Цветущий Крым! Очей отрада!
Ты знал природы удила,
Когда твоя земля не садом,
А мрачной пустошью была.
Когда вдоль серой длинной цепи
Суровых гор и острых скал
Песчаный ветер свой нелепый,
Свой дикий танец объявлял,
Казалось: море за сплошною
Стеной из пыли и песка,
Не рёвом, а тяжелым воем
Окутывало облака.
И грозным стоном отзывались
Напуганные небеса
И, обмирая, сотрясалась
Благословенная земля.
Тогда, в пустынном крае этом,
Приюте сирых и калек
Жил одиноко и угрюмо
Недоброй славы человек.
Разбоем, кровью и слезами
Он с малолетства промышлял
Без жалости и состраданья
Он резал, грабил, убивал.
И к сорока годам не камнем –
Углём его душа была.
И не было души в округе,
Чтобы её не прокляла.
Идут года. Ещё рука
Тверда по-прежнему. Но совесть,
Свернувшись змейкою у лба,
Всё беспощадней, всё сильнее,
Всё чаще жалит старика.
И в тёмных снах приходят люди
Кровавой длинной чередой.
«Прощения тебе не будет!» -
Несутся крики над толпой.
«Мои грехи! Им нет числа!
Вся жизнь моя в крови прошла!
Злодейств моих не перечесть.
И вечно мне в аду гореть!»
И ужас объял старика.
Скорей в обитель скорбных слёз
И покаяний он унёс
Всю горечь, что в душе копил.
«О, хоть народ бы позабыл
Дела моих кровавых рук,
Чтоб чистым стал мой грешный дух.
Верни моей душе, Господь,
Покой. Я на земле лишь гость,
Твой блудный сын, твой трудный сын –
Я был один, всегда один».
Прошли года. В пещере мрачной
Отшельником живет старик.
Рыбачит изредка, а впрочем,
Он мало ест и мало спит.
Трудом он праведным, покорным,
Казалось, истины достиг.
Казалось, что в смиренном взоре,
В морщинах тёмного лица
Картины горечи и боли
Запечатлелись до конца.
Он помогал всем. Кротким словом
Честь и любовь к себе снискал
И вскоре (что ж, это не ново)
Народ его святым назвал.
«Святой, святой! - кричали люди,-
Благослови, направь, отец!»
«Святой? Ну, что вы! Будет, будет!
Ведь я же, право, не гордец».
Ах, искреннее поклоненье,
Перерастающее в лесть.
И по тому, как судят люди,
Поверишь, что таков и есть.
Отшельник наш поверил тоже.
«Да-да, я был таким всегда.
Моя душа цветку подобна.
В ней злости не было следа».
И так спокойно, величаво
Окончил дни свои бы он.
Но возмутились духи ада.
«Он наш! Он будет посрамлён!»
И в кошку бес оборотившись
Отправился смущать покой
Того, кто святостью гордился,
Чьи руки помнили разбой.
И в ночь безлунную, глухую
К пещере кошка подошла
И зябко к входу прижимаясь
Мяукать тихо начала.
Старик пустил её. Бедняга
Была, как видно, голодна.
И рыбу из его улова
Глотала с жадностью она.
Наевшись, села у огня
И осторожно, мягко, нежно
Песнь об уюте завела.
И столько было сладкой неги
В её мерцающих зрачках,
Что старика взяла истома
И тяжкий непонятный страх
«Смотри-ка: жалкое созданье -
А ведь как ласково поёт.
Мечты мне грешные о доме,
Тепле и счастии несёт.
А святость? Я её утрачу?
Меня не будут почитать?!
Ну, нет же, это невозможно!
Не смей, ты, тварь, меня смущать!»
И разозлившись, взял он кошку
И в бурю выбросил её.
Бес засмеялся. Что же, славно
Он дело завершил своё.
Другой чёрт в деву обратился.
И, поджидая старика,
Он в сети крепкие забился.
Добыча будет нелегка!
Вот, среди рыбы серебристой,
Морской коричневой травы,
Старик вдруг девушку увидел:
Лицом - что райские цветы.
Лежит безмолвна, бездыханна.
Но только старец подошёл
Она как кошка изогнулась
И поцелуй его обжёг.
И закипела кровь былая
Забилось сердце в нём сильней
Ох, цветы рая, цветы рая,
Красой вы губите своей!
Как только старец наш схватился
Рукой привычной за подол,
Бес в женском платье испарился.
Что ж, дело с честью он провёл!
Уже все черти ликовали
Уже развенчан был святой.
Но тут земля затрепетала,
Не вынеся насмешки злой
Над всем, что сердцу было свято:
Любовью, Домом и Семьёй!
И в свете молний, в стоне грома
Над морем появились в миг
Три острые скалы. И сразу
Небесный улыбнулся лик.
Скала - на Девушку похожа –
Стыдливо опустила взор.
Другая - Старец. Чуть поодаль,
К ней руки хищные простёр.
А третья – кошкою застыла.
И, приготовившись к прыжку,
Печальный взгляд свой устремила
В сухую крымскую зарю.
Прошли века. Монах и Дева
Исчезли с ласковой земли.
Лишь Кошка - чёрной королевой-
Глядит на сполохи зари. |
Каюсь! Но ты же мне его читал, а это еще куда большая честь и впечатление!
Потрясли твои ответы на комментарии, как и сами комментарии.
Трудно от них удержаться читателю, если так написано.
У тебя свой читатель:умный, любопытный, жадный.