Заметка «Уважаемый Леонид Ильич... (письмо Бродского - Брежневу)» автора Фрагорийский

Уважаемый Леонид Ильич,

покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому.

Скрытый текст

Показать скрытое

Спрятать скрытое

Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика — в том качестве, в котором я до сих пор и выступал.

Смею думать, что работа моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить пользу. В конце концов, сто лет назад такое практиковалось. Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык — вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны.

Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге.

Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых.
Единственная правота — доброта. От зла, от гнева, от ненависти — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело.

Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять. Я надеюсь, Вы поймете меня правильно, поймете, о чем я прошу.

Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле. Я думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится.

Иосиф Бродский, июнь 1972

Даже в эмиграции Бродский не любил, когда иностранцы негативно отзывались о России.
Фото: Из архива Якова Гордина

Любители "поговорить" называют его и диссидентом, и антисоветчиком. Причем - как слева, так и справа.
Из статьи - Адам Михник
«Он был сам по себе». Польский журналист о знакомстве с Иосифом Бродским

- Для меня был очень важен случай, когда один раз в Нью-Йорке у меня появилась возможность встретиться с Иосифом и взять у него интервью для газеты. Бродский писал и говорил остро, резко и строго. Он защищал традиции русской литературы. В интервью он назвал Милана Кундеру «чешской скотиной». Поводом для этого послужило то, что Кундера негативно высказывался в адрес России, говорил, что не любит Достоевского. Бродский знал, что сам может говорить такие вещи про Россию, ведь он сам был из этой страны. А Кундера был чехом – что он мог понимать? Он даже Достоевского читал по-чешски. Я убрал это высказывание Бродского из своего интервью. Когда вышло российское интервью, там уже никакой цензуры не было.

Я хотел услышать от него что-то критическое на тему сталинизма и большевизма. Но он этого не сказал, потому что для него как для писателя и поэта это было неинтересно....

В первую очередь, он гениальный поэт и эссеист. Он был не поэтом из театра, а высокоинтеллектуальным поэтом. Его стихотворения надо перечитывать много раз, анализировать и думать. Я понял, что его сила в независимости. Он был против любой диктатуры, полный нонконформист. Он никогда не входил ни в одну партию – ни в политическую, ни в литературную. Он не был ни футуристом, ни акмеистом, ни реалистом. Он был сам по себе.