мне бояться? Чесотки? Педикулеза? Туберкулеза? Охраны через стенку?
Город. Я вернулась в него поздно вечером. Измотанная. Голодная. Мне бы водочки выпить. Закусить.
* * *
Огромная автостоянка перед супермаркетом. Я вышла из машины. Словно из-под земли выросла немощная старуха. Встала перед капотом, вытянув вперед руку.
— Деточка, мне так плохо… — тихий дрожащий голос. — Помоги, милая. Дай денежку. Кушать сильно хочется.
Ее ноги подкашивались. Если бы не крепкая палка, на которую старуха оперлась рукой, рухнула бы на землю.
Я не знаю мамы. В дом малютки попала подкидышем. Кто-то когда-то где-то меня родил. И выкинул.
— У вас есть дети? — раскрыла кошелек. Достала сотню. Ей хватит.
— Есть, деточка. Наверное…
Она ушла, съежившись. Не сказав «спасибо». Я смотрела вслед на ее сгорбленную спину. И медленно соображала: это и есть пророчество цыганки. Но мне не захотелось пойти за ней. Обнять. Прижать к себе. Накормить супом.
В супермаркете несмотря на позднее время — толпа. Народ мел с прилавков тележками. А мне расточительство не по карману. Нельзя тратиться на соблазнительный бекон в нарезке и йогурты. Завтра выйду на работу, вернусь в свой магазин, поем теплого хлебушка с порошковой сметаной. Пришло время беречь копейку (передача обошлась неслыханно дорого).
Куплю хлеба, пол-литра водки и молочных сосисок. Вернусь домой. Бутылочку с водочкой закину в морозильную камеру. Сосиски поджарю с лучком. Пока будут «томиться» под крышкой на сковороде, в холодильнике запотеет водочка. Я ее достану. Холодненькую. Свинчу ей головушку. Блестящую. Налью себе глоточек! И…
В нашей коммуналке стоял гам. К соседям приехала родственница с малолетним ребенком. Мальчишка носился по коридору взад-вперед, выкрикивая матерные слова. Никому до него не было дела. Соседи не запойные, нет. Но в тот вечер они увлеклись.
— Ты зачем говоришь плохие слова? — перехватила я мальчишку.
— Да пошла ты, — он юрко увернулся. Быстро нырнул в соседскую дверь.
Я и пошла. У себя пригубила. Со сковороды поела. Вздохнула. Надо бы сделать звонок Сереже. И лечь спать.
— Да, милая, конечно, ложись. Моя девочка сегодня устала. Ножки гудят у киси. Если бы я был рядом, сделал бы пяточкам массаж. Ложись, моя принцесса. Завтра будет новый день. Я разбужу тебя утром.
«Завтра будет новый день». Я ворочалась. Не уснуть. «Не отпускай меня. Может, не зря хорошие сказки по слогам в детстве читали нам». Куценко? Соседи. Черт бы их побрал!
Час ночи. Он еще не спит. Он привык ложиться поздно. Спать три-четыре часа в сутки. Я ему позвоню. Послушаю голос.
Услышала. Не сразу поняла, но ее голос узнала тотчас.
— Ты отдаешь ей мое свидание! Мое свидание!
Я вклинилась в чужой разговор. И услышала Сережу.
— Замолкни, женщина! Знай свое место.
— Как ты так можешь?! Ты же говорил, что все шутка! Твоя шутка затянулась!
— Идиотка! Ты, что ли, будешь доставлять дурь через забор? Ты? В тюрьму захотела! О детях думай, кошелка! Я тут стараюсь для вас, зарабатываю…
Она расплакалась. Он повесил трубку.
* * *
Вот и все. Я смотрела в пустоту. Если я отравлюсь таблетками в коммунальной квартире — это будет глупо. Стухну. Провоняю весь дом. А у них гости. Ребенок. Ему и так досталось. Мамочка — шлюха. У него есть мамочка…
Я шла по рельсам. Страшно. Мне было так страшно! Вы мне верите? Я была совсем одна. Где-то вдали лаяли собаки. На небе появилась луна. Осветила путь.
Идти по шпалам неудобно. (В последний путь я собралась на каблуках.) То и дело спотыкалась. Пару раз чуть не упала. Несколько раз ушла в сторону. Нет, я не передумала. Просто по сторонам рельс была насыпь. Мягкая. Теплая. Я садилась на нее. Отдыхала. Потом опять шла. Мне надо было идти. Обязательно идти.
Он настиг меня на рассвете. Сердце мое бешено стучало, но я не испугалась, вы мне верите?
* * *
— И это все, что ты можешь рассказать? — женщина в черном пальто и пестром кушаке зло смотрела на меня. Семеро детей за столом громко стучали ложками по пустым мискам. — Ты пришла в этот дом ни с чем! Нам самим здесь есть нечего! Ты ничего не принесла с собой! Ничего!
Я вышла на улицу. На улицу? Семь небольших холмиков. В них воткнуты покосившиеся деревянные кресты. Прочитала. Имена. Даты. Рождения. Смерти. Удивилась. Все умерли в один день. Триста лет тому назад.
Свежая могила. Ровный крест. Ни даты рождения, ни имени. Вокруг могилы следы. Животных?
Вернулась в дом. Женщина укладывала детей. Семерых. Мал мала меньше. Разлеглись по лавкам.
— Как меня зовут? — спросила я, остановившись в дверях.
Она оглянулась. Расхохоталась. Поинтересовалась: «Что появилось раньше: горе или глупые женщины?»
Я заплакала.
Не думала, что там ничего не заканчивается, а все только начинается.
А она… рассыпалась серой землей. У кого теперь узнаю, как меня зовут? Кто мне ответит?
