
Молодая женщина. (Поговорив с ней по телефону, решила, что она старше). Отекшие икры ног. (Целый день на ногах). Заношенные туфли. Она предложила мне чашку чая. Я спросила, где туалет.
— У нас «Био», — улыбнувшись, махнула в сторону кустов.
— Руки помоете у рукомойника.
Конец города. Конец света?
Туалет. Открыла скрипучую дверь. Вошла в трудное детство.
На лето учеников нашей школы вывозили в пионерский лагерь. Никто из нас не был пионером. Все закончилось до нас. Но полуразвалившиеся бараки по-прежнему назывались пионерским лагерем.
Весной бараки подкрашивали. Заносили в них кровати. Матрацы. Пищеблок посреди лагеря тщательно проветривали. Начищали до блеска плиту в столовой. Тяжелыми мешками свозили в лагерь крупы и муку. Летом ворота лагеря распахивались.
Там было привольно. Кругом лес. Мы редко пользовались деревянными сооружениями с дыркой посередине.
Рукомойник. Вы когда последний раз видели рукомойник? А мне повезло. Широкое пятно вокруг было выложено дорогой напольной плиткой. Золотистый набалдашник подтекающего крана. Розовые ароматные салфетки. Разовое мыло. (Кусок меняли после каждого посетителя, я выяснила позже.) Ополоснув руки, прониклась уважением к «новым русским». Свежим взглядом прошлась по обстановке. Грязные чашки. Тарелки со сколами. По дну тарелок надпись затертыми буквами: «Общепит».
— Мы с трудом их нашли. Зато теперь наши посетители довольны! — наливая чай, хвасталась официантка. — Мясо у нас парное. Чай вкусный. Пробуйте чай! Травы собирает сын хозяина. Разбирается парнишка. А вы угощайтесь, угощайтесь. Наш чай хорошо утоляет жажду. Придает силы. Бодрости. Устали с дороги? Кем вы работаете? — женщина смотрела на меня с явным любопытством.
А я смотрела на сбитые края плохо помытой чашки. В моей подсобке тоже были такие. Достались мне по наследству. От бывшей хозяйки. Может, ей предложить? Протянула деньги. Она отрицательно повела головой и уверенно произнесла:
— Пять пятьсот.
— Мне сказали — пять.
— За пять было вчера. Теперь пять пятьсот.
