О поэзии Бориса Рыжего
...Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем... /Александр Блок, 1921
...Я умираю тоже, здравствуй, товарищ Блок.../Борис Рыжий 1997
Я жил как все —
во сне, в кошмаре —
и лучшей доли не желал.
В дублёнке серой на базаре
ботинками не торговал,
но не божественные лики,
а лица урок, продавщиц
давали повод для музы'ки
моей, для шелеста страниц.
Ни славы, милые, ни денег
я не хотел из ваших рук...
Любой собаке — современник,
последней падле — брат и друг.
......................................Борис Рыжий
Перед тем, как уйти из жизни, Борис Рыжий оставил предсмертную записку. В ней было всего несколько слов: «Я всех любил. Без дураков»
Имя Бориса Рыжего вспыхнуло и погасло на небосклоне поэзии девяностых годов прошлого века в тот момент, когда известность и признание стояли, что называется, на пороге. Короткая, неблагополучная судьба, самовольный уход из жизни незадолго до наступления успеха – сюжет, ставший для поэтов «лихих девяностых» не то что типичным, но – распространённым.
Трагический сюжет ранней смерти талантливого человека неотделим от искусства того времени, это один из магистральных сюжетов литературы той поры и маркер для многих биографий.
Не все выжили в катастрофе крушения большой страны, где родились и впитали в себя идеалы, обесценившиеся в течение считанных месяцев. Не все устояли перед искушениями, перед назойливыми соблазнами, которыми нас буквально пичкали, постепенно разрушая границы дозволенного и недозволенного, стирая различия между добром и злом.
Не каждый оказался способным преодолеть отчаяние, так хорошо знакомое самым тонким, чутким художественным натурам тех лет. Отчаяние не зависело от материального благополучия, социальной устроенности. Настигало спонтанно, и казалось, было разлито в воздухе, как невидимый яд. Въедалось в душу и имело, скорее, метафизическую природу, нежели было спровоцировано конкретными обстоятельствами.
Фигуры преждевременно ушедших из жизни поэтов, музыкантов, художников, и просто – лихих парней, ярких девчонок, персонажей тех лет, олицетворяли собой «героев того времени». Трагический ореол сломанной судьбы привлекал читателей и зрителей, расцвечивался, подкрашивался в средствах массовой информации, вызывал благосклонную реакцию издателей и прочих представителей структур, так или иначе связанных с искусством. На именах безвременно ушедших всегда было легко делать бизнес, это всегда был тренд, хайп, смерть была самой эффективной рекламой для любого, даже далеко не не совершенного, творчества. Если вдуматься в их короткие жизни, то кажется, они сами создавали для себя обстоятельства, выйти из которых, оставаясь живым человеком, было не просто. Но они были властителями умов, как будто кто-то специально устраивал из их смертей шоу, формировал моду на неестественную смерть, саморазрушение, сумасшествие.
Борис Рыжий тонко и точно уловил и отразил атмосферу того шизофренического, по сути, недоброго времени. Увековечил её в поэтической речи, которая порой кажется слишком откровенной, даже грубой. Его стихи как будто беззащитны перед лавиной собственной лексики – порывистой, неровной, импульсивной, где вульгарное забористое словечко запросто может соседствовать с нежным признанием или образом непреходящей красоты – женщиной, цветком, птицей, щемящим родным пейзажем…
В литературе того времени царила смерть. Она формировала романы, рассказы, стихи, исторические исследования. Казалось, тема смерти проникла во все закоулки интеллектуальной деятельности. Как будто в пику времени, пытаясь придать времени и пространству собственного бытия хрупкое равновесие, поэт в каждом стихотворении говорит о любви, но не о той, оранжерейной, герметически замкнутой в личном пространстве счастья или несчастья. Его любовь похожа на черно-белое кино Германа, она помещена в жёсткий, подчас гротескный, контекст эпохи, где букет цветов для любимой женщины запросто совмещается с обрезом в бардачке автомобиля, где от дружбы до вражды – лишь несколько неосторожных слов, от дружеского застолья до драки - всего несколько лишних рюмок.. Где жизнь могла оборваться в любой момент – от несчастного случая, от водки, от одиночества, от самоубийства или в результате криминального беспредела.
Этот грубоватый, слегка застенчивый, но умеющий за себя постоять в драке и словесной перепалке, человек обладал большим состраданием и любовью ко всему, что его окружало. В его стихах трудно найти мотивы ненависти или осуждения, презрения или высокомерия, ехидства, сарказма. Только боль и любовь, дружба и верность – до конца. В некотором смысле Борис навсегда остался ребёнком – доверчивым, уязвимым. Не смог стать циником, не был способен на сознательную, расчётливую подлость. Как и положено настоящему поэту.
А тем временем люди вокруг менялись. Кто-то, чувствуя опасные вызовы времени, резко взрослел. Расставался с впитанными с детства «предрассудками» – совестью, жалостью к людям, бескорыстием, моральными запретами, с человечностью, наконец. Те, кто не смог перекроить себя на потребу времени – оставались за бортом благополучия, в нищете, с инфантильной картиной давно изменившегося мира.
Он не прятался от жизни в уютном интерьере благополучной семьи, в которой вырос. Не закрывал глаза при виде чужого горя. Его друзья гибли в уличных драках, спивались, умирали от тоски и наркоты, уезжали навсегда, опускались на дно и взлетали вверх по социальной лестнице. Он одинаково любил и жалел всех, и себя в том числе. Не потому, что был нытиком. Наоборот. Просто не отделял себя от других: ни от бандитов и алкоголиков, ни от успешных дельцов или бедняков, ни от соседей или собратьев по литературному ремеслу. Не считал себя лучше, порядочнее кого-то. Никому не завидовал. Никого не осуждал.
Ему было подвластно редкое нынче искусство - быть и ощущать себя, как все... Но хрупкая, жизнелюбивая, подвижная психика, защищённая бронёй «пацанской» бравады, не смогла приспособиться к новой жизни, к агрессивной среде. Срыв был неизбежен. Теперь невозможно понять, когда наступил окончательный слом. Борис не любил откровенничать.
Какова ни была жизнь, она не вытравила из Бориса Рыжего главное: то, что делает его грубоватые стихи притягательными – острую жалость к людям, и любовь к ним. То, без чего ни один стихотворец не может состояться как поэт. Его стихи пронизаны тревожной, сумрачной атмосферой «времени перемен», которое он так и не смог принять и пережить. Поэтическая речь отличается достоверностью живого разговора, исповедальной интонацией, невидимой игрой смыслов, понятной каждому, кто выжил в лихолетье. Именно этим они интересны – документальностью, какой-то горькой, упрямой правдой, и обезоруживающей искренностью.
Может, поэтому современный читатель с такой жадностью вернулся к стихам Бориса Рыжего после большого перерыва. Его стихи желанны, рассыпаны по виртуальным дневникам, тематическим виртуальным сообществам, форумам, они украшают незатейливые рукотворные музыкальные открытки – плейкасты, звучат на концертных сценах, в песнях бардов и рок-н-ролльщиков – на фестивалях и в кухнях, в декламациях известных артистов и простых читателей. Его стихи любят разные люди, независимо от образования или социального слоя. Возможно, в них нет той лакированной безупречности, которая привлекает литературных гурманов. Наоборот, стихам Рыжего присущи, казалось бы, не самые изысканные черты: уличная грубоватость лексикона, бесшабашный, порой даже слегка развязный, тон, хулиганская простота и физически ощутимая, детская брошенность, духовное сиротство, беспризорность. Но в каждом слове этих этих шершавых, ёмких стихов ощущается глубина и неразрывная связь с историей, искусством, жизнью и смертью огромной страны. С русской душой, ранимой и в то же время – беспощадно себя судящей за несовершенство всего мира.
В этих пронзительных стихах есть главное: они вызывают доверие.
2.
...Ибо я не надеюсь вернуться…
Т.С. Элиот
Я скажу тебе тихо так, чтоб не услышали львы,
ибо знаю их норов, над обсидианом Невы.
Ибо шпиль-перописец выводит на небе “прощай”,
я скажу тебе нежно, мой ангел, шепну невзначай.
Все темней и темней и страшней и прохладней вокруг.
И туда, где теплей, — скоро статуи двинут на юг.
Потому и скажу, что мы вместе останемся здесь:
вся останешься ты, и твой спутник встревоженный — весь.
Они грузно пройдут, на снегу оставляя следы,
мимо нас навсегда, покидая фасады, сады.
Они жутко пройдут, наши смертные лица презрев.
Снисходительней будь, не к лицу нам, любимая, гнев.
Мы проводим их молча и после не вымолвим слов,
ибо с ними уйдет наше счастье и наша любовь.
Отвернемся, заплачем, махнув им холодной рукой
в Ленинграде — скажу — в Петербурге над черной рекой.
..............................................................................Борис Рыжий. 1994
Неприкаянность маленького человека, с его тихой любовью, нежностью, душой — в холодных, тёмных временах «святых девяностых» получило в творчестве Бориса Рыжего, пожалуй, самое убедительное поэтическое воплощение. Время жуткой разрухи, ощущение катастрофичности бытия, невозвратности какой-то, и неизбывности — в стихах поэта лишено глянцевой ретуши, кокетливости, дешевой романтизации. Всё как есть: гибельно, остро, жестко. Иногда жестоко. Резко, реалистично, как на чёрно-белой фотографии. Предельно искренне. Но— никакой чернухи.
За мягким флёром почти безукоризненной романсовой любовной лирики — осколки огромной страны, где ещё вчера было безопасно, и впереди было будущее. Но вдруг всё дрогнуло, сдвинулось, нелогично, против правил, сошло с места, как страшные каменные львы с почерневшей набережной. Изменились люди и отношения, стали незнакомыми имена улиц, городов, названия книг и вывески на магазинах и кафе… Это петербургское стихотворение — расползающийся шов между безоблачным «вчера», тревожным «сегодня», пугающим «завтра». Написанное на небесах «Адмиралтейской иглой» слово «прощай» — печальное пророчество и прощание с Ленинградом, со счастьем и любовью, со страной, в которую уже не вернуться никогда, как нельзя возвратиться в детство. Впереди — чужой, зловещий, бандитский Петербург, где «черная река» — символ фатального исхода, образ смерти для поэтов. . Тёмная Лета мистического Петербурга. Чёрная речка, где прозвучал роковой выстрел Дантеса. Отражение ужаса мёртвых вод Стикса — в глазах Орфея.
Безысходность и горе этих строк заставляет внутренне содрогнуться. Борису Рыжему было всего 20 лет, когда были написаны эти невероятные, слишком ёмкие, для двадцатилетнего поэта, стихи. Через 6 лет его не станет.
Кому были посвящены эти петербургские строчки? Этого не знает, кажется, никто. Борис Рыжий не был болтлив, и пикантными событиями из личной жизни никогда ни с кем не делился. Впрочем, не так уж и важно… Призрак Элизиума мерещится за этими удивительно зрелыми, горькими и нежными, словами
Почему такие звезды сгорают так быстро!
Что то у нас в государстве неблагополучно что это стало почти массовым явлением.