переживает. Так было, когда я болел
двусторонним воспалением легких. Перед глазами стоял туман. Сквозь него
приближались глаза. Да, это были глаза женщины. Она сочувствующе смотрела на
меня и…
- Максимова, отойдите от него! Вы что, первый раз дежурите? За машинку, старая
стерва!
Это был голос майора. Он подошел к женщине и оттолкнул ее. Мне показалось, что
на нем не темно-зеленая форма нашего офицера, а серо-мышинная с
зигзагообразными двойными «молниями» на рукаве. Вот-вот заговорит на немецком:
«Frau Maksimova, zetzen sie sich»! Но то было бы слишком вежливо.
- Он же совсем мальчик!
Klein Kinder!
Голос у женщины был приглушенно-виноватый.
- Отставить! Вон из кабинета! Такие, как этот, насилуют вас, дур, в подворотнях
и лифтах! Пожалела! А у нашего капитана Сочнева остались две девочки! Ты им
заменишь отца?
Дверь открылась. Но ее открыла не стенографистка, которую выгоняли, а вошел
тот, низкорослый мужик, который стрелял в Гундоса. Щепки на его щеке уже не
было. Лишь с полтинник кружок лейкопластыря. Да и одет он был уже поприличнее.
Он молча подошел ко мне. Все понял. Почему-то криво усмехнулся:
- Вольтотерапия? Ну-ну, член крепче будет. Девки под ним вертеться юлой будут!
Вставай, одевайся!
Я медленно встал и подтянул брюки. При этом я почувствовал тяжесть ножа. Не
знаю, как его не заметил верзила, расстегивая ширинку? Откуда у меня взялись
силы, тоже не знаю, но я выхватил нож и, нажав на кнопку, бросился на убийцу
Гундоса. Бросится после шока – это было круто. Поэтому был легко обезоружен.
Коренастый не стал бить, а в его глазах я почувствовал уважение.
Он повернулся к майору:
- Сидоров, не шей ему Сочнева. Ты же видишь, пацан еще! Отпусти его со мной.
Это ствол Кудрина, из солнцевских. Мы на него в компьютерной базе наткнулись,
когда номер запустили. А пацан здесь не причем. Он девчонку спас…
Вот как!
- А я на Сидорова рапорт подам!
Это послышался голос сочувствующей мне женщины. Но в нем все-таки было больше
неуверенности, чем решимости. Я понял, что рапорта не будет.
***
В этом санатории скукотища страшная! У меня отдельная палата из двух комнат и
туалета с биде, как у миллионера в техасской гостинице. Телевизор «Soni»,
музыкальный центр, биллиардный стол. Приходят девочки. Медсестры, одна
процедурная, всё капельницы ставит, другая массажистка. От нее я балдею. Всё
норовит мне по бедрам похлопать. Я думал, что меня поместили в санаторий в
Подмосковье, за сотню километров от города, типа «Березки», что под
Домодедовом. Огромные ели опустили перед окнами свои разлапистые ветви. На них
свежий апрельский снег. Наверное, последний в эту зиму.
Через три дня после моего пребывания здесь в палату заглянула девушка, чем-то
похожая на девчонку в «пещере». Но она была старше Лены и ее походка, взгляд,
были более свободными. Я бы сказал, развязными. Чувствовалось, что она привыкла
быть хозяйкой положения. Я догадался кто это.
- Я Маша.
И протянула руку то ли для поцелуя, то ли для пожатия.
- Как ты? – спросила гостья и еще раз внимательно оглядела меня с ног до
головы.
Обратилась нормально. Ее вопрос не был формальным, в нем чувствовался интерес.
Но интерес ребенка к новой игрушке.
- Тошно, - сказал я. - Если б не массажистка, то повесился бы!
Она понимающе улыбнулась:
- Оказывает дополнительные услуги?
Ушлая!
- Да нет, все по программе: спина, руки, ноги.
Я обвел рукой палату, указывая на ее «начинку».
- Это Барвиха?
- С чего ты взял?
- Лес за окнами, сосны, воздух…
Она усмехнулась:
- Пошли со мной.
Я думал она поведет к моему единственному окну, но она открыла дверь, вывела в
коридор. Меня сюда не пускал охранник, он все время вставал, стоило мне подойти
к двери. Но гостья потянула меня за руку в конец коридора. Там было торцевое
окно, и я увидел широкую улицу с нескончаемым потоком автомашин. На угловом
доме, что наискосок, виднелась табличка с надписью, но качающаяся впереди сосна
закрывала веткой ее то ли наполовину, то ли на треть, не говоря о цифре дома.
«Твер…». Вроде проскакивало еще «с».
- Как видишь, дружок, это центр.
Мы не стали возвращаться в мои «хоромы». Девушка повела меня к лифту. Там, не
обращая внимания на то, что я был в пижаме, пропахшей растворами, которые
вливала мне с помощью капельницы медсестра, прижала меня к себе и с большой
затяжкой поцеловала в губы. Затем оттолкнула. И сказала: «Родственничек»! Вот
еще, «шаблонка»!
Лифт остановился.
Мы вышли в широкий овальный холл, который больше походил на просторную
застекленную дачную веранду. Она была светлой, словно из какой-то детской
сказки. В центре стоял большой низкий стол. Вместо обычной столешницы – толстое
стекло. Более острые стороны овала - апогеи, совпадали с соответствующими
контурами холла. В креслах спинами к нам сидели мужчина и женщина. Мужчина
поднялся и повернулся к лифту лицом. Он был высоким, а его физиономию я сразу
узнал. Она часто мелькала рядом в телевизоре. Мужчина пристально посмотрел на
меня, а затем, взглянув на девушку, спросил:
- Маша как он тебе?
- Похож. Но кое-что с ним надо сделать.
- Хорошо. Садись, - указал мужчина мне на другое кресло.
Но перед тем как сесть самому, он подошел ко мне и цепко взглянул в глаза. Чего
он там в них увидел, не знаю, но, похоже, он нашел в них ответ на какой-то
вопрос.
- Бородков, Игорь Семенович. – По-моему ему было даже неловко называть себя
по-русски. Мне показалось, что ему сейчас легче сказать: «Maine Name Borodkow
Igor». Или по-английски: «My name Borodkow Igor». – Ты, вероятно, знаешь кто я.
А я, Василий, знаю о тебе все. Ты спас мою дочь. Не напрямую, а через Лену. Но
это поступок мужчины. Мы с Машей и Женей благодарны тебе.
Я заметил, что женщина при этом оглянулась на меня, но в ее взгляде не было
благодарности. Так, слегка взбаламученный раствор каким-то чувством-ложечкой в
стакане равнодушия.
Бородков обнял девушку за плечи. Тепло и с нежностью. Она флегматично поддалась
отцовскому порыву. Так отвечает на ласки престарелого мужа молодая жена, втайне
мечтающая о курортном романе.
- Это Маша. А в подвале была Лена. Она живет у нас. Короче, я, нет, мы с Женей,
- он переглянулся с женой, и она слегка кивнула головой, - приняли решение: у
тебя будет все. И квартиру твоих родителей со временем вернем. Остальное
расскажет Женя, а мне надо удалиться.
Он встал и быстрым шагом ушел.
Его жена жестом пригласила меня сесть.
Это была очень красивая женщина, которой можно было дать не больше 25 лет, но,
видимо, с лицом работали хирурги. И в памяти всплыла фраза, которую я в прошлом
году (казалось, это было в прошлой жизни), с иронией учил к Восьмому Марта для
учительницы французского: «Vous etes une fimme merveillese»! Да, вы прекрасны,
мадам! Я заметил складки на шее. И некоторый налет пергаментности на коже рук.
У мамы кожа тоже начинала подсвечиваться. Они были бы между собой ровесниками,
как и мы с Машей, будь девушка года на два моложе меня.
- Василий, - сказала она, глядя мне в глаза. Ее взгляд был жестким. Я понял,
что ей не нравится перспектива видеть меня в своем доме каждый день. - Решил,
конечно, муж. Но я согласна, если ты примешь мои условия. Но о них ты узнаешь
там, где мы живем.
- Мам, едем? – спросила Маша.
Мы все поднялись.
Девушка подхватила меня под руку и потащила на улицу. У входа в особняк стоял
бмв. Маша проворно заскочила на заднее сиденье и позвала меня. Она прижалась ко
мне так, словно по бокам у нас сидело еще по два человека. И все мерзли. Но
печка в машине работала добросовестно. Ее мать с переднего сиденья не обращала
на нас никакого внимания…
Прошло полгода. Я в норме. Заканчивается август. Мне в сентябре в восьмой
класс. Седьмой я наверстал за полтора месяца. Меня не узнать. Прикид еще тот!
«Хата» внутри Садового кольца. В квартире, отведенной на первом этаже для
прислуги, где живут Лена с мамой, мне выделили небольшую комнату. Я рад. Но
больше рад тому, что живу рядом с Леной. Она классная девчонка! На площадке
второго этажа, над нами, находится квартира помощника
