...Незаметно подошло Рождество. Дом был полон шорохов, шелеста, затаённости за закрытыми дверями залы — и прислушивания сверху, из детских комнат, к тому, что делается внизу [...] Запахи поднимали дом, как волны корабль. Одним глазком, в приоткрытую дверь, мы видели горы тарелок парадных сервизов, перемываемых накануне, десертные китайские тарелочки, хрустальный блеск ваз, слышали звон бокалов и рюмок. Несли на большом блюде ростбиф с розовой серединкой [...], чёрную паюсную икру. Ноздри ловили аромат "дедушкиного" печенья [...] Рассерженный голос мамы, суета, беготня [...] Вася, чёрный, чудный наш кот, мяукает: ищет ростбиф. Во дворе лает цепная собака... Кто-то приехал — в гости [...] Так проходит ещё целый день — до Сочельника.
О! Настало же! Самое главное, такое любимое, что — страшно: медленно распахиваются двери в лицо нам, летящим с лестницы, парадно одетым, — и над всем, что движется, блестит, пахнет она, снизу укутанная зелёным и золотистым. Её запах заглушает запахи мандаринов и восковых свечей. У неё лапы бархатные, как у Васи. Её сейчас зажгут. Она ждёт. Подарки ещё закрыты [...] Шары ещё тускло сияют — синие, голубые, малиновые; золотые бусы и серебряный "дождь" — всё ждёт... Всегда зажигал фитиль от свечи к свече дедушка. Его уже нет. Папа подносит к свече первую спичку — и начинается Рождество!
