Сядь и послушай рассказ о стране, что я видел во сне.
Там снеговые вершины карабкаются к луне,
Там отражение бога на глади прозрачных озёр,
Там коренастые гномы вгрызаются в недра гор.
Я жил там в доме на сваях в устье широкой реки,
Моими друзьями были чайки и рыбаки.
Плёл рыбакам я сети, с чайками хлеб делил.
Ночами смотрел на небо: свечки многих кадил –
Эти яркие звёзды. Порой срывалась звезда,
И лягушачьим гомоном взрывалась поверхность пруда,
И полночь стучалась в ставни, и холод полз от воды.
Бог улыбался сверху и путал свои следы.
Потом – к середине сна – с гор пришёл человек.
Назвался Энкиду, сказал, что работал хранителем библиотек,
Что готов поделиться знанием горных дорог и глубин.
Построил дом за деревней и стал жить совсем один.
Немного позже Энкиду сделал для книг стеллажи,
Ходил по прибрежным лугам и полям золотеющей ржи.
Как будто он слышал что-то, отзвук каких-то тревог,
Как будто искал те дорожки, которыми бродит бог.
Как-то он взялся рыбачить. Поставили вместе сеть.
Я был на вёслах, Энкиду принялся вдаль смотреть –
На горные тёмные кряжи, где уступами вверх леса.
Что-то иное, нездешнее, видели эти глаза.
В доме моём на сваях вечером звук альта.
Друзья за мёдом и пивом, беседа сочна и густа.
Энкиду, сидевший в центре, уставив взгляд в потолок,
Сказал внезапно: «За домом ходит неслышно бог».
Все побежали наружу, но разве услышишь шаги?
К тому же в ночь новолунья в деревне не видно ни зги.
Даже свечной огарок, бившийся в фонаре,
Был бесполезен. В деревне – темней, чем в кротовьей норе.
Вернулись все вместе ни с чем, лишь Энкиду куда-то исчез.
Я искал его безуспешно, ходил и в горы, и в лес,
То зной замедлял мгновенья, то холод полз от воды.
И где-то рядом был бог. И путал свои следы. |
