Поэма. По ту сторону Поэта,7. Первые подвиги в Аду
Поэма. По ту сторону Поэта,7. Первые подвиги в Аду
Оглавление
1. Тоска двойника
2. Кощей и Бестия в гостях у Поэта
3. Гибель Поэта
4. Дорога к замку Сатаны
5. Бал у Сатаны
6. В замке рыцаря Скупердяя 7. Первые подвиги в Аду
8. Звуки Ада
9. Пираты Ада
10. Адское болеро Змия
7. Первые подвиги в Аду
Утром сунул в лапку
Скупердяю злотый.
Заезжай ещё - услышал.
Вспомнил - с ним на Ты.
Он хороший-..
ну и что - немного жадный,
ведь не может жить в Аду
ангел - будь ему не ладно.
Провожал отряд вояк
Вика на большак.
Столб. Дорожный указатель.
Осторожно, путник!
Территория-обитель.
Уноси скорее ноги.
Здесь живёт
и в ус не дует
сказочный воитель,
Соловей Разбойник.
Если дунет -
ты покойник...
Слева от дороги
красная от крови
речка Флегостон.
Справа то ли кровли,
то ли стены,
головешки чёрные,
сожженной деревни.
А под ними стоны,
вопли человечьи.
Лишь повёл плечами
бывший Дон Кихот -
и чего кричат?
Ведь страдать им Вечность,
получать увечья.
Ко всему их здесь приучат.
Хохотнул, мигнул
Кролику, Коту,
но конечно не злобливо.
Глазками мигнул холодно, опасно.
И слезливо вспомнил Санчо Пансо -
зря он выбрал Рай. Напрасно...
Веселей в Аду. Ведь правда?
Как хотел бы куролесил.
Вместо мельниц
на осле бы ездил
полонить в темницу
Соловья дурилу.
Росинант, негодник,
закусив удила,
в купе с войском Скупердяя
подвиг совершать не хочет.
Ржёт - “Я старый очень,
никуда негодный.
Поищи моложе разгильдяев.”
Негодяй, и только...
Мало так сказать -
хочет обломать,
матом обложить
трёхэтажным лихо:
мать,.. мать,.. мать,..
Кролика и Вика,
славных малых.
Ах, слова! Одни слова...
Ждут сегодня нас дела -
не свернёшь ни влево, вправо.
Боже правый!
Но вернёмся к кроликам-баранам.
Он как раз лечил
рану, бугорок на лбу.
Падая Шалтай-Болтай
Кролику набил шишак.
На мой вкус красивый -
красно-синий.
Длинноухий ухарь
утром к харе
лапкою лепил пятак,
тёр ушиб,
вёл себя
непривычно тихо,
не болтая.
Утром, днём и ночью
Ад один и тот же -
шум, гул, крики, сполохи.
Дым, туман похожий на желе.
Видно очень плохо.
Вик и Кролик
шли с оружием
и поклажей
еле-еле.
“Эх - подумал Вик,
- сейчас бы
чемодан на роликах.”
Самое плохое ждёт нас скоро.
Никуда ведёт, завалена дорога.
Тут и там повалены деревья,
с них ободрана кора.
Будто звери юрского периода
мезозойской эры
о стволы точили когти и рога.
Динозавр Т-Рекс игрался с самкой,
дрался из-за них с друзьями детства.
Жрал нещадно жертвы,
всех подряд.
На кой ляд
их ему жалеть,
если голод мучит?
В этом случае
глупо подавать на чай.
Лучше в ход пустить
когти, яд, клыки.
Хвост, заточенный как меч.
Жизнь - ничто, - тогда, сейчас...
Даже свеч не стоит.
Воск оплавится за час
и останется огарок -
от судьбы подарок.
Хорошо б Пегас в телеге
вёз Виконта
каменистою дорогой.
Под луной кремнисто
путь блестел,
золотые эполеты
на плечах Поэта
не чета
современным этим.
Часто в снах
я мечтал об этом.
Где-то рядом, как в костеле
коростелем
служба бы скрипела
под орган, а может а капелла
ангельски звучала, пела.
Ладно,.. ближе к делу.
Мелколесье поредело,
хлипкие деревья
и кусты исчезли,
провалились в землю.
Повалил их ветер.
Чаще, чаще липы да дубы
в пять охватов мощные стволы,
а под ними кости. Груды.
Здесь в Аду убитым
не положены гробы.
Скоро супостата дуб.
Вон уже блестит
в листьях
и как солнце светит
золото цепи вокруг ствола.
Из титана труб
Соловьиное гнездо
с деревянный сруб, -
двухэтажный
деревенский дом.
Слышно Соловей берёт
ноту ДО седьмой октавы.
ЧтО то скоро будет?
Явно не забавы.
Ждут героев свист и смерч.
Не помогут щит, копьё и меч.
Вот и крона дуба
выше ТЭЦ трубы.
Кролик сунул в руки
мне удила, стремена.
Я подумал - это глюки
и ловушка для меня.
После заклинанья
Братец Кролик, обормот,
обернулся Бармаглотом -
перед Виком выгнул выю.
Был на вид страшнее Вия.
Как заправского коня
я взнуздал дракона.
Взмах крыла. Опля!-
сели на верхушку кроны.
На суку с испугом
наблюдал за нами недруг.
Сбоку взглядом
глаз, как сливы,
Соловей косил трусливо.
Даже перестал
петь своё бельканто.
То одним, а то другим
не поймёшь каким
он водил пугливо взглядом.
Для начала Бармаглот
с крыши дома
Соловья ошпарил шипом,
серой, паром.
Не дурак разбойник -
сразу понял -
с нами он - покойник.
Свистнуть, дунуть
с перепугу
кончилось ничем.
Лучше б в лужу пёрднул...
Громче квочка квохчет,
если кочет квочку хочет,
стал на крылья ей и топчет.
А она от счастья плачет...
Бармаглот не стал глотать
беднягу татя.
Просто ткнул, боднул
рогом гребня,
клюнул клювом
не скажу куда
парня, хоть куда!
Соловей упал
с дуба на полову.
И лежал, как-будто спал,
головой, глазами к небу.
Вроде мёртвой ящерки,
меньше ветоши,
шкурки змейки.
И вот-вот откинет хвостик...
Про таких артистов
хочется писать стихи.
Это ведь не просто
киргуду, бамбарбия!..
так ломать комедию.
Кролик скинул для гнезда
пленнику таланта
сена разнотравия скирду
и мешочек денег - два таланта.
И добавил, что-то типа:
«Ну тебя в пи… такого типа.»
Взмыл с Виконтом в небеса
и ниже на дороге кончил чудеса.
Сбруя Бармаглота,
от рантов шлеи
ломота в спине и шее...
Хорошо!
Дальше будет
лучше -
только хорошеть!
Кролик: «У-ф-ф, устал летать.
Дня два надо отдыхать
от полётов Бармаглота -
тяжело и плохо что-то.»
Отдохнуть присели в тень какого-то овина.
За победу выпили вина.
Зашагали дальше по дороге в неизвестность.
Раздавался лай на всю окрестность...
Вышли мы к баракам,
между ними бегали собаки.
И куда не глянь -
то ли выгоны на выпас,
за заборами загоны,
то ли без травы поляны -
огражденье для скота, -
всё поделено на зоны.
В тех загонах-клетках,
так похожих на вольеры,
босиком понуро
с пустотой в глазах
женщины ходили
без платков, в халатах-
явные дебилы.
Всё живое
в них давно убито.
Не осталось сил для воя.
Пить - ведро с водою.
Есть - одно на всех корыто...
Чёрная овчарка
кинулась на нас.
Молча. Пасть с оскалом,
в пене с чем-то алым.
Только для овчарки
вышла опечатка...
Ну и что - поэт,
и с Парнаса.
Всё мура, не до амуров.
Кровь из носа -
враг повержен
должен быть под дружное Ур-р-р-а!
Тварь была еще в полёте,-
шаг, другой
с оборотом фуете.
Шпагой без гламура
нанизал собаку
на шампур.
Показать пришлось справку
Господина Чёрта
старшему медбрату, чёрту.
Накричал - какого чёрта
расплодил собак до чёрта!
Надо подвести черту -
пусть через пустошь
нам устроит чартер.
Медбрат: “Ну их к чёрту -
‘ходют’ тут до чёрта!
И бандиты и повесы.
Мне отрадно видеть
здесь служивого от Беса
по казённой части.
Чем ещё могу помочь
и принять участие?”
Чёрт с испуга явно лебезил.
Я ему:
“Видишь - пёс почти-что укусил.
Снятье стресса - склянка спирта.
И не медли, глист, иначе я
заколю еще одно Му-му.
И замнём мы это дело -
шито-крыто.”
Кролик подтвердил
- “Он заколет.”
Закатил глаза, -
вроде бы припадок...
Всё-таки силён, зараза.
Красные глаза -
алкоголик-кролик.
Кто не помнит Блока?
“...Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!" кричат.”
После третьей:
- “Для успеха путешествия
расскажи чертяка,
что там впереди?
Ждёт какая бяка?”
“Впереди ужасная,
доложу - ужасней не бывает
бывшая прекрасная
а теперь зловредная миледи.
Имя ей Горгона.
Ведьма - лёд и пламень.
Путник никогда не знает:
может обласкать,
может в камень
закатать. Ни сесть ни встать.
Сотни лет в Аду. Скука.
Сука. Любит менестрелей.
Спой ей песню,
стих, экспромт, рассказ
и поновей - тоску попробуй
ей развей. Накормит,
даст приют, отпустит без затей.”
- “Знатная метаморфоза
с женственным чешуйчатым,
многозмейным чудищем...
Я тебе, дружище,
для разминки
подарю апофиозо-ариозо
стих-экспромт -
улыбнулся Вик.”
Стих апофиозо-ариозо
от Виконта
на ворота
женской психбольницы.
“Сойти с ума
Сошли с ума и высохли мозги.
В глазницах пустота - ни зги
не видно, блеска мысли.
А в детстве сердце и душа несли
тепло и свет и веру в божество,
святую силу духа торжество.
Теперь животный взгляд вокруг -
сомкнулся в точку жизни круг.
Тюрьма или сума
или сойти с ума?
Я выберу второе.
Хотя бы и тюрьма,
но мысли роем.”
Чёрту стих понравился.
Только на слова
“веру в божество”
чёрт поморщился,
пукнул серой
чуть испортил
торжество поэзии.
Выпили ещё.
Вик умел внедрять
светлое искусство
в самой серой массе.
Искоренять любую дрянь
мог в душе и естестве
в людях
чёрной, жёлтой, красной
белой расы.
Даже с чёртом попрощались
лучшими друзьями -
чёрт обещал прибить
экс к вратам гвоздями.
И совсем уж с пьяну
обещал учить его как Отче Наш.
Кролик, старожил в Аду,
лапкой покрутил у лба
зыркнул на меня и буркнул: “Ну и ну!”
Долго были мы в пути.
- “Сколько времени сейчас?”
Кроль взглянул в часы:
“Поздно. Тьфу ты ну ты
лапти гнуты.
Вечер. Ровно десять.
Нам пора искать,
где мы будем спать.
Мессир, поскорей.»
Кролик ночью
трусил змей,
всяческих хорьков,
пауков, а больше всех
бесшумных сов.
Помнит ужас до сих пор,
как по-детски верещали
мать с отцом
в клюве и когтях
филина, как будто
драли на куски младенца...
На удачу двинули
к крепости Медузы.
Мало ли, -
вдруг нам повезёт?
Поедим, поспим от пуза.
Близко видим башни замка.
Факелы коптят китовым жиром,
гонят прочь остатки мрака.
Наложил знаменье крест -
мол, пришли мы с миром,
пилигримы.
Если можно, поесть, поспать...
Стражу замка нёс Цербер, трёхглавый пёс.
Братца Кролика пробрал понос.
Хоть пытался Кролик свалить
на Чеширского Кота:
- “Вик, смотри как он зубы скалит!”
Вик решил - вина
поровну, на половину.
Кроль в одну штанину,
Кот - в другую.
Два отпетых дурака -
не разлей вода, -
друга, дуралея.
Мажордом Горгоны -
проводил в покои
делегацию Виконта.
Может быть устроить порку?
Нет. Спокойно.
Орки, черти
только то и ждут...
Не дождуться -
много чести.
Кролик, Кот
будут дуться...
Лучше буду с ними
я дружить.
В кои веки
подмывал Виконт
под хвостом Кота,
и хотя не маг, как мог,
пинтой рома с бромом
Кролика истерику
упокоил.
В келье Кролик
юркнул в свой рюкзак.
Налицо глубокий стресс.
Кролика не тронул пёс -
это был хороший знак.
Плохо быть под прессом страха.
Ждать, когда на плаху
склонят голову
и палач её
срубит с маху.
Полоснула бритвой взгляда
бывшая красавица Горгона.
Ах, Виконт, какого ляда
ей все эти змеи, этот гонор...
И на том спасибо,
чудище, не превратило
Вика в камень с чешуёй,
в туловище Буратино
на его могиле.
Зарубить Горгону мог
только меч Гермеса.
Многие пытались:
маги, воины, повесы.
Что от них осталось? -
Прах и пыль.
Жизнь героев
обратилась
в миф и быль.
Когти, острые клыки,
змеи-волосы...
Люди взглядом
обращались в камни
и торосы.
Вику предстояло
выдержать чудовища вопросы.
- “Кто ты и откуда, путник?
Цель? Зачем забрёл сюда?”
Показал бумагу -
никакой я не распутник.
Цель моя - писать поэму Ада.
Взгляд Горгоны полыхнул отрадой,
когти впились в подлокотник:
“Я сейчас проверю -
звать-то как?”
- “Вик, Виконт.”
“Может, Вик, ты врать охотник?
Сочини экспромт
обо мне, любимой.
Сможешь? Сам решай.
А иначе превращу тебя в лишай,
плесень, сырость, зелень скуки.
Где слуга? Его -
в куклу, в зайчика-плейбоя
и склоню заняться
с ним лесбийскою любовью
пса Цербера.
Веришь, плесень?
А к тому-же он трёхглавый -
врежет, так уж врежет...
Сочинишь об этом песни.
Вик подумал:
- “Бедный Кролик, бравый.
Мне не лучше, Боже правый...”
Где-то глубоко внутри
угольками звёзд гаснут мысли,
исчезает смысл деяний в жизни,
обещаний, слов, признаний...
Кажется, что змеи
злобной девушки Горгоны
вьются хищным осьминогом.
Щупальцы-присоски
служат пальцами
нагнетания тоски.
Восемь ног, как виноград,
мозжечок, лобные доли -
давят сок из жижи мозга.
Дальше-больше, пьявки-змеи
в ткань мезги из мозга
впрыснут яд
пьянь травы-дурмана
белладонны, сонной дури.
Вот и свил извилины наркотик
в лабиринте Кносса.
Там моё либидо
с бычьей головой
бродит Минотавром
в поиске красивых дев
на заклание.
Он ревёт в моих ушах как бык,
если закоулками камней
бродит он бесцельно.
Это ведь обидно очень как бы...
для его натуры цельной.
Кажется бездонной
ночь без сна,
без сновидений.
Вот те на! Горгона
с волосами-змеями,
как они волнительно
шевелятся!..
Кружево словес,
бред видения
порождает
новый стих,
дрожь восторга,
вдохновение.
”
В такт с шипеньем змей
чудище шептало
словеса стиха
тихо, тихо,
громче, громче...
А в конце почти орало.
Блеска глаз не вижу -
веками прикрыты.
Чувствую - от А до Я
Медуза губкой стих впитала.
Показалось,
что прошли века.
Испарился страх.
Женщина-змея
с улыбкой встала.
Молодец!
Хороший мальчик.
Взяла колокольчик.
Гонг - удар на ужин.
Говорливая Горгона
много рассказала
между блюдами.
Про Ахилла с Одиссеем,
про Афину и Персея -
всё-таки какими
были эти боги
совешенными ублюдками...
Разошлись далёко за полночь.
Кролик спал в кармане рюкзака,
бестолочь, хоть кол о лоб чеши.
Напугала, видишь ли, его собака.
Жаль не видел, как его спасал
и не стал я сам лишай.
Сон приснился Вику. Ворон чёрный,
Бледный конь, старуха Смерть на нём.
Фоном небо, красный окоём.
«И се конь блед и сидящий на нём, имя смерть.
Откровение Иоанна, IV, 8»
