Так, как птица с измученным взором,
на меня ты с тоскою глядишь,
когда с ревностным, тяжким укором,
о любви мне своей говоришь.
И о том, что мой дом тебе тесен,
что пленилась обманом речей.
Что отвыкла от смеха и песен,
и от неги бессонных ночей.
А в глазах твоих тени мелькают,
среди длинных, шикарных ресниц
словно вспыхнув, зарницы, вдруг тают,
распугав за окном певчих птиц.
И слова мои, что был в походе,
ты не слышишь, упрямо твердя,
что я там, средь морей, на свободе,
был так долго другую любя…
Я бледнею от каторжной муки,
слов, что ранят больней вражьих пуль,
но целую и губы и руки,
что спасали в молитвах от бурь.
И ложась головой на колени,
говорю, как безмерно скучал,
и что глаз, краше цвета сирени,
в чужедальних краях не встречал. |