(По одноименному рассказу моего деда Юрия Семеновича Афанасьева. Рассказ опубликован в литературно-художественом альманахе "Приамурье - 2005", г.Благовещенск)
Давным-давно, когда старшая сестра Нина долго и безуспешно учила меня завязывать шнурки бантиком, у нас в семье любили сказки. Помню,
Светит керосиновая лампа,
Начинает кто-нибудь из старших,
С жуткими подробностями, сказку.
Братик Толя выдавал «в ролях»:
Бабка Ёжка и Кощей Бессмертный
Говорили у него чужими,
Сиплыми такими голосами, –
Брал озноб! И для меня в ту пору
Змей Горыныч был почти таким же
Настоящим, как домашний скот.
И Кобыла Семи Верст все время
Тоже где-то рядышком бродила
В детских сказках. Это, говорили,
Добрая, отличная лошадка.
Только вот обидел ее кто-то,
И ушла она, и много дней
Нового хозяина все ищет,
Доброго, хорошего. И чтобы
Запрягать умел, да без ошибок.
И тогда хозяина добросит
Хоть на край земли! Не мудрено, ведь
И сама она длиной в семь верст:
Шаг один – и семь верст позади,
Снова шаг – еще семь верст. А версты
Эти, как до во-о-он той дальней сопки…
Был я самым маленьким в семействе.
Старшие шутливо уверяли,
Что Кобыла выбрала меня,
Что ночами слышится в ограде
Тихое, настойчивое ржанье.
К встрече с ней готовясь и волнуясь,
За собой таскал кусок веревки,
Что служил в моем воображеньи
То уздой, то чем-нибудь еще.
Часто запрягал и выпрягал я
Лавку неширокую за печкой.
Пробовал запрячь однажды кошку –
Оцарапала. К той пантомиме
Старшие частенько подключались:
Целая «комиссия», в составе
Брата Анатолия, сестренок
Нины, Лиды, Клавдии, Галины,
У печи экзамен принимала.
Долго запрягал я ту «кобылу»!
Или же, не затянув супонь,
В спешке я глушил чересседельник.
Или, не заправив удила,
Лез с вожжами раньше на телегу.
А когда уже готовы были
Мне открыть ворота, выяснялось,
Что забыл овса насыпать в торбу,
Или не проверены подковы!
Приходилось выпрягать лошадку,
И вести ее до кузнеца…
Годы шли. Не все сложилось гладко.
Не найти на Колыме отца.
Не стоят и розвальни у дома,
Где мы всей гурьбой играли в прятки.
Сам я в эту пору обучался
В Благовещенске, на первом курсе,
Стать по окончании готовясь
Машинистом паровых машин.
За училищем была конюшня,
Около учебных мастерских.
Иногда во время перерывов
Подходил я к бочке у навеса,
Черпал горстью, и давал коняге.
Теплых ее губ прикосновенья
Тихой грустью в сердце отзывались,
Уводили мысли к тем беспечным
Дням, когда в подобной обстановке
Я ходил бы на руках, а может
Прятался в яслях в охапке сена…
Как-то раз, когда мне так мечталось,
Быстрым шагом подошел к конюшне
Дядя Коля, наш завхоз бессменный,
И сказал мне: «Запряги Гнедую,
На Лазо кати, там где-то конюх,
Колесо у них… Ну, в общем, мимо
Не проедешь, тут подать рукою,
За библиотекой», - и исчез он
Так же быстро, как и появился.
Я остолбенел. Сказать хотелось,
Что не запрягал ни разу в жизни
Я коней, вот разве что Кобылу
Семи Верст, но даже за ворота
Я на ней не выезжал! Гнедая,
На меня уставясь правым глазом,
Вдруг заржала тихо, одним горлом,
И кивнула: «Справимся, не бойся!».
Под навес шагнул в поту холодном,
Ощущая точно всей макушкой,
Всей спиною, как в меня вонзились
Пять пар глаз «комиссии» далекой.
Вот в руках узда и удила.
Умница Гнедая потянула
Мне навстречу голову, – уздечка
Как-то очень просто оказалась
На привычном для уздечки месте.
Со стены – хомут. Провел ладонью
Вдоль по мягкой войлочной прокладке, –
Ни колючки, чисто. Осторожно
К морде подвожу я лошадиной,
И Гнедая, милая Гнедая,
Ко всему внимательно нема,
Чуть ушами ласково прядая,
Потянулась к хомуту сама!
На плече – дуга. Идем к телеге.
Так. Одна оглобля. И другая.
Что еще? Супонь. Чересседельник.
Торба? Нет, не надо. А подковы?
И коняжка мне дает спокойно
Осмотреть копыта. Не успел я
Завершить, как на одно колено
Дядя Коля рядом опустился.
Я ему: «Да тут нормально, только
Левая передняя подкова
Хлябает». Он по плечу мне хлопнул:
«Я давным-давно уже заметил,
Что, Семеныч, ты – крестьянский сын!
Вот, зачем пошел ты в машинисты?
Ладно, дорогой мой человек,
Ты иди, а я сгоняю быстро!»
Лошадь с места перешла на бег…
Улыбаясь мне, светило солнце.
Я запряг-таки свою Кобылу
Семи Верст! И в это же мгновенье откуда-то появилось улыбающееся лицо Лиды. Вот Анатолий учит меня через локоть собирать вожжи и завязывать их особой петлей. Вот Галя сказала, как отрезала: «Седелку кладут уже в оглоблях поверх спинного ремня». Нина все беспокоится о здоровье лошади, ходит вокруг, выискивая потертости, и мажет, мажет их дегтем до тех пор, пока и до меня не доносится его запах. Я ловлю его, а вместе с ним в памяти вдруг возникают другие запахи, звуки, видения той, уже далекой, но и близкой сердцу поры. |
Спокойствие разлилось на сердце...
Спасибо.