К его великолепному погребению, на котором присутствовали С.-Петербургский Архиерей с именитейшим духовенством, некоторые Сснаторы и многие другие вельможи, явился и Сумароков. Присев к Статскому Советнику Штелину, бывшему в числе провожатых, указал, он на покойника, лежащего в гробу, и сказал: «угомонился дурак и не может более шуметь!» Штелин отвечал ему: «не советовал бы я вам сказать ему это при жизни». Ломоносов нагнал на него такой страх, что Сумароков не смел разинуть рта в его присутствии.
Граф Орлов выпросил у вдовы его оставшиеся после него бумаги, поручил секретарю Козицкому привести их в порядок, и положить во дворце своем, в особой комнате.
Спустя несколько времени после его смерти, Канцлер Граф Воронцов, высоко уважая его заслуги отечеству, захотел воздвигнуть ему памятник из белого мрамора, и поставить на его могиле в Невском монастыре; он поручил Стат. Сов. Штелину сочинить подпись и рисунок к нему в Флорентинском размере. То и другое было отослано Графом в Ливорно, и на следующий год получен был памятник из Каррарского мрамора, сделанный совершенно по рисунку, в том виде, как он теперь находится на кладбище вышеупомянутого монастыря.
Каммергер Граф Андрей Петровичь Шувалов напечатал на его кончину прекрасную оду на Французском языке, в которой были превознесены заслуги Ломоносова, и унижены зависть и невежество Сумарокова.
Приведу один пример необыкновенного присутствия духа и телесной силы Ломоносова. Будучи Адъюнктом Академии жил он на Васильевском острову при химической лаборатории, и мало имел знакомства с другими. Однажды в прекрасный осенний вечер пошел он один одинехонек гулять к морю по большому проспекту Васильевского острова. На возвратном пути, когда стало уже смеркаться, и он проходил лесом по прорубленному проспекту, выскочили вдруг из кустов три матроса и напали на него. Ни души не было видно кругом. Он с величайшею храбростию оборонялся от этих трех разбойников. Так ударил одного из них, что он не только не мог встать, но даже долго не мог опомниться; другого так ударил в лицо, что он весь в крови изо всех сил побежал в кусты; а третьего ему уж не трудно было одолеть; он повалил его, (между тем, как первый, очнувшись, убежал в лес), и держа его под ногами, грозил, что тотчас же убьет его, если он не откроет ему, как зовут двух других разбойников, и что хотели они с ним сделать. Этот сознался, что они хотели только его ограбить и потом отпустить. «А! каналья! — сказал Ломоносов, — так я же тебя ограблю». И вор должен был тотчас снять свою куртку, холстинный камзол и штаны, и связать все это в узел своим собственным поясом. Тут Ломоносов ударил еще полунагого матроса по ногам, так что он упал и едва мог сдвинуться с места, а сам, положив на плеча узел, пошел домой с своими трофеями, как с завоеванною добычею, и тотчас при свежей памяти записал имена обоих разбойников. На другой день он объявил об них в Адмиралтействе; их немедленно поймали, заключили в оковы, и через несколько дней прогнали сквозь строй. [sup]2[/sup]
[hr]
Комментарии
1. Главные обстоятельства из жизни Ломоносова мы знали до сих пор из его биографии, помещенной пред полным собранием его сочинений, изданных Академией вскоре после его смерти. Биография эта написана была, как известно, Дамаскиным (Рудневым), впоследствии Епископом Нижегородским, тем самым, которого знал Шлецер в Геттингене и почтил похвалою. Его лице заслуживало доверенность, и между тем, все-таки для всякого Русского, для любителя Словесности, любопытно было знать, откуда Дамаскин почерпнул свои сведения. По тетради собственноручной Штелина, найденной в его бумагах, принадлежащих моему Музею, оказалось, что эти сведения, слышанные изо уст самого Ломоносова, доставил Штелин, друг его, хотя и Немец, на руках которого он скончался, которому сказал свои последние задушевные слова. Мы передаем теперь читателям тетрадь Штелина, переведенную с Немецкого по нашей просьбе, Ф. Б. Миллером, сполна, тем более, что она заключает в себе много еще таких любопытных подробностей, кои не вошли в биографию Дамаскина. — М. Погодина.
2. Помещая этот любопытнейший исторический документ, я должен заметить, что только два важных случая из жизни Ломоносова требуют еще подтверждение: это отзыв Архиепископа Феофана Прокоповича и посещение Ломоносова Императрицею Екатериною. — М. П.
