…Семинар собирался раз в неделю в гостиной преподавателя Джима Бишопа — примерно с десяток студентов и три-четыре преподавателя, работавших в чудесной атмосфере равенства. Стихи печатались на мимеографе на факультете английской литературы в день семинара. Авторы читали стихи, а мы следили по розданным экземплярам. Вот одно из стихотворений Табби той осени.
СЛАВОСЛОВИЕ АВГУСТИНУ
Из медведей тощайший зимою злой
Разбужен снами о смехе кузнечиков,
Вырван из снов гудящей пчелой,
Ароматом густым, мёдом помеченной,
Ароматом, что ветер во чреве пронёс
К далёким холмам,
Ко хвойным хоромам
Морозного запаха грёз.
Чьё обещанье услышал медведь?
Слова, что насытят голодный рот,
Как снег на блюдах сребра и меди,
Как в кубке из золота — синий лёд?
Осколки льда на устах любимой
Во рту твоём становятся дымом,
Но сон пустыни в мираж не войдёт,
И встал медведь, и воспел славословье
Песчаных слов, снедающих остовы
Стен городских в торжественной поступи,
И, обольщённый словами славы,
Летящий к морю замедлился ветер —
К морю, где рыбы, попавшие в сети,
Слышат колючую, стылую, звёздную,
Пряно-морозную
Песнь медведя...
Когда Табита кончила читать, настала тишина. Никто не мог понять, как реагировать. Будто тросами были стянуты строки этого стихотворения, стянуты так, что почти гудели.
[…]
В обсуждении, которое началось после чтения Табби, мне стало ясно, что она понимает собственное стихотворение. Она точно знала, что хочет сказать, и сказала это почти полностью. Она знала Блаженного Августина (354 - 430 гг. Р.Х.) и как католичка, и как студент-историк. Мать Августина (тоже святая) была христианкой, отец — язычником. До своего обращения Августин гонялся за деньгами и за бабами. Потом он продолжал бороться со своими сексуальными порывами, и известен Молитвой Распутника, которая гласит: «О Господи, сделай меня целомудренным... но ещё не сейчас». Многие из его писаний посвящены борьбе человека за то, чтобы сменить веру в себя на веру в Бога, и иногда он уподоблял себя медведю. Табби чуть склоняет подбородок, когда улыбается, — от этого у неё вид одновременно и мудрый, и непобедимо обаятельный. Тогда она тоже это сделала и сказала, как мне помнится: «А я вообще люблю медведей».
Гимн был торжественный <Игра слов. Gradual — значит и «постепенный», и «церковный гимн»>, очевидно, потому, что медведь просыпался постепенно. Медведь могуч и телесен, а тощ потому, что сейчас не его время. В некотором смысле, сказала Табби, когда её попросили объяснить, медведя можно считать символом неудобной и прекрасной привычки человечества видеть правильные сны в неправильное время. Такие сны тяжелы, потому что не к месту и не ко времени, но они чудесны в своём обещании. Стих также предполагает, что сны эти обладают силой — у медведя хватило сил соблазнить ветер на то, чтобы донести песню до пойманной в сети рыбы.
Я не буду пытаться доказывать, что «Торжественный гимн» — великое стихотворение (хотя считаю, что очень хорошее). Суть в том, что это был разумный стих в истерическое время, прорыв писательской этики, нашедший отзвук у меня в сердце и в душе.
Табби в тот вечер сидела в кресле-качалке Джима Бишопа, а я рядом с ней на полу. Когда она говорила, я случайно коснулся рукой её икры, ощутив под шёлковым чулком тёплое тело. Она улыбнулась мне, я улыбнулся ей. Иногда такие вещи происходят не случайно — я в этом почти уверен.
| Помогли сайту Реклама Праздники |