не вполне подходит для античного восприятия времени, здесь более подошла бы констатация типа «приближался четвертый час дня».
Можно указать также на неточности, допущенные М.А. Булгаковым в сцене беседы Пилата с Афранием (Глава 25 «Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа»): «… Ничего не услышите», - говорит прокуратор начальнику тайной службы, - «пока не сядете и не выпьете вина; … Нет, присядьте еще». Однако хорошо известно, что греки и римляне беседовали за столом лежа. Знал об этом и М.А. Булгаков, разместивший на площадке под колоннами два ложа: одно для прокуратора (на нем он возлежал, выпивая и закусывая в одиночестве), второе для ожидаемого им гостя. Но, видимо, в процессе написания сцены, писатель забывал об этой тонкости (как забывал о том, что «вторая когорта», посланная для оцепления Лысой горы, превратилась на месте в «кентурию»).
Странной выглядит реплика Афрания о качестве поданного ему «густого красного вина»: «Превосходная лоза, прокуратор, но это – не «Фалерно»?», на что его собеседник любезно отвечает: «Цекуба, тридцатилетнее». В Древнем Риме наиболее изысканным слыло белое фалернское, в то время как цекубское вино считалось грубым напитком черни. Разгадку странности предлагают знатоки: М.А. Булгаков в данном случае намекал на детище А.М. Горького – Центральную комиссию по улучшению быта ученых (сокращенно - ЦЕКУБУ), делая тем самым «буревестника революции» одним из прототипов своего героя. Исследователи раскопали, что в 1908 году Владимир Ильич писал Алексею Максимовичу: «… к весне же закатимся пить белое каприйское вино и смотреть Неаполь и болтать с Вами».
Впрочем, что-то (и довольно многое) от пролетарского писателя есть и в булгаковском Мастере. Умершего в июне 1936 года А.М. Горького советская пресса дружно назвала «великим мастером культуры» и проводила словами «Прощай, учитель» (Мастер говорит в романе Иванушке: «Прощай, ученик»). Вспомним также риторический, с нотками издевки, вопрос Воланда, адресованный Мастеру: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?» Специалисты уверены, что в данном случае М.А. Булгаков отсылает читателя к А.М. Горькому, всю жизнь интересовавшемуся легендами о докторе Фаусте и говорившему в 1936 году о желательности издания свода народных преданий об этом персонаже. В горьковской пьесе «Дети солнца» одно из действующих лиц заявляет: «Изучив тайны строения материи, она (химия – А.А.) создаст в стеклянной колбе живое существо». Другой персонаж той же пьесы упоминает о «нелепой идее создать гомункула». Возможно, здесь у М.А. Булгакова скрыта отсылка к горьковской формуле «писатель – инженер человеческих душ», как и к беседам Алексея Максимовича с доктором медицины А.Д. Сперанским (не прототипом ли доктора Стравинского?), происходившим в 1932 году. Беседы касались перспектив решения наукой проблем долголетия и бессмертия человека и этичности проведения в связи с этим опытов на людях. «В отношении к людям вы - романтик», - аттестовал как-то Владимир Ильич Алексея Максимовича. В свою очередь, Воланд называет Мастера «трижды романтическим», возможно, с некоторой насмешкой.
Здесь попутно можно отметить, что автор романа допускает известную непоследовательность: по каким-то своим соображениям он «эллинизирует» (т.е. заменяет начальное «ц» на «к») латинские слова «центурион, центурия, Цезарь, Цезарея», но оставляет «ц» в «Цекубе». Если это обстоятельство можно объяснить аббревиатурой ЦЕКУБУ (не писать же «Кекуба»), то необъяснимой остается непоследовательность в паре Тиверий – себастийская когорта (тогда уж надо было писать «севастийская»).
Еще одна странность ершалаимских глав состоит в том, что в разговорах с римлянами (Афранием, секретарем, Марком Крысобоем) Пилат обращается к ним на «вы», тогда как в общении с «аборигенами» - на «ты». На самом деле как римляне, так и иудеи той эпохи вежливой формы обращения на «вы» не знали. Это косвенно подтверждается здравицей в честь императора, выписанной М.А. Булгаковым из Овидия: «… за тебя, кесарь, отец римлян…». Можно предположить, что обращением на «вы» писатель хотел подчеркнуть «цивилизованность» и «культурность» римлян, с одной стороны, и «варварство» подвластных им иудеев, с другой. Кстати, иврит до сих пор не знает вежливого обращения на «вы», и в современном Израиле все говорят друг другу «сердечное ты».
Не исключено, конечно, что писатель лишний раз хотел этими неточностями подчеркнуть, что скрупулезное соблюдение исторических деталей для художника необязательно.
Далее, булгаковский Пилат, огласив толпе приговор, встречается со светлобородым красавцем-легатом, т.е. командиром легиона. В реальности, легат Молниеносного легиона (если им командовал именно легат, а не военный трибун-латиклавий) должен был находиться в Заиорданье, на границе с враждебной Парфией, где «Фулмината» тогда располагался, и заниматься там своими прямыми обязанностями, т.е. командовать вверенными ему войсками. Префект же Иудеи (исторический Пилат занимал должность префекта императорской провинции, но Булгаков называет его вслед за Тацитом прокуратором), как сообщают источники, имел в своем распоряжении только три когорты (примерно 1500 человек), откомандированные от того же Молниеносного легиона (римский легион состоял из 10 когорт) и пять сотен всадников (это и есть «ала», которую, кстати, не стоило в полном составе направлять в оцепление на Лысую гору). Нечего было делать легату (в то время лицу сенаторского ранга) в Иерусалиме, чтобы состоять при префекте, человеке из низшего, всаднического сословия.
Охотно верю, что этот нереальный булгаковский легат был стройным красавцем, но совершенно не верю в его светлую бороду. В начале первого века н.э. римляне еще соблюдали староримские традиции, в соответствии с которыми бороду и усы надлежало брить, а волосы на голове стричь и укладывать особым образом. Вообще борода в греко-римском мире свидетельствовала о том, что ее носитель принадлежал к числу мудрецов, сиречь философов. Лишь через полтора столетия император Марк Аврелий позволил себе отрастить бороду, поскольку не скрывал своих увлечений любомудрием и слыл "философом на троне".
Еще одно замечание. Булгаковский Пилат страшится погубить карьеру и расстаться с жизнью в случае, если Каифа напишет императору Тиберию донос о том, что прокуратор отказался-де утвердить смертный приговор в отношении государственного преступника Иешуа Га-Ноцри, публично заявлявшего, что власть Кесаря есть насилие, и в «царстве истины и справедливости» никакая власть, в том числе и римская, «не надобна». Прокуратор, очевидно, полагал, что Тиберий покарает его за преступное укрывательство, прибегнув к облюбованному им юридическому инструменту – старинному «закону об оскорблении величества».
В реальности это выглядит маловероятным. Кому жаловаться Каифе? Напрямую Тиберию? Но тогда через кого? Император, по сообщениям древнеримских историков, фактически уничтожил всю многотысячную иудейскую диаспору в Риме, забрив часть римских иудеев в состав легиона, размещенного на Сардинии, и казнив всех остальных, не пожелавших 20 лет тянуть армейскую лямку на Богом забытом острове. Кстати, в отличие от булгаковского Тиверия исторический Тиберий не носил на голове «редкозубый золотой венец» - в ранней империи принцепсы играли в республику и внешне ничем не отличались от коллег-сенаторов.
Итак, кому жаловаться? Если не императору, то тетрарху Галилеи? Но исторический (как, впрочем, и булгаковский) тетрарх (Ирод Антипа) не стал утверждать приговор малого синедриона. Каифа мог бы пожаловаться сирийскому наместнику в Дамаске, но этот чиновник (тогда – сенатор Публий Элий Ламия) не был отпущен Тиберием в Сирию и управлял провинцией из Рима через доверенных лиц. Доверенные же лица либо отослали бы копию жалобы на Пилата самому Пилату, либо переслали ее Ламии (либо сделали бы и то, и другое), которому пришлось бы письменно запрашивать мнение спрятавшегося на Капри императора. Тиберий, как известно, использовал закон об оскорблении величия римского народа (на такой формуле перевода латинского термина lex maiestatis настаивают современные историки) главным образом при обвинении своих родственников, сыновей Германика, в посягательстве на верховную власть, а также против их сторонников. Вряд ли он, прочитав донос, удовлетворил бы просьбу первосвященника и приказал бы отозвать назначенного им прокуратора в Рим. Император скорее всего поручил бы расследовать дело, направив для этого в Иудею какого-либо лояльного ему сенатора. В свою очередь Пилат, если бы он захотел оставить Иешуа при себе, мог бы физически устранить свидетелей обвинения, а Каифу лишить сана первосвященника. Предшественник Пилата в Иудее (Валерий Грат) сместил за десять лет службы целых пять первосвященников (говорят, за взятки, предлагавшиеся претендентами на должность). Перед проверяющим из Рима Пилат мог бы оправдаться тем, что обвинения против Иешуа не подтвердились и были сфабрикованы синедрионом, в глазах которого ничтожный и к тому же «душевнобольной» Иешуа покушался на религиозные каноны иудеев, чуждые и враждебные вере и миросозерцанию римлян. Другое дело, если бы донос, аналогичный жалобе Каифы, поступил в 30-е года прошлого века на имя товарища Сталина, или его соратников. Вот тогда бы советскому высокопоставленному чиновнику действительно было чего опасаться.
В отличной кинокомедии, снятой режиссером Л.И. Гайдаем по булгаковской пьесе «Иван Васильевич», есть реплика: «Говорят, царь – ненастоящий!». То же допустимо сказать и о булгаковском Пилате. Предположим, что в сражении в Долине Дев (долина Везера, племенная территория херусков, 16 год н.э.) Понтий Пилат командовал кавалерийской турмой (в турме всего 30 бойцов во главе со старшим декурионом, т.е. младшим командиром рангом ниже любого центуриона; Пилат, как «бывший трибун в легионе», турмой командовать никак не мог). Здесь маловероятно и многое другое. Каким образом «попал в мешок пехотный манипул» во главе с Марком Крысобоем, и как всего одна турма сумела выручить окруженное подразделение, непонятно. В бою манипулы отдельно от когорт, в состав которых они входили, не действовали, а в конкретной битве при Идиставизо строй римской пехоты не нарушался и «в мешок», или в засаду, ее части не попадали. Исход сражения в пользу римлян решили два кавалерийских удара: один в тыл армии Арминия, другой в ее фланг. Кто командовал конницей, ударившей в тыл германцам, мы знаем благодаря Тациту – это был некто Стертиний; имя командира конников, ударивших во фланг, неизвестно. Во всяком случае Пилат быть им не мог, поскольку, по Булгакову, возглавлял всего лишь одну турму.
Примечательно, что писатель использует известные науке факты биографии исторического лица, всадника Секста Афрания Бурра, служившего трибуном под стягами Германика и, возможно, руководившего впоследствии секретной службой в Риме при Тиберии, для характеристики двух «ершалаимских» персонажей своего романа – Пилата и Афрания.
Если следовать букве романа, получается,
