Замащенной, и встречает по дороге идущую навстречу Монку Спирдячную и идет с ней рядом. Так? Дальше, в гуще веток на улице, а точнее на пересечении со зданием первым на Сервяжной (дом без стен), к ним подходят Монторана Хахлимана и Клипта Хривная. Так? Только, предположим, что «так» – согласитесь. Куськин и Федор Ихотон и такие же пять суслопарые морды, присоединяются к ним публично и рамбулярно по касательной слева, и пусть мы это тоже себе – предположим. И чего тут думать? Дальше толпой идут себе, куда глаза глядят, и пусть не далеко идут, хотя путь не близкий. День то – плоский и не замешивается. Доходят они, предположим, до Та площади, а там – велосипедный марафон. Вот вам и – «пятьсот шестьдесят пять» (565)! Но предположить только, что конь-Мартрадор, идя вслед за Валисасом, уперся и стал, и став, стал, в том числе, глядеть на Монку, а та на него – чтобы тогда вышло? Тогда вышло бы, что конь Мартрадор сказал «иго-го», и все «те», кто теперь присоединился – мимо прошли бы и никаких велосипедов! И вот этот «простой счет», на мой взгляд, по свежести мысли, лучше сложного. Судите сами. Сложный не такой.
Вернемся. Поняли?
6
– Вот теперь все стало ясно и очень обстоятельно. Спасибо. И, правда, – то же мне – философ! Куда уж понятнее!
– Чаю хотите? У меня вкусный есть, без ржавчины, из старой ботиночной коробки. Вольтарамский принес. У него нынче именины, вот он всем и носит. Знаете еще одну историю, параллельно этой? Гости вчера прилетали, в заштатный момент. У них галоши прямо на голове, потому гордые. У вас, смотрю, тоже гвоздь вылез. У них побывали?
– У них.
– Смотрите. Я вчера немножко загнул свой гвоздь на целых 45 градусов. Вбок. И вроде, как видите, ничего – незаметно. И смотреть на него – одно удовольствие. Или – два? У меня – одно удовольствие. А, вообще то, я не люблю чаепитий. Сидишь себе, пьешь и ничего больше не делаешь. Пустое занятие. А тут кто-нибудь прихлебывает рядом. Дует. Или анекдот слыхали? Как то собрались всем собранием идти зиму встречать. Ну, скажите, – зачем ее надо ходить встречать, когда она, к тому же, не всегда придти может? Следовательно, и не встретишь никого. Но – пошли. Идут, значит, зиму встречать с бубном, а навстречу идет такая же многочисленная процессия с торбой, только что проводившая весну. Как думаете – «что» процессуально вышло? До драки дошло.
– Но лучше вернемся...
– На чем мы в принципе остановились?
– На Монке
– Так вот... У Монки Спирдячной, двоячницы Валисаса (потому, что навстречу пошла) теперь голова болит. Кому надо? И пока в собрании гримасничали и наводили лупу на ерунду, что-то уже в антропометрии раздвоений пошло не так – я это говорю без акцента – в самой репетиции. Не так что-то, и – все. Чувство такое было! Сначала в доме, а после на дворе. Потекло сначала сверху – полило просто – хоть выжимай, а после разнеслось снизу. И в два часа по полудню был удар, и ударилось уже так, что обратили внимание. А когда дошло до центрального квартала, а там до почты, и дошло в три, испугался сам Шестикос! «Водопад» – прокричал он (или, предположил – «щур»). Взглядом берешь Спиридон-башню за купол, переставляешь с места на место, как мяч ногой: там – на канал, оттуда обратно. Так и здесь. И вот в самое это время на сцену, как раз и вышел ни кто иной, как Шаровман, и не без оснований подумал, что обязательно до него доберутся. Предчувствие такое у него появилось. Дальше, зафыркало издали поездом, появилась уставшая после казни Монка Спирдячная, и появилась она на смоляном жеребце – в дымке. Видение такое было, как во сне, и голос: «Если ты не дьявол, тебе мой выстрел не повредит». Тут же отпилил Шаровман с боков свои мачты, пошел по дороге, много не думал и выглядел молодцом. И случилась-то эта шаровмановская догадка о том, что мачты теперь «лишнее» и вызвать много подозрений могут, именно в тот самый момент, когда Роту дверь закрыл, а Шестикос начал противоречить и открыл. И потекло! Ух – даже мурашки разбегаются, как только вспомню об этом! Но это в мысленной резиденции чувств. В кабалистике же материальной (где школа, баня, дрова и хирург в белом халате, как снег зимой) у Валисаса в тот самый момент и случилось, что конь потерял попону, и никто ее до сих пор не нашел. Паотоцу Цимуцу даже спросил удивленно: «Где попона?» И ее до сих пор не нашли. И, как понимаете, все получилось именно так, как будто «одно к одному». Но так, как всегда должно получаться «одно к другому» – говорить следует «не всё сразу». И только затем уже в поле появился другой факт – два кола посередине, а после – «древесный уголь» (Роту уже отсутствовал). Что делать? Старая песня. Но еще раз неукоснительно повторяю: «Все мысли, что случаются наверняка и обязательно ежедневно, происходят потому только, чтобы повторяться». Вон, Музимбоик Щикин не помнит уже давно ничего – ему три ведра на голову надень, он не станет от этого лучше. Он семь раз на дню может повторяться и всегда в одном и том же свитере. Называется же тоже – по-разному. И в этот назначенный раз сначала стал трубой фабричной, затем стал трубой подзорной, а в третий – свиньей. Не помнит ничего и сейчас. Он и во сне никогда не спит. Его, что ли, заставить или обвинить в чем? «Чего заставить то!?» – спросят. Как – чего?! К Мимункусу Мимикрию опять в гости завалиться и надоедать ему целый день всем своим видом! И вот тогда, в собрании, бросил он свое спокойствие и потрудился встать – заходил Щикин уверенно, руками начал взмахивать, кричать: «Сами захотели, сами все выдумали!» – а чего кто хотел? Жару только в огонь подлил. За ним и Монкина голова в карете приехала. «Нет – говорит – водопада».
– Скандал!
– Хуже. Забродили и заходили вокруг. Заходили – Монка Спирдячная и «та» – из ювелирной лавки. Люк в преломлении могли бы даже постараться закрыть, а Вампа Кацуская и Роту и Пипитрик-летописец, могли вернуться и закрыть люк покрепче, чтобы туда больше никто не кричал. Но, как раз в этот момент подходит, значит, опять Калмастер Приступничий, какой еще не подходил к водопаду, и начинает смотреть вниз: «Точно – нет водопада – засыпан». Затем потрогал себя за голову – канопе. Сразу и тут же посмотрел на себя в озеро, чтоб увериться – точно сено. И тут же заговорил, почему то, об урожае в прошлый четверг, о самом прошлом четверге во время урожая – для общей, так сказать, видимости – видимость создать (мол, я ничего не вижу). Но все-таки невозможно было пропустить. А когда донесся гул и закрыли люк, то, следует напомнить, что это всегда значит, что скоро будет новая фотография у Шаровмана на стене висеть. Теперь три висят: прабабка Шаровмана, сам Шаровман и какой-то промасленный пейзаж. Шаровман изображен на холсте в длинной до пят хиромантии, жилы на шее видны набухшие, видно, что напряжен, а вдали в окне за собором виден закат и бьют куранты.
– Значит, получилось так, что опять «некто» преминул воспользоваться чьей-то болтливостью, и ввернул болт прямопротивоположенно изначальной резьбе действительности и, как всегда, остался незамеченным?
– Цифры, как понимаете – цифрами. Но когда начинают менять без ведома общественности общедоступное «ха» на другие вещи, это вам – не рамбулярный сдвиг какой-нибудь – похлеще»
7
– Прошло три дня...
– Постойте. Это какие – три дня? Я вчера только приехал, и было у меня два дня в запасе до того, как к вам пришел. Значит, всего и было после этого происшествия – три дня.
– Нет. Было еще во время этих дней другие три дня, только шли они по другим улицам, на которых я не был. Я ведь рассказываю только то, в чем сам принимал участие, и уверен только в том, что видел. Не забывайте – где сейчас находимся. Вы, может быть, сейчас дома сидите, а то, что ко мне пришли, это вам только кажется потому, что – хотелось придти. Вот вы и путаете.
– А... понятно.
– Вот в прошлый провал времени Хвита Хавота ничего такого вроде не случалось: ну, повторялись, как помидоры на грядке – было; ну, видел Кристельник Куст убегающего по проспекту самого себя – было; ну, путали Валисаса Валундрика свитер с другим свитером – тоже было. А Монке Спирдячной после того, как казнили ее особенно случайно в тот раз, подарили мармеладу (очень она его любит) – тоже, тоже было! Но никто не пропадал никуда! Наоборот – долго не бегали, утрамбовывались и лежали. А тут, что за притча? И билеты точно такие же продавались у причала, и никто их друг у друга из ботинок не вырывал. «Отрывать корешки билетов лежа на призрачных шезлонгах, и таращится, позволено только билетеру», – по радио даже объявили. И вот, когда прошло именно эти три дня, как думаете, кем выглядел Шестикос Валундр, когда щуку показал? У него будто свисток в кармане и вечно несет его. И сам все чего-то несет. К тому же, «если простой резиновый мяч окунуть в глубокую лужу, он выпрыгнет оттуда очень резво». Точно сказано. И Шестикос Валундр так же стремительно отреагировал своей характеристикой этого происшествия на это происшествие: «Очень похоже» – сказал он. Но на «что»? – черти тебя побери! «Вы весельчак, господин Тиронский!» – сказало радио, и его выключили. Нет никакого Тиронского нигде – грезы! Есть долина, в долине холм есть. И, казалось бы, никто иной, как сам Мимункус Мимикрий должен бы перечеркнуть все это карандашом и должна получится «мифология» – ничего подобного. И вот тогда то, в силу подобных неурядиц и непонятных взаимоотношений между «случайностями» и «закономерностями», и вступают в свою роль известные переумножения и перевычитания.
Тогда Шистикос Валундр вступает в свои права и не кричит больше. Когда он вступает? Когда видит (а может, чувствует), что наступил момент. Но сначала спорит. Наденет свой плащ, махнет подолом, и спорит. И в этот раз надел плащ, поводил ногой по полу, осмелел и подошел к фотографиям на стене: прабабка Роту, сам Роту, промасленный пейзаж – и поспорил с реверансами. (Подхалим). А когда Роту явился однажды в ежемесячный педсовет на костылях и в рваном виде костюма (куролесил с дворничихой, был застигнут дворником, едва не прибит лопатой и был вынужден прыгать в окно) – тайно издевался. (Не следует никогда юродствовать подле фотографий. Фотографии иногда видят – запомните это).
И, если взять в учет, что не страдал он морской болезнью, то кто думает, что не заболеет после?
«Где водопад?» – спросил он. «А тебе – чего?! – ответили ему. «Поглядите! Да какая тебе разница, старая подошва – «где»! Еще не то пропадает – с ландшафтами, черевичками и в мешке!»
Но ведь если вдуматься...
«Поприслушивайтесь – сказал тогда Шестикос Валунд, а Попорон Попогор не найдя синонима, растерялся. С одной стороны – сказал Шестикос – «вряд ли», с другой – Спирик Фортан будучи не предрасположен к предрассудкам, делает три отверстия в ведрах, вместо двух. Куда смотреть? И чем? У Монки Спирдячной под каблуком такой асфальт, какой и не клали. Зачем ездила? Чего дома не сиделось? Городского пруда тоже больше нет – стоит на дне сундук – что внутри? Никому дела нет! И продолжают строить на 3–й Малой Кацусской вглубь широкий дворец; пишу и я, Шестикос Валундр, в реляциях и конструкциях о сваях – «эту защель туда, а ту долбоструну сюда». И вот по дороге тыква, трактор и барабан. Посередине – ночь. Прямо перед тобой светит
