Он хрипел: «Ничего,
что остался без ног –
побратимам достались
земля да водица
переправы речной.
Им тогда не помог...
Буду с совестью
как-то пытаться мириться».
Он метался на койке
и снова шёл в бой,
ужасаясь,
что ноги отрезали... Гады.
И в бреду прикрывал,
тех – погибших – собой,
чтоб сберечь чью-то жизнь,
а не ради награды...
К укороту вполроста,
к тележке привык,
вспомнил навык тачать сапоги,
довоенный.
И тачал. Как бы свыкся.
И только кадык
выдавал – не смирился,
что будки он пленный.
Он мячи «за спасибо»
мальчишкам латал,
и угрюмо смотрел
на «войнушки» в окошко,
сотрясаясь порой,
если кто-то кричал:
«Ты убит!». (Ну и что,
что убит – понарошку).
Время шло... И однажды
он, будку открыв
и привычное место
заняв на «насесте»,
улыбнулся и – тут же
от вспышки застыл,
как осколком горячим
сражённый на месте.
...А в квартире пустой
только пара сапог,
ордена и медали...
И сверху записка:
«Неудобно пред Богом
явиться без ног,
когда жизнь меня
вычеркнет
напрочь из списка». |
