Январь, среда, часа четыре дня,
Снежок идёт колючий, редкий.
Шинель, цилиндр небрежно снят
И брошен точно жестом метким.
На бакенбардах стынет пар,
И иней трогает ресницы.
Молочность лунного серпа
В холодном небе серебрится.
Уже отсчитаны шаги,
И секунданты без надежды
О мировой - «Бог, помоги
Простить друг-друга и, как прежде,
Блистать...» «Пустое — молвил он,
Тем будет лучше, чем кровавей!
Защита чести — есть закон,
И отменить его не в праве
Ни Бог, ни Государь, ни суд...
Да, разве это нынче важно?!
Достоинство семьи спасу,
А там... Пускай Господь накажет.»
Сходиться прозвучал сигнал,
И пять шагов бегом к барьеру...
Но выстрел раньше прозвучал -
Дантес стрелял в поэта первый.
И он упал на белый снег,
И вспомнил злое предсказанье -
«Белоголовый человек...»
Убийца в отдаленье замер.
Но Пушкин сделал знак рукой
Для продолжения дуэли,
Стрелял, но повредил легко
Обидчика. Стена метели
Накрыла Чёрной речки лёд
И место скорбное дуэли,
И санный путь был окроплён,
И кровь алела на шинели...
Январь, среда, уже к шести -
Темно в старинном экипаже.
И город от беды затих,
И кони в траурных плюмажах
Казались... Слёзы, горячо...
Лишь тридцать семь годков на свете!
Как жаль! Как мало! Что ещё?..
Никто за это не ответит.
|
Нет, нескольких веков...