По молве, прослыл я – простаком,
попроси, сниму с себя рубаху,
поделюсь последним пятаком,
не обижу ни зверьё, ни птаху.
Ни о ком я всуе не сужу,
Господи, а кто из нас не грешен,
ну, бывает, пьяных рассужу,
с ними выпив у кривых черешен.
А коль выпью, спохвачуся – сжёг…
Мог бы знаменитым стать поэтом.
Отмахнусь, чего там – не сберёг,
ни сказав, что и – любви, при этом.
На листву сиреневый летит
свет луны, чтоб об неё разбиться.
Промолчу – боялся полюбить…
разлюбить страшнее,
чем влюбиться.
Ни о ком, ни слова, ни на нить
не скажу, хоть правду-матку зная.
Если начинать об ком судить,
так тогда с себя и начиная.
Тьме небесной – злата голова
лунная, как дураку, досталась;
от того ль пронзительно сова,
как поэт, в ночи истосковалась.
Мне такие слышались слова
о любви и о минувшем счастье, –
в забытьи шептал – была права,
не рубаху, душу рвя на части…
Чуть рассвет –
всё покатилось вспять,
как из кулака вода сквозь пальцы,
не успел слова я записать,
а могли бы и стихом остаться.
Бормочу – «мареновый луны
льётся свет в сиреневую замять…»
и стою, виновный без вины
или, как пропивший к чёрту, память.
|
Леонид, а откуда эти строчки?