В придурошной среде, блатных поэтов,
Куда забрел случайно пилигрим,
Судили мир, за всякое, за это,
А главное за преанглийский сплин.
Мол, скушно стало в этом мире грязном,
Нет видов на духовное, и блажь,
Покрыла население загаром,
Как-будто мир огромный дикий пляж.
Нет отдыха душе, пределы недоступны,
Начальства все продажны и скупы,
И нет скалы, где б прочные уступы,
Опору дали для людской стопы.
И нет возможности добраться до вершины,
Где совершенство мира почиет.
Нет женщины и нет уже мужчины,
Кто истину на воле воспоет.
Но истый взгляд истоптанной Голгофы,
До сей поры на мир тупой стремит.
И пишутся в тени любви последней строфы,
И вечность на бардак пришедший зрит. |