Верный спутник, огромный рыжий бесстрашный пес, от которого и волки пускались наутек, вдруг застыл. Вздыбил шерсть, принюхался и тоненько, жалобно заскулил, словно жалуясь. Захолонуло в груди головы. Видать, не вся жуть с ночью ушла…
- Что же ты там учуял, Рыжко?... – прошептал голова, раздумывая: одному пойти или сразу подмогу позвать. По добру бы позвать кого, да только попробуй собери теперь люд, после такой-то жути седмицу по домам сидеть будут, носа не высовывая. И несолидно голове по кустам с подмогой лазить. Да уж больно чудно ведет себя Рыжко. Нехорошее там, за орешником, ой, нехорошее. И лучше сразу подготовиться.
Сын головы на зов отца пришел сразу. И ему, лихому удальцу, первому местному смельчаку тревожно стало, как на пса посмотрел. Не стал очертя голову за кусты бросаться, к отцу прислушался. Осторожно пошли они к орешнику; а верный Рыжко, заскулив еще жалобней, поочередно тянул хозяев за подолы рубах, стараясь отвести от нехорошего места, да без толку. Не след голове в стороне стоять, когда у его селища невесть что творится.
Предчувствия не обманули. На просеке, среди начертанного прямо на песке и чудом не смытого дождем рисунка лежала пропавшая Дара. Голова подошел было ближе и почувствовал, как седеют последние темные пряди на поднявшихся от ужаса волосах. От Дары на этом и было что одежа да глаза. Человеческие, широко раскрытые от ужаса, но уже подернутые пеленой смерти… Краем уха голова услышал, как выворачивает рядом сына, да и сам чудом удержал подкатившийся к горлу ужин. Хорошо, что не позвал больше никого. Мертвый оборотень, застрявший посреди оборота, - такое зрелище не каждый выдержит, рассудком не помутившись. Дара, тихая, безропотная, добродушная скромница. Оборотень, порождение тьмы, лютый ночной ужас. Ясно теперь, почему волки стали их селище стороной обходить. Сунешься тут, когда в селище такая хозяйка…
Вскрик сына отвлек голову от страшных дум. Завертел он головой, отругав себя за беспечность. Это ж какая тварь в округе обретается, что оборотня убить смогла?! Но на ветке дуба сидел всего лишь молодой скоморох. Правда, селяне и его узнали не сразу. Поседевшие волосы всклокочены, одежда вся в грязи и крови, щеки мокрые от слез, а в красных, заплаканных глазах плещется смесь из отчаяния, боли и ужаса. Шай даже не заметил селян, он не отрывал взгляда от Дары и бормотал, бормотал, бормотал….. Вдруг, так и не сведя с нее глаз, парень плашмя кинулся вниз, с ветки. Захрипел страшно, задергался, бестолково суча ногами по воздуху. Да так и остался висеть, подвешенный на ярко-синей ленте. Той самой, что так любила Дара.
Дару сожгли на закате. Всем селищем собирали ветки для погребального костра. Голова рассудил просто: кем бы не была на самом деле Дара, но зла она никому не причиняла. А уж скольким травками своими помогла – и вовсе не счесть. Сам голова от прострелов только ее мазями и спасался… Потому и не стал говорить никому об увиденном. Отправил тишком сына за домовиной, загодя для бабки женкиной подготовленной. И открывать ее в селище строго-настрого запретил. Не знал только, как пискухе про сестру сказать, как попрощаться не дать лицом к лицу… Но Мирта спокойно приняла наказ головы, не плача, не споря. Ни слова она не проронила, узнав о сестре, словно бы уже обо всем проведала. Кольнула голову запоздалая мысль: если старшая такая, то кто же тогда младшая?..
- Что же ты наделал, колдун!...
- Я помог тебе, бесценная моя. Можешь не благодарить.
- Помог?!
- Тише, не кричи, моя совестливая! Ты знала, что должна принести жертву. Я давал тебе выбор. Всего одна жертва! Ее жизнь – или твоя. Жалкая шавка – или великая ведьма, никак не желающая принять свой дар!
- Я великая дура, раз когда-то связалась с тобой!
- Прекрати эту сцену, истеричная моя! Подумай, и подумай хорошо! Что я предлагаю тебе? Все! Власть, силу, могущество – и весь мир на блюде! Что я прошу за это? Ничего! Даже ритуал провел за тебя! Прими это!
- Но Дара…
- Даре уже все равно. Ее жизнь ничего не стоила. И не вини меня! Это ты обрекла ее на смерть. Ты знала расценки; знала, что за твой проступок нужно заплатить. Ты знала, что я приду. Она – твоя плата, и ты заранее подготовила ее. Не строй из себя праведницу, бесценная моя. Осознай же, мы – не люди. Мы с тобою вне добра и зла. Наш удел – сила. Ты довольно отдыхала, дорогая, я позволил тебе это. А теперь пора назад. Время принять себя, нерешительная моя, и вернуться.
- Ты солгал! Жертв было две! Чем тебе помешал парень?!
- Парень?.. Ах, тот скоморох! Не смеши, бесценная моя, чем бы мне мог помешать такой мальчишка?! Он был моим развлечением, пока я шел за тобой. Забавой, отвлекающей внимание. И посмотри, как все интересно сложилось: наши игрушки притянулись друг к другу. Никто и не заподозрит нас, дорогая. Все видят лишь несчастную историю любви. И небрежного отношения с высшими силами – ведь фокусы парнишки совсем не просты. Что, в общем, совершенно верно. А мы – жертвы коварства близких, сторонние наблюдатели. Не дергайся, никто не обвинит тебя, пугливая моя. Да и что тебе до них?
- Как же противно! Не встреть они нас – могли бы жить, жить долго…
- И никогда не встретиться! Да чего уж там: ловкого мальчишку вскоре просто забили бы в подворотне за его выкрутасы! А благодаря мне он испытал упоение магией, ощутил силу истинного дара…
- Ставшего смертельным!
- Поверь, бесценная моя, лучше короткая, но яркая жизнь, чем серое бесцельное прозябание в подворотне. Уверен, с твоей шавкой было так же. Дара была просто человеком до встречи с тобой, верно?
- Верно. Человеком. Но человеком на волоске от гибели! Я продлила ей жизнь!
- Какой ценой, всесильная моя? Сделав ее двуликой? Что ж, теперь ты видишь, как все удачно сложилось: одолженная жизнь не может быть долгой. Уверен, они благодарны нам за пусть короткую, но яркую встречу. За чувство, что они испытали. Иные за всю долгую жизнь не испытывают ни малейшей искры, а их охватило настоящее пламя. Я говорил тебе, упрямая моя, и говорил не раз: в мире нет ни чистого зла, ни чистого добра. Все относительно. Прими это, наконец, и идем. Нас ждет целый мир!
Шая сожгли вместе с Дарой. Об этом попросили удрученные скоморохи и сама Мирта. Уж кому-кому, а ей селяне не смогли отказать.
Не успели угаснуть последние языки пламени, а расписной фургон, поскрипывая, уже тащился прочь от селища. Пятеро было в нем, как и прежде. Только вместо ловкача Шая была теперь малышка Мирта. Пискуха сама попросилась к скоморохам, а те, сами не свои от горя, согласились. К удивлению селян, голова возражать не стал, сам помог сиротке собраться, спровадил в дальний путь. И долго смотрел вслед уезжавшему фургону.
А ночью, на удивление тихой и ясной, вдруг полыхнула изба, самая новая в селище. Та, что срубили для сироток. Ярко вспыхнула, да и вмиг сгорела дотла, одни уголья и остались. Долго судачили о таких чудесах в селище. Лишь голова помалкивал, раздумчиво отирая руки, словно бы от сажи, да поглядывал на волчий клык, что всучила ему Мирта прямо перед отъездом. Да так глянула при том – голова и спорить не стал.
Остыли уголья, рассыпались в прах, размылись дождями – и потекла жизнь в селище своим чередом. Лишь остался мертвый, ничем не зарастающий круг там, где погибла Дара; да обходили селище стороной лесные хищники, точно отводил им кто глаза.
