Под голым тополем, продрогши до костей,
Вся мокрая, голодная, лежала псина.
Толпа спешащих невнимательных людей
Тягуче, медленно протягивалась мимо.
Глаза смотрели безнадёжно, не моля –
Огромных псов – боятся – не жалеют.
И силы нет выпрашивать, скуля,
Как мелкие собачки все умеют.
Скорее б снег – замёрзнуть и уйти,
Не голодать, за хлеб не унижаться.
Но тут, бомж наклонился: «Не грусти.
Совсем замёрз. А сможешь ли подняться?
Пойдёшь со мной? Пойдём! Пойдём, Дружок!»
И пёс хвостом махнул миролюбиво.
«Я разделю с тобой добытый пирожок.»
А пёс подумал: «А моё ведь это имя.»
И вспомнил, что когда-то был Дружком.
В какой-то жизни, очень уж далёкой.
И встал, и, тихо завиляв хвостом,
Пошёл за человеком, тоже одиноким.
«Ну, проходи – открыв подвал, сказал
Бомж – не суди, у нас тут не хоромы.»
Ну, а потом, он пирожок достал,
Ещё кефир и грязных полбатона.
«Не обессудь. Но чем богат – тем рад!»
И разломил надвОе скудный ужин.
А для собаки было выше всех наград,
Что он кому-то стал на этом свете нужен.
Бомж спал, хотя здесь не было и койки.
Из детства снился друг ему – Дружок.
А рядом, на матраце из помойки,
Обсохший пёс, хозяину грел бок. |
Да...
