забыв отжать на хлебный мякишь её ключи. Для чего он это сделал он ещё и сам толком не знал. Скорее всего по привычке, всё доводить до конца. В квартире напротив было тихо. Лёха настойчиво позвонил, но дверь ему никто не открыл. Он вышел из подъезда, машина-такси у дома уже не стояла. И в окнах на первом этаже свет не горел. Решив что его друзья уехали на корабль, он пошел на остановку ждать дежурный троллейбус.
5
Протояв бестолку на остановке час, Лёха Дигавцов пошёл в Угольную бухту пешком. Севастополь город небольшой, его можно пройти быстрым шагом вдоль и поперёк за три-четыре часа. Елинственное неудобство, это то, что он весь пересечён балками и возвышенностями. Но Лёхе повезло, когда у него кончились сигареты, он вскрыв какой-то павильончик, нашёл в нем не только сигареты, пиво и консервы, но и старенький велосипед. Вытряхнув из мешка макароны он сложил туда часть своей добычи и погрузив всё это на велосипед покрутил педали на корабль. Проезжая по сонным улочкам приморского города он вначале прислушивался к своей совести, но так как она молчала — перестал.
И было бы чего той совести возмущаться, если жителям Севастополя было глубоко плевать на то, что матрос срочной службы, защищая их на боевых службах холодной войны, получая за свой ратный труд чуть больше трёх рублей, вынужден, пока они жируют, влачить жалкое существование. И более того, севастопольцы приветствовали это, потому, что нищий матрос был просто вынужден разворовывать свой корабль, продавая им же украденное за копейки или менять всё «честно» нажитое на вино и самогон. В Тунисе в Бургибе матросы подводники сменяли часть автономного запаса на спирт. Да что там продукты обменяли даже книги и фотографии Ленина и всего политбюро. Как говорится: «Всё не нужное на слам — ченченём полезный хлам!»
Так, что с флота имели все и мичмана-сундуки и офицеры, и труженики бербазы, и фотографы, и подпольные цеховики, которые перешивали и шили матросам и офицерам форму, в которой не стыдно было показаться на людях. Если флотские брюки матросы клешили при помощи клиньев сами, то дэмэбовскую беску приходилось заказываит, и стоила она ни много ни мало — десять рублей, трехмесячный заработок матроса срочной службы. Так стоит ли удивляться тому, что советский флот, как и армию — потихоньку разворовывали?
Особенно эта тенденция проявлялась тогда, когда на вокзал приходил эшелон с картошкой. Разгружать его надо было почему-то ночью. Видимо сказывался режим секретности, чтобы вражеские шпионы не пересчитали вагоны, потом количество мешков с картошкой в тех вагонах, потом все полученное количество вагономешков не перемножили на килограммы и не разделили на количество кораблей базирующихся в бухтах Севастополя и только потом уже полученный результат не разделили на среднесуточную норму потребления советским моряком (что не являлось секретом) вычислив тем самым количество личного состава флота. И всё равно вражеские шпионы бы ошиблись в своих вычислениях, так как не меньше третьей части эшелона разворовывалось.
Как только приходил эшелон с продовольствием, тут же эта новость становилась известна местным жителям, которые на машинах, а у кого их не было, с тачками и мешками, пользуясь ночной темнотой, подкрадывались к вагонам где трудились матросы и призывно звеня денежной мелочью или стекляной тарой, соблазняли их подбивая на воровство. Полученное вознаграждение матросы тут же выпивали или проедали в вокзальном буфете. А продовольствие ловкие мужички уже утром относили на рынок. Где оно успешно продовалось их женами. Надо сказать, что ловкими и крепкими мужичками часто были бывшие мичмана и офицеры, а торговали их жены и матери, которые не гнушались таким лёгким заработком.
Намного лучше дела обстояли, когда с далёких морей приходили на своих плавучих рыбоперерабатывающих заводах рыбаки. Вот когда у севастопольских шлюх наступали жаркие дни путины и косовицы. Возле причалов сутками дежурили дамы лёгкого поведения, готовых за весьма умеренную плату скрасить вечерок усталому и одинокому труженнику моря. В аптеках начинался бум продаж презервативов и клофелина. И то, и другое использовалось в огромных количествах. Рестораные халдеи и лабухи ходили с масляными и сытыми рожами, но не хамили, как совкам, а вежливо, по японски кланялись кормильцам и поильцам в пояс… Пока у тех не кончались деньги. После чего кормильцев безжалостно выбрасывали за порог заведения, а шлюхи одев на лицо постное выражение добродетели, опять становились добропорядочными строительницами коммунизма, невестами и женами мичманов и офицеров доблестных защитников социалистического Отечества.
Офицеры и мичмана и сами не давали маху на боевой службе, вкладывая свою полученную в Сирии, Анголе валюту в дефицитный ширпотреб, пользующийся большим спросом в стране Советов, которая погрязла в тотальном дефиците и намертво застряла в средневековом феодализме. Некоторые мичмана, пользуясь тем, что у них был свободный выход в город, ченчевали советские чирвонцы на золото, часы и другие быстроликвидные товары. По приходу в Союз отцы-командиры с большим трудом стаскивали с корабля огромные чемоданы и мешки с сэкономленными продуктами. Потом получив боны, шли в боновый магазин и отоваривали их там опять же на дефицитные товары. Джинсы примерно там стоили десять бонов, а на толкучке с руками отрывались за двести рублей, коньяк один бон и т. д. Кто не хотел связываться с барахлом (всё-таки элита флота) продавали боны по курсу один к десяти. Можно посчитать прибыль, которую они получали после этих коммерческих операций.
Удачно провернув свой небольшой бизнес, отцы-командиры приходили на корабль и с сытыми рылами, отрыгивая московской сырокопчённой колбасой и российским сыром, начинали воспитывать полуголодных и нищих матросов, у которых иногда и сигарет-то не было. Да что там сигарет, некоторые ходили без трусов и носков. Этим отцам-командирам никогда и в голову не могло прийти, чтобы купить и принести на корабль что-то из вкусного съедобного и поделиться со своими подчинёными. А ведь и от матросов немало зависело в походе и на боевой службе. Но нет зарплату; валюту и боны за боевую выплачивали офицерам, а матросам жалкие крохи — практически ничего.
Так чему удивляться, что некоторые сорвиголовы обносили офицерские каюты и склады, где те хранили свои припасы? Кто посмеет из матросов срочной службы их в этом упрекнуть? Только те из них, кто прицепив на свои погоны старшинские лычки, грел втихаря уши замполитам имея от них преференции — увольнения, отпуска, повышенный должностной оклад и т. д. А потом выйдя в запас и общаясь в интернете, они имеют наглость рассказывать о каком-то мифическом флотском мышебратстве, где все равны и офицеры и матросы срочной службы.
Прошу меня извинить, уважаемые читатели, что-то автора занесло несколько вперёд, и он ударился в философические рассуждения — вернёмся к сюжету рассказа.
Итак Лёха крутил педали и наслаждался чистым ночным воздухом. До Угольной бухты осталось проехать совсем немного, когда неожидано из-за угла на встречу ему выскочила машина и ослепив фарами, зацепила бампером колесо велосипеда. Лёха сделав кульбит перелетел через руль и больно ударишись упал в кусты, а от туда в какую-то глубокую канаву. Раздался звон бьющихся бутылок, скрип тормозов и машина остановилась.
— Ёб вашу мать! — вызверился Лёха. — Суки, уроды!!
— Да жив он. А ты говорил сбили на смерть. Слышишь, как ругается? — сказал кому-то вышедший из машины человек в форме милиционера.
— Ты где терпила? Вылазь, отвезём тебя в больничку. Или сам дойдешь?
— Сам дойду.
— Что-то мне голос твой знаком… Ты где живешь? А-ну вылазь.
— Пошли на хуй козлы, не вылезу.
— Бля буду, если бы я не знал, что мой земеля Лёха Дигавцов сейчас служит на девятке, отдал бы голову на отсечение, что это он. Ты кто такой орёл?
— Ты, что ли Серёга, Остапец? — удивлённо спросил Лёха узнав в говорившем своего земляка из Запорожья, который демобилизовался почти год назад.
— Я конечно. Вот так встреча. Ты какого хера ночью болтаешься на лайбе? В отпуске, что ли?
— В отпуске. Руку подай. Помоги вылезти.
Остапец присев на корточки, опустил вниз руку и Лёха кое-как смог вылезти из канавы. Кружилась голова и сильно болела ушибленная рука и спина. Но и тем не менее настроение от падения хуже не стало.
— Сергей, нам пора ехать, — подал голос из машины напарник земляка.
— Лёха ты уж извини, но нам действительно пора ехать. Если будет время заходи в нашу общагу на Ревякина, я там часто бываю.
— Давно служишь?
— Почти полгода. Покрутился дома, потом вернулся назад, думал пойти служить мичманом на коробку, но родственник сфаловал в милицию. Учусь заочно. Пока нравится. Как отслужишь — приходи и тебе помогу устроиться.
— Подумать надо, — буркнул Лёха, оттаскивая свой разбитый велосипед в сторону.
— Ладно, думай, — хлопнул Лёху по плечу Остапец, сел в машину и умчался по своим делай.
Велосипеду был поломан и ремонту не подлежал. Лёха скинул его в канаву, выбросил туда же разбитые пивные бутылки и хромая пошёл, придерживаясь тёмных мест, на свой корабль. Дорога не заняла к него много времени и уже через час он был на причале. Вахтенным у трапа стоял его земеля подгодок Капто, который без проблем пропустил его на корабль. Переодевшись в шхере в свою робишку, он там же оставив и мешок, пошёл спать в свой кубрик.
6
Проснулся Лёха поздно, он проспал и зарядку, и построение на подъём флага, и даже завтрак. Но кто-то о нём побеспокоился — на тумбочке возле его коечки стояла кружка с чаем и пара кусочков белого хлеба с маслом. Годок — положено уже есть белый хлеб по сроку службы. На некоторых кораблях молодые матросы почти не ели белого хлеба и только прослужив два года получали такую возможность кушать его ежедневно. Это при условии, что он имелся в наличии, потому, как на боевой службе выпекался белый хлеб в небольших количествах и шел только в офицерскую кают-компанитю, а остальной личный состав был вынужден питаться сухарями со стасиками.
Умывшись и без аппетита позавтракав Лёха сел писать письмо, но не нашёл своей ручки «Паркера» с золотым пером, который он выменял в Сирмм на кусок меди. «Видимо потерял», подумал он и пошел на бак в курилку. Там уже курило несколько матросов, которым заниматься корабельными работами было не положено по сроку службы, среди них был и Вася Бакин.
— Привет братва, — поздоровался с ними Лёха.- Закурить есть?
— Привет Леха. Кури, — протянул Бакин ему сигарету без фильтра.
— А Юра где? — спросил Лёха подкуривая сигарету.
— Уже осваивает в красном уголке барабаны. Ты куда вчера пропал?
— С шалавой завис.
— С Жанкой?
— Угу.
— Та умеет ублажить защитника родины. Будь только с ней поосторожней, — предупредил Вася Бакин. — Высосет тварь и мозги.
— Да это я уже понял. Что нового на корабле? — поинтересовался Лёха.
— Молодое пополнение должны сегодня привезти. Тебе получать.
— В честь чего это?
— Так распорядился лейтенант Лупашин. Говорит, что ты старшина команды тебе и карты в руки. Да кстати, он тебя
