Нарушитель, уже начавший удаляться, был ими догнан, остановлен, но дальше дело застопорилось. Насильник оказался обладателем незаурядного здоровья и успел немало навредить патрульным, пока те проводили его задержание. На него был израсходован целый баллончик слезоточивого газа, который, однако, больше впечатлил и заставил прослезиться самих патрульных. Только вызванное по рации подкрепление сумело вразумить и повязать буяна.
Теперь Артур, имея ощутимые ушибы и будто бы даже сотрясение мозга, хлопотал о страховке. Но соответствующие органы почему-то тянули с выплатой компенсации, чем удостоились наших, моей и Артура, нелестных отзывов.
Здесь уместно упомянуть еще одну историю о нем, услышанную мною, правда, позже, и не от Артура.
Однажды Артур отдыхал в кабаке с дамой и вступил в конфликт с неким посетителем, нарушавшим, по мнению Артура, общественный порядок. Возникла перепалка, которая чуть не переросла в драку. Но, как это бывает во хмелю, у опасной черты разговор пошел в другом, более мирном направлении, так что через какое-то время стороны напоминали уже двух братанов, крепко уважающих друг друга. Была выпита мировая.
Однако затем, как это опять же бывает, разговор снова пошел не туда – и все повторилось, включая распитие мировой. Угостившись как следует, Артур попрощался со своим новым корешем в самом благосклонном к нему расположении и покинул заведение. Выйдя, он вызвал наряд патрульных, дежуривших неподалеку, дабы те вразумили Артурового знакомца – дебошира, что и было сделано.
Как видите, мой сосед был бравый и изобретательный страж порядка.
Самогон знал свое дело. Когда ми его допили, то, как это водится, начали ощущать некоторый дополнительный энтузиазм. Но применить его было особо некуда. Тогда Артур высказал идею идти к его девушке (которую в то время звали Света) в другое общежитие – студенческое. Якобы у него было запланировано с нею свидание. Он позвал и меня с собой, и я согласился. Мне что-то захотелось сидеть в аромате душистой красивой девушки и, замирая от умиления, глядеть на ее накрашенные губы, слушать женскую речь. Я не сомневался, что у Артура, такого орла, девушка красива и ароматна. А если бы они начали сближаться, – я заранее решил, что буду тактичным.
Сделай вперед рывок
и за друзей держись!
Взлетною полосой
Перед тобой вся жизнь! –
пели мы, обнявшись и представляя перед собой взлетную полосу, когда шли к намеченной цели.
Испортило наше воодушевление то обстоятельство, что Артуровой девушки на месте не оказалось. Об этом не замедлила уведомить нас преградившая нам путь старенькая, но весьма бдительная вахтерша. Она дала показания, что Света в телецентре на КВНе. Больше ей нечего было прибавить. Артур все же настаивал, чтобы в Светину комнату был послан человек и передал ей, что он, Артур, внизу и ждет ее. Или же, другой вариант, вахтерша должна была пропустить туда нас самих или хотя бы одного Артура. Старушка дала понять, что пройти мы сможем только переступив через ее труп. В конце концов посильный на всякий случай был отправлен. Ответ был тот же: «Светы нет».
Ответ этот никак не мог поместиться в голову Артура. «Как это нет?» – недоумевал он и предлагал снова послать гонца по тому же адресу с известной уже миссией. Старушка терпеливо повторяла свои показания насчет местопребывания Светы, выводя из них совершенную невозможность ее позвать. «Уйдите, ребятки, уходите отсюда, – просила она, беспокойно озираясь. – Уходите, а то сейчас милиция придет». Артур отвечал, что он сам милиция. «Уведи его отсюда, пожалуйста, уведи», – стала умолять она меня, сообразив, что из нас двоих я более благоразумный.
От ее терпеливого и ласкового говора, похожего на нянин, веяло нечеловеческой добротой. Я подумал, что это отличная старушка, и на меня нашло умиление. Мне вспомнилось, что у меня уже нет бабушек, а как было бы здорово, если б они были. Они бы припасали для меня конфеты и пирожки, хвалили б за хорошие поступки, и журили в случае плохих. Мне стало себя жалко. Я решил вернуться сюда после и насладиться беседой по душам с этой прекрасной старушкой.
Но вот мы выбрались, наконец, на крыльцо такого пустого и даже враждебного из-за отсутствия Светы общежития. Впереди чуть поодаль была оживленная улица. Время было предвечернее. Мы стояли на крыльце, завершавшемся асфальтом. Но у меня самого было особое мнение насчет реальности, что уж говорить про Артура с его недавней травмой, которому, видимо, пригрезилось, что перед нами бассейн с голубой водой.
– Давай прыгнем, – предложил он.
Не успел я поинтересоваться зачем, как мы уже летели вниз головами со ступенек. Приземление наше прошло невероятно успешно: Артур упал на левую руку, я на правую, а поскольку мы были обнявшись, получилось, как будто один человек сблизился с землей, чтобы сделать отжимания на руках.
Вслед за тем Артуром завладела цель куда-то позвонить. Помню, что он лихорадочно крутил диск близлежащего телефона-автомата, отмахиваясь от меня со словами: «Подожди! Сейчас!» Двое патрульных, подошедши, с интересом заглядывали ему в лицо и, узнав отдыхающего брата по оружию, делали, по-видимому, смешные и благосклонные замечания. Затем они с веселыми выражениями лиц удалились. В этом была философия: завтра они сами окажутся в похожем положений и, может случиться, что уже Артур, высоконравственный блюститель порядка, слегка потренировав на них свое чувство юмора, проводит их снисходительной усмешкой и пожеланием хорошо отдохнуть.
То ли у Артура не получалась эта манипуляция с набором номера, то ли телефон не соединял его с кем нужно или не отвечал как было надо, – мы топтались на месте. Но Артур все же не сдавался. Меня же он, критически осмотрев и, видимо, найдя во мне признаки сильной усталости, принял решение отправить домой. На прощание он заверил меня, что сам во всем разберется.
С огромным трудом сохраняя концентрацию, чтобы не отключиться, добрался я к себе и рухнул на кровать.
Вот попытка передать хотя бы десятую часть той идиллии и тех страстей, что сопровождали наше знакомство.
Впоследствии мы произвели разбор этой истории, обсудили ее с разных сторон и, посмеиваясь, пришли к выводу, что она была весьма забавной. Артур, правда, дал понять, что считает эту историю все же достаточно заурядной. Я напомнил ему о подходивших к нам патрульных, и он оживился, чувствуя гордость от того, что показался товарищам в столь похвальном виде. Так как сам он их не заметил, то попросил меня подробнее их описать, чтобы понять, кто именно они были и кто о нем теперь будет еще лучшего мнения. Но тут я немногим смог ему помочь, определенно сказав только, что их было двое.
Привычки
Мой утренний сон в свободные от службы дни был чередованием просыпаний с последующими погружениями в недолгое забытье. День за окном попеременно серел, белел и, наконец, желтел и серебрился, если были к тому показания синоптиков. Вроде мне не особенно хотелось спать, но и вставать не было никакого стимула, – и я тянул до последнего. В процессе я мысленно провожал на работу Бульку, отмечая, когда тот пошел в туалет, когда провел водные процедуры и когда, покрутив ключом в замочной скважине, удалялся. Не в запое Булька был довольно пунктуален. Также для меня не оставались секретом передвижения других обитателей этажа, если им случалось быть простуженными, готовить завтрак либо отправляться на работу.
Но вот, почувствовав неловкость в пояснице и поняв, что спать нет больше никаких сил, я наконец поднимался. После некоторых необходимых действий я сначала готовил себе чай и традиционно пил его три кружки, при этом, по настроению, то поглядывая за окно, то шевеля страницы попавшейся под руку книги, то вкушая музыку.
Как правило, мне совершенно не нужно было никуда торопиться, и все мои движения получались как бы в истоме. Когда уже я расхаживался, слышались звуки из Артуровой комнаты: это вставал Артур. Как правило, он любил поспать подольше, во-первых, потому что вообще любил поспать, а во-вторых, потому что накануне поздно возвращался с дежурства.
Обычно первым сигналом того, что Артур делает подъем, было пение, доносившееся с его стороны. Пение это издавал магнитофон. Я ведь совсем забыл сказать, что Артур имел магнитофон, на котором, как и на музыкальных привязанностях соседа, позже отдельно остановлюсь. Артур тоже был меломан, но у меня никогда не было с ним проблем таких, как с Булькой. Этому был ряд причин: Артур все же жил подальше – через комнату, был гораздо вменяемее Бульки, его магнитофон был слабее по мощности, чем печально известный «ВЭФ».
Слышался одинокий скрип Артуровой двери: это начинался его визит в туалет. В туалете нашем всегда была тьма, спасительная для неподготовленного чувствительного посетителя. В частности, замысловатые узоры на стенах, нанесенные фекалиями, мало способствовали бы развитию его эстетического вкуса. Я, правда, все же пробовал вкручивать там лампочки, но вскоре успокоился, убедившись, что лампочки воруются с той же периодичностью, с какой я их вкручиваю. Изнутри туалет не запирался, и потому посетителю его, решая свои вопросы при приоткрытой для доступа света двери, следовало следить за сохранением инкогнито.
Артур направлялся в туалет с непременной сигаретой, заблаговременно подкуренной еще в постели. Такой ритуал он любил и никогда от него не отступал. Его визиты в туалет всегда были основательны и сопровождались известными звуками, не дававшими усомниться в том, что он использует это помещение по прямому назначению.
Закончив там, он плескался, плюясь и фыркая, возле умывальника. Спустя еще какое-то время, происходившее от такой же, как у меня, неторопливости, он стучал ко мне.
Был он обыкновенно со всеми признаками минувшего спанья на лице, в старых спортивных штанах и зеленой майке. Его мозолистые ступни были обуты в старые резиновые тапочки коричневого цвета, бывшие предметом нашего спора.
Передние части их делали неоднократные попытки оторваться, но всякий раз препровождались на место с помощью прочной шелковой нитки или тонких проволочек, – и в итоге казалось, что тапочки сделаны из кусков. Я насмехался над ними и советовал их выбросить. Артур встречал такую рекомендацию в штыки, убежденно говоря, что тапочки служат ему долго и прослужат еще столько же, тогда как я поменяю за это время несколько пар. В итоге его тапочки действительно продемонстрировали пример завидного долгожительства, а я был посрамлен.
Почти что каждый раз, войдя и сказав «привет», Артур забывал разуться, и только встретившись с моим укоризненным взглядом, указывавшим на оплошность, исправлялся. При этом он не забывал ухмыльнуться, как человек, вынужденный подчиняться капризу хоть в странному, но безобидному. Это было потому, что у себя он не завел обычая разуваться, считая его блажью.
Как правило, первой, еще с порога, шла какая-нибудь просьба, задавался вопрос, нет ли у меня... и называлось, чего именно, – Артур всегда испытывал в чем-нибудь нужду. Получив если не требуемое, то доброжелательные советы и объяснения, он усаживался или на табурете, или возле меня на кровати – и наставало время для изложения последних новостей
