Диван
(Быль)
Диван затих, задумавшись глубоко.
Молчал и шах, и на лице его
Никто прочесть не смог бы ничего:
Был скрытен и жесток монарх Востока.
«Хочу я знать, что это означает:
Дорогу видел я во сне без края и конца,
И не растёт вокруг неё ни кустика, ни деревца,
Лишь в небе над дорогой вороньё летает.
Для этого позвал я вас сюда.
Я жду от вас достойного ответа, –
Промолвил шах. – И вам известно это,
Хотя и вы грешите иногда».
Нет ничего страшнее слов владыки.
И даже похвала его страшна.
Невольно гнётся перед ним спина –
Его решения непредсказуемы и дики.
– Ахмед, ты, кажется, умней других.
Так утверждаешь ты. Тебе даю я слово.
Потом послушаем другого,
Узнаем мнение двоих.
Ахмед упал перед владыкой ниц.
Лицо его белее снега стало.
Мудрейший знал, что смерть его настала,
И слёзы полились из сомкнутых ресниц.
– Великий шах, твой вещий сон ужасен.
Я не решаюсь смысл его тебе пересказать.
Никто свою судьбу не должен знать,
Путь к истине и труден и опасен.
- Велю тебе, ничтожный, говори! –
Ахмеда шах окинул мрачным взором. –
Не место здесь пустым словам и спорам,
Ты в тайну снов окно нам отвори.
Я золотом плачу за ум умнейших,
Но это золото вам надо оправдать,
Не то придётся вам, как псам, лакать
В компании рабов и женщин падших.
– Великий шах, твой славный конь падёт
И ты его как друга похоронишь,
И ты ещё свою слезу уронишь,
Когда наложница твоя любимая умрёт.
Ахмед смотрел на шаха, улыбаясь.
Все знали – он уже мертвец.
Он это тоже знал и принял свой венец
Как истинный мудрец, – над силой потешаясь.
– Ты будешь жить и близких провожать.
Вначале мать, стеная, похоронишь,
Затем жену, потом как волк завоешь,
Когда придётся сына потерять.
Твой жребий страшен: жалкий, одинокий,
Ты будешь жить один среди волков –
Придворных лживых и льстецов,
По-прежнему коварный и жестокий.
Таков удел твой, и меня винить –
Что море сечь, как сек его однажды
Один монарх, но глупость дважды
Неужто можно совершить?
– Палач, ко мне! – захлопал шах в ладоши, –
Он дерзок и к тому же не умён.
Пусть совершит последний свой поклон
Без головы, без этой глупой ноши.
Мудрец был волей шаха отдан палачам
И тотчас голова Ахмеда отлетела.
Согнувшись, рухнуло в поклоне тело
К парчовым царским башмакам.
Диван молчал. Шах мутным взором
Задумчивых окинул мудрецов,
Не то друзей, не то врагов,
Однако же довольных приговором.
Ахмед умнее был других
И зависть многих мудрецов терзала.
Теперь Ахмеда нет и это окрыляло,
И рвался на уста уже хвалебный стих.
– Хафиз, я знаю, ты старался
Мне доказать, что ты умней других,
Что в предсказаниях своих
Ты никогда не ошибался.
Но если это так, то почему притих? –
Промолвил шах. – Скажи, что сон мой значит,
И казначей мой золотом оплатит
Твои слова, коль будет правда в них.
А если ты солжёшь, клянусь Аллахом,
Что будешь, как Ахмед, немедленно казнён.
На том стоит и держится мой трон –
За ложь расплачиваться прахом.
– Великий шах, Великий Царь Царей!
Я никогда не лгал, и лгать я не умею.
Вели казнить! Но я бледнею
Не перед смертью, перед участью твоей.
Хафиз немного помолчал, подыскивая слово.
Действительно, он никогда не лгал.
И сны прекрасно толковал,
И в этом был умней любого.
– Мужайся, шах, мужайся и молись.
Твой путь усыпан острыми камнями.
Моли Всевышнего и днём и долгими ночами,
Чтобы пророчества мои случайно не сбылись.
Ты шах, ты властвуешь над нами,
Тебя не трогает ни наша скорбь, ни боль.
Но вскоре предстоит тебе другая роль:
Ты станешь сам пристанищем печали.
Погибнут верные тебе рабы,
Умрёт твоя любимая рабыня
И станет жизнь твоя убога, как пустыня,
И никуда тебе не деться от судьбы.
А дальше ждут тебя мужские слёзы:
Умрёт советник твой, твоя седая мать,
Кому ты только можешь доверять,
С кем строишь казни, планы и прогнозы.
А дальше ждёт тебя другой удар –
Ты сына в одночасье потеряешь.
Вот уж когда ты точно зарыдаешь,
Как плачет под твоей пятой купеческий базар.
А дальше… Дальше будет старость:
Болезни, немощь и тоска,
И задрожит твоя всесильная рука,
И ты забудешь, что такое радость.
А дальше … – «Дальше будет казнь.
Палач тебя при жизни четвертует.
Не торопясь, конечности отрубит…
Но ты философ и тебе чужда предсмертная печаль».
Хафиз был тут же палачами четвертован.
Рабы в мешках останки унесли,
Рабыни мудрецам забыться помогли,
Их танцами и шах был нынче очарован.
Но вот владыка поднял руку,
Танцоры замерли, боясь вздохнуть.
Вот взмах другой – и отдохнуть
Шах отпустил свою обслугу.
– Продолжим наш Диван. Хочу я всё же знать,
Что сон мне этот обещает.
Уверен я, Юсуф, конечно знает.
Он очень стар, причём не хочет умирать.
Юсуф поднялся. Был он очень стар.
Седая борода тряслась, дрожали руки,
Но в ясном взгляде не было тоски и муки.
Ещё пылал в нём молодости жар.
– Великий из Великих, ты любим народом.
И более того – тебя боготворят.
В твоём гареме по ночам не спят,
Все ждут тебя, гордясь твоим приходом.
Ты – наше солнце, наша гордость, ты – наш вождь.
Ты жизнь достойную несёшь народу,
Как на поля живительную воду
Несёт с собою благодатный дождь.
Я повторяю – ты любим народом,
Но это утверждать – все то же, что солгать.
Любим Всевышним ты. Вот, что ты должен знать.
Благословлён ты Всемогущим Богом.
Теперь скажи: дороже что всего?
Дороже золота и царской власти,
Дороже пылкой женской страсти…
Ты догадался: жизнь – и больше ничего!
Ты угадал, Великий – это жизнь.
Всевышний! Как она прекрасна,
Чудесна как и как она ужасна,
Когда кончается её последний день.
Так вот, тебе, любимцу из любимых,
Бог даровал нечётное число земных прекрасных дней,
Чтоб жил ты дольше всех людей
И стал бы первым в череде счастливых.
Вот что гласит твой странный вещий сон,
Вот что его картины означают.
Теперь пусть это все узнают:
Надолго прислан Богом к нам твой славный трон.
– Дать золота ему, открыть мои подвалы!
Возьмёт пусть столько, сколько сможет донести
И на телеге увезти,
Набивши слитками ковровые чувалы.
Ты мудр, Юсуф, тебе мне ничего не жаль, –
Воскликнул шах. – Живёшь ты не напрасно.
Ты прав. Земная жизнь прекрасна,
Не очернит её ни горе, ни печаль.
Велик Аллах, нам подаривший это чудо.
Велик Пророк, открывший нам глаза
На жизнь земную и земные чудеса:
Для счастья, кроме жизни – ничего не надо!
Апрель 2002 г. |
