пор непонятно, но боролась я за неё долго, выложившись по полной. Но меня очень беспокоило, что по церковным канонам я всё ещё была замужней женщиной. Стремясь исправить это, я невольно начала знакомство с изнанкой веры. Не помню, чтобы в то время использовали слово дуальность, поэтому оставим первый вариант — изнанка.
Начала я с той церкви, где проходил мой обряд венчания. Там я узнала, что развестись можно только в епархии, расположенной в Новодевичьем монастыре.
Именно там я узнала, что у Бога есть цена, и доступна она далеко не всем. Пока я ждала батюшку, чтобы решить свой вопрос, кое-что произошло. Возле церковной лавки, где продавали свечки и подавали записочки, разгорался серьёзный скандал. Голоса становились всё громче и привлекали внимание даже тех прихожан, что пришли на службу. Мне стало интересно, что происходит, и я подошла поближе. Пожилая интеллигентная женщина, плача и прижимая трясущимися руками к груди стопку документов, умоляла матушку назначить отпевание её покойного супруга. А матушка довольно грубо объясняла ей, что отпевание стоит ровно сто пятьдесят рублей, не меньше, и что торговаться она ни с кем не собирается. У бедной вдовы была лишь половина нужной суммы, она слёзно умоляла матушку сжалиться — её покойный супруг всю свою жизнь был прихожанином этой церкви и хотел, чтобы отпевание было именно в ней. Это было его предсмертным желанием. Но матушка не хотела идти на уступки и, чувствуя себя в доме Бога полноправной хозяйкой, сказала, что если семья женщины настолько нищая, то идти ей надо в другую церковь, например, к отцу Николаю, у которого есть богатая жена, поэтому он может проводить отпевания даже бесплатно.
Можете себе представить, насколько меня цапнула по сердцу эта ситуация, что я и сейчас я помню всё случившееся так, как будто это было вчера. А тогда я слушала мольбы, видела слёзы и чувствовала себя крайне неприятно. Я потихонечку добавила безутешной женщине недостающую сумму денег, но мне было очень и очень противно от всего происходящего. А остальные прихожане молча ждали, когда закончится разборка, и они смогут заплатить за свои свечки и записочки. Для них эта сцена не была ни возмутительной, ни оскорбительной, может, потому, что они уже давно привыкли к церковному прайсу.
Вот так я узнала, что Бог никому не даёт скидок. Цена есть цена, и Ему не важно, что у тебя случилось горе. Есть деньги — Он утешит и в своих чертогах примет как положено, а нет денег — двери будет держать запертыми. Нищим, сирым и убогим нет там места.
Будучи человеком неугомонным, в ближайшие же дни я заехала в другую церковь и обратилась к священнику, рассказав ему о случае с вдовой. Я попыталась в разговоре сослаться на Библию, ведь Иисус вообще-то был против торговли в церкви и сам лично изгонял торговцев и менял из Иерусалимского храма. Священник слушал меня нетерпеливо, с укором во взгляде, потом, вздохнув, поведал, что Библию читать простым людям запрещено. Истинно верующие должны молиться, поститься, отдавать в Церковь десятину и заботиться о своих родителях. А всё остальное — от бесов. На этом наш разговор закончился. Я пока еще смутно, но уже начала предполагать, что с Богом что-то не так. Мои периферийные файлы пополнялись новыми данными, но остро вопрос еще не встал. Меня пока интересовал только церковный развод. Я ведь замуж хотела.
Может создаться впечатление, что тогда Бог был для меня чем-то далеким, но это совсем не так. Моя жизнь в то время была так тяжела, что обращалась я к Нему ежедневно. Я выучила молитву «Отче наш», и сложно поверить, но даже по ней у меня были вопросы. Ответы на них я пыталась найти у священника, но безуспешно — была практически послана им далеко и надолго. Меня интересовала строчка: «И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Я не могла понять, зачем нас вводить в искушение, и чем отличается искушение от лукавого, раз в одно вводят, а от другого избавляют… Бог милостив и милосерден и на все вопросы, в конечном итоге, дал мне ответы. В одном из эзотерических текстов через семнадцать лет я прочитала то, что так меня интересовало. Просьба в молитве звучит так: «Отведи от нас искушение и избавь нас от лукавого».
В те времена 90-ый псалом был моей соломинкой, за которую я держалась, утопая в океане жестокости и насилия, подобно многим из нас в «лихие девяностые». Иногда были такие моменты, что единственным местом, где можно было укрыться и рассказать Богу о своих бедах, был туалет. Вот сидишь на унитазе, зажав рот ладонями, чтоб никто не видел твоих слёз, локти упираются в коленки, скрюченное тело сотрясается от рыданий, а ты рассказываешь Богу о своих обидчиках, просишь утешения и хоть какого-то совета, как пережить случившееся. Это я веду к тому, что мои собственные внутренние ощущения и общие знания о Боге в моей картине мира еще не конфликтовали, видимо, располагаясь в разных сегментах сознания.
Через пару месяцев, в конце сентября, я добралась до Новодевичьего монастыря. Приехала пораньше и, сидя на лавочке возле церкви, наблюдала за монахинями, которые проходили мимо меня, спеша по своим делам. И глядя на то, как деловито они сновали туда-сюда, я вдруг вспомнила, как сама хотела принять постриг, а мама отговорила меня, избавив от монашьей участи.
После первого развода с моим вторым мужем (с которым я позже венчалась) мне было так тошно, так плохо, что казалось, жизнь больше не имеет никакого смысла, и утешение можно найти только в монастыре. И так, видимо, думала не я одна, потому что многие мои знакомые, молодые девчонки, бросая всё и вся и громко хлопая дверьми, уходили в послушницы, принимали постриг. Тогда это было похоже на героические подвиги жён декабристов.
Мне, видимо, тоже хотелось, чтобы люди восхищались тем, как героически я переношу своё горе, а не считали меня дурой, которую бросил муж через пару месяцев после венчания. И вот с такой идеей фикс я пришла к маме за поддержкой. Странно, но меня совсем не заботило, куда денется мой сын, и кто будет его воспитывать. Переживаний по поводу собственного ребёнка не помню, а вот посиделки на кухнях, обсуждения — кто, куда и когда, что нужно до пострига, что можно после — помню. Христовы невесты — куда уж круче! И вот со всем этим дурдомом в голове я пришла к маме за благословением на уход в монастырь.
А к тому времени я уже имела собственный успешный бизнес. Мама, внимательно меня выслушав, сказала: «Анна, тебе в монастыре делать нечего! С твоими мозгами и опытом тебя направят в бухгалтерию. Будешь там кассу вести и доход увеличивать. Этим ты и здесь можешь заниматься, так еще на танцульки сходишь, с девчонками мартини попьешь». Надо понимать, что мне еще не было и двадцати девяти. В общем, я как представила, что буду заниматься там бизнесом, так весь героизм куда-то испарился, и смысл уходить в монастырь пропал. Большая часть девчонок в течение нескольких лет вернулась домой, повыходила замуж, нарожала детей, так что все встало на свои места. Бывают времена, когда все, одномоментно, сходят с ума, но хорошо, что ненадолго.
И вот я на приеме у высокого чина в церковной иерархии. Меня поразил внешний вид этого священника. Это сейчас нам привычен маникюр на мужских руках. Мы знаем, что мужчины могут специально ухаживать за своей бородой, кожей лица. Но в то время это еще не было ежедневной нормой, и эта холеность, и лоск резали глаза. И крест на выпирающем животе. Он был большой, золотой и… какой-то неуместный на этом сытом, благополучном теле. Извините, но я часто задумываюсь, как они умудряются соблюдать все посты и молиться по всем канонам, и при этом так выглядеть.
Я присела на стул перед столом, за которым сидел и что-то писал ручкой с золотым пером священнослужитель. Он всем своим видом показывал свою важность, ещё и для того, чтобы проситель ощущал свою ничтожность. Я рассказывала о своём горе, просила о снисхождении. Говорила, что я еще молодая женщина, полная сил, хочу иметь семью и детей — именно поэтому прошу церковного развода. Я осознавала, что с венчанным супругом возобновление семьи невозможно по ряду причин, над которыми я не властна. Причины были очень весомы, и я о них поведала. Некоторое время он слушал меня, вполуха, продолжая что-то писать. Не отрываясь от своей писанины, священник сказал, что церковь дает развод только в случае регистрации нового брака. Так что мне нужно выйти замуж, принести свидетельство из ЗАГСа и паспорт со штампом — тогда я получу церковный развод.
Мало того, что я была глубоко верующим человеком, так я еще была думающим человеком. К тому же, я училась на последнем курсе очень уважаемой в юридических кругах академии. И на лекциях по курсу «Государство и право» профессор нам рассказывал (потом я еще экзамен по этой теме сдавала) о том, что в ранние века церковь была институтом власти со своим сводом законов. И вот по этим церковным православным законам церковь разводила по двум основаниям: прелюбодейство и первородство духовного родства перед кровным. Если мужчина хотел развестись с женой, то он тайно бежал в церковь крестить своего ребенка, становясь его крестным отцом. И это было основанием для развода, так как он становился его духовным отцом и не мог быть отцом в гражданском мире. А при прелюбодействе разводили до трех раз. В четвертый раз мужчина уже не мог венчаться, и его изгоняли из поселения. Жить он должен был на выселках, отсюда и «жить бобылем».
Вот я и начала все это священнику рассказывать. Сначала я поведала о своей Душе, которая не хочет грешить. Ведь сама мысль о другом мужчине, когда я еще венчана, грешна. Батюшка к тому моменту уже отвлекся от бумаг и, крутя в руках свою красивую перьевую ручку, начал мне объяснять: «А не надо думать о плотском! Нечего сразу лезть в койку, нужно усмирять свою плоть! Вот начни встречаться без похоти, распишись, дождись церковного развода, а потом уж и предавайся утехам. И вообще, брак — это не про секс, а про служение». Я с батюшкой в вопросах секса не спорила, но за свою Душу решила побороться. Значит, если в койку — это грех, а если думаешь о мужчине, любишь его, планируешь с ним семью — то это не грех? То есть на уровне желаний и помыслов можно все? Для Бога это не грех?
Он поднял на меня взгляд. Сложно сказать, где было больше ненависти ко мне: в глазах или словах. А сказал он мне дословно: «Может, я слушаю и мне хочется вас переехать трамваем, но это не значит, что я буду это делать» (Вот рассказала вам и задумалась: а почему трамваем? Типа, размазать по рельсам? Как у Булгакова или Толстого? Может, моё имя вызвало у него такие странные ассоциации? И у одного, и у другого писателя есть героиня Анна). Но к тому времени я уже не по первому кругу прошла «огни, воды и медные трубы», так что речь батюшки, подкрепленная ненавистью в очах, меня не испугала. Я продолжила... говорила, как для меня это важно, что это очень серьезное внутреннее решение. Я давала клятву быть с этим мужчиной в горе и радости, и теперь, когда я знаю, что никогда с этим мужчиной больше не буду, меня мучает вопрос: «Имею ли я право на счастье или должна доживать свой век одна? И не могу иметь других детей?» Я много над этим размышляла и решила, что имею
